Ready to go

«Почему же так жарко?» — первая мысль, возникшая в его еще не протрезвевшем от сна сознании. Он всегда спал обнаженным, одеяло было из самого тонкого утиного пуха и он почти им не накрывался; окна летом всегда были закрыты, но кондиционер работал без перерыва. В эту минуту, казалось, ничего не спасает: потому что его ощущения нашептывали, что в сауне вообще-то и то прохладней. Как только сознание все-таки переступило границу бесповоротного пробуждения, он понял, что не один. Сначала, бесчисленное количество воспоминаний подсунуло ему имя: Моника, но почти сразу он отверг все, что с ней было связано. Это было кто-то другой: девушка из клуба, та что заснула в соседней комнате, а теперь оказалась с ним в одной койке, лежа в его объятиях. Больше всего ему хотелось вспомнить то, о чем он вероятно забыл. С другой стороны, он прекрасно помнил, как пошел в душ, а вернувшись, увидел пустующую комнату. Даже во сне незнакомка о чем-то думала: брови сдвинуты к центру, а губы напряженно сжаты. Руки, будто создавая то самое личное пространство, о котором она говорила, легко, но настойчиво легли на грудь; ступни, напротив, пытаясь аннулировать воздух между двумя телами тесно переплелись с его. Мгновение он чувствовал себя неуютно с малознакомой — или не знакомой вовсе? — девушкой, но ощущение это было как-то незаметно сточено яркой чередой флэшбеков вчерашней ночи. Стрелки часов застряли на одной цифре: 9 утра. Значит, всего пять часов сна, а он давно не чувствовал себя таким бодрым. «Если бы еще голова так не стучала — было бы вообще роскошно». Вторая и третья минуты его пробуждения — после осознания своей компании — ушли на такое привычное для людей раскаяние. За сто двадцать секунд он успел сто семьдесят раз пожалеть о своей слабости, тридцать раз вспомнить бога и сорок дьявола, и по несколько раз проклясть своих друзей. Из-за их бестолковой идеи ничего путного так и не вышло: влез в драку, сломал ребро и еще по мелочам. С другой стороны, знакомство с той, что сейчас прижималась к нему, пусть и не принесло плотского удовлетворения, но обещало быть занятным, по меньшей мере. Он размышлял, стоит ли ему вставать сейчас или все-таки переждать, когда головные жмурки наиграются с ним. Во-первых, мочевой пузырь давно дышал на ладан; во-вторых, от этой девушки исходило столько кинетического тепла, что ему даже пришла дурацкая мысль не возможно ли перегреться таким образом; в-третьих, ему надо было как можно раньше заехать в больницу и проверить насколько серьезна травма. Одновременно с этим, его бок так адски ломило, что он бы с радостью остался там, где лежал до завтра или послезавтра, особенно, если эта смесь юных Моники Белуччи и Сальмы Хайек останется с ним. Наконец, мужское чутье подсказывало, что она хотела бы исчезнуть из его спальни также незаметно, как и появиться. Или же он ошибался? Вспоминая свое вчерашнее поведение и в клубе, и дома он в очередной раз поразился себе: все-таки алкоголь, особенно тому, кто долго не перегибал палку в пару бутылок пива, давал не только кратковременный заряд безудержной веселости, но также бонусом множил смелость до уровня независимого альтер-эго. Никто бы не посмел сказать, что он скромный тихоня или трус, но и таким наглым, дерзким засранцем ему себя было трудно припомнить. «Второй год обучения?» Вспоминая студенческую жизнь, он улыбнулся. Синхронно с ним улыбнулась и девушка, и ему стало интересно, какие же мысли таятся под этим лобиком. На дальнем прикроватной столике он приметил полотенце, которое вообще-то должно было висеть в ванной, со следами крови. С внезапным беспокойством он бросил взгляд на незнакомку: видимых ран не было. Тогда он приподнял майку до груди: синяк растекся отвратительным сине-зеленым пятном от пупка до солнечного сплетения, но следов крови не было. Было решено — им и его подсознанием — что она поедет с ним. Его рука взметнулась к рассеченной брови: но кроме узкой полоски разрезанной кожи, он ничего не почувствовал. Никакой неприятно корки, которая отрывается почти с той же болью, что и наносится рана. Это внезапное проявление заботы удивило его. С не выраженным чувством благодарности он изучал это лицо, еще более юное без макияжа. Ресницы были значительно короче, но не менее густые, глаза были более вытянутые, нос был таким же узким прямым и немножко пухлым к кончику. Изгиб губ бы таким же изящным, а без темной помады они стали только пышнее и насыщенней. Волосы, такие шелковистые, ложились ей на ключицу; медленно и аккуратно он убрал их ей за ухо, откинув за спину. Почти лебединая шея переходила в фигуристые плечи и сильные руки. Его пальцы, как совсем недавно ее, изучали контуры этого профиля. Опускать руки ниже он боялся: по какой-то причине она пришла к нему, и чутье подсказывало, что причиной было не дикое желание закончит начатое. У него было бесконечно много времени, и он задумался, а познакомился ли он с ней при других обстоятельствах? Заметил бы ее? А она? Все это были какие-то странные гипотетический мысли и так не походили на него, что он побыстрее от них избавился. Она была в его объятиях, а он так скучал по этому теплу. «В конце концов», с усмешкой подумал он, «план этих дебилов почти исполнился: они хотели, чтобы я проснулся с незнакомкой. Незнакомка вот она, рукой даже подавать не надо». Разница была в том, что вело к этому финалу: ночь она провела в его шортах и майке, а не в его ласках. Он закрыл глаза и сильнее прижал девушку к себе, решив, что пару часов он как-то да перетерпит свои хотелки и желалки. Но сон не шел: он проваливался в полудрему, но не более того. Благодаря этому он очень точно уловил момент, когда она проснулась. Пульс девушки участился, тело ощутимо напряглось. «Вероятно», подумал он, «она вспомнила где находится». Он почти не дышал, притворяясь спящим. Не почуяв опасности, она снова расслабилась, затем, как это бывает по утрам замычала и непроизвольно потянулась, высвобождая ноги из объятий. Она вовсе не торопилась восстанавливать личное пространство, за которое так ратовала совсем недавно, наоборот, будто еще больше размякла в его объятиях, потеревшись носом о слегка волосатую грудь. Ему стало щекотно и он едва сдержал смех, стараясь себя не выдать. Через несколько минут она заворочалась: сначала чуть отстранилась, чтобы перевернуться на спину; затем повернулась к нему спиной, принимая свою первоначальную позу. В это время то само утро застало его врасплох: как бы он не пытался подавить природу, природа аккуратно уткнулась в ее ягодицам. Лишь на секунду она сжалась в единый стальной мускул, но по-прежнему думая, что он спит, выдохнула и даже прижалась сильнее, чувствуя всю упругость и напряжение, которые с каждой секундой нарастали. Он вспомнил незавершенный коитус и еле сдержался чтобы не закончить его сейчас. Когда он уже собирался «проснуться», чтобы освободиться от этого порочного круга, она сама решила наконец встать. Расслабив руки, он позволил ей выскользнуть из постели. Медленно он едва открыл глаза, наблюдая за ней. Подняв руки вверх, она все с той же грацией потягивалась, но уже стоя. Слегка наклонилась из стороны в сторону и обхватила себя руками, устремляя взгляд на перспективу из окна. Ему пришлось вновь притвориться спящим, когда она развернулась и исчезла за дверью, вероятно, отправившись на кухню. Воспользовавшись моментом он достал из комода белье и отправился в ванну справляться с собственным утром. Она выпила литр воды, как обычно делала утром, и открыла холодильник в поисках еды. Одновременно с этим она пыталась решить назревавшую дилемму: поесть единолично или же попытаться отблагодарить знакомого незнакомца. После долгих споров со своей неблагодарной и чванливой стороной, она решила что не сильно подмочит свою репутацию, если приготовит завтрак на двоих. В конце концов, у нее была туча времени. Пока сковородка разогревалась, она начала мыть овощи. Адриана даже не успела нашинковать и половину содержимого холодильника, когда в дверях появился он со своим «доброе утро» и лишь наполовину одетый. Давно не замечая в себе таких девичьих нежностей, она, тем не менее, ничего не смогла поделать со своей смущенной улыбкой. — Я решила похозяйничать, это ничего? — как-то вдруг виновато спросила она, хотя еще 5 минут назад так по-свойски управлялась на кухне. — У тебя получается явно лучше моего, — он улыбнулся без доли издевки — дерзай, — надел футболку, которую держал в руках и поплелся к холодильнику. Полутора литровая бутылка ушла на раз два. Адриана внутренне улыбнулась: неожиданно у них было что-то общее. — Ты всегда столько пьешь? — поинтересовалась она, и сразу поняла насколько двояко звучал вопрос. Будто не замечая этой амбивалентности, она закинули мелко нарезанные томаты и перец с луком на сковородку. Он поставил бутылку в холодильник, и пристально на нее посмотрел.  — Воды? Или алкоголя? — задал он уточняющий вопрос, подходя к ней на близкое расстояние, но держа дистанцию. — И того, и другого, — она порезала авокадо и баклажан и закинула к другим овощам, шипящим в масле. — Много. Относительно. Вчера было больше обычного, — коротко ответил он, полностью погрузившись в наблюдение. — Не больше твоего, — рассмеялся он своей шутке, в то время как Адриана оценить ее не смогла. — Ты ханжа, — хмыкнула она, разбивая яйца и начав их перемешивать, — упрекать людей в том, что делаешь сам — немыслимо, — она заправила выбившиеся волосы за ухо и вылила смесь на сковородку. Столп пара поднялся прямо над сковородкой, а сама она затрещала, отшвыривая надоевшие кусочки масла.  — Я не упрекал, — объясняющим тоном ответил он, облокотившись на столешницу, — просто заметил, — она не поднимала на него глаз. — Тем более, ты бы не завелась, если бы это было не правдой. Адриана бросила лопатку и с прищуренными глазами повернулась к нему лицом, пытаясь понять, чего же он добивается. Он казалось был сама невинность. Никакой жаждущей вырваться наружу сексуальности, дикого пламени и страстного вожделения. Он разговаривал с ней, как будто они были старые друзья. Так как он продолжал, не сводя с нее глаз, молчать, она снова занялась готовкой.  — Тебе нужна помощь? — он сделал шаг к девушке, совершенно забыв, что намеревался давать ей пресловутое пространство. Она, казалось, этого не заметила и лишь сделала маленький подступ к плите. — Если очень хочется, можешь посушить мои вещи — мне не в чем сбежать, — она улыбнулась и наконец взглянула на него: такой сильный и мужественный, но одновременно с этим при свете дня абсолютно безобидный. Ни слова не говоря, он пошел в ванную и сделал то, о чем она просила: закинул вещи в сушку. Вернувшись, сел за барный стул. — Почему у тебя нет человеческого стола? — снова спросила она, переворачивая яичную пиццу, — и где тарелки? Он поднялся и снова подошел к ней, открыл нижний ящик и достал 2 тарелки, подал ей. — Потому что у меня не часто бывают многолюдные застолья, — ответил незнакомец и включил кофеварку. — А ты всегда задаешь так много вопросов? — даже в его голосе звучала улыбка.  — А я редко бываю в квартирах чужих мне людей, чтобы задавать им вопросы, -парировала Адриана.  — И в их постелях, — едва слышно добавил он, но так чтобы она услышала. — Что прости? — она застыла от удивления с двумя тарелками в руках, — он поспешил перехватить их, уже знакомый с ее близкой дружбой со стеклом.  — Почему бы тебе не спросить почему я сплю голый? — он ухмыльнулся, разделяя пиццу пополам. — А ты спишь голый? — она пыталась держатся свободно и помогала ему накладывать завтрак.  — Ты не спящая красавица, тебе не идет невинность. Никакая, — и он многозначно оглядел ее с ног до головы. — Может ты и заснула в гостевой, но проснулась под моим одеялом, — он почти мурлыкал от удовольствия, что застал врасплох. — Против ничего не имею. — он рассмеялся, — Можешь сколько угодно повторять такой финт, пока не распускаешь руки.  — Я больше здесь не останусь, — категорично заявила она.  — Многое теряешь, у меня очень удобный матрас, — он продолжал подтрунивать над ней, хотя видел, что она была на грани. — Я дам тебе вилку, если ты не направишь ее против меня, — она протянула ладонь, требуя прибор. — Ладно, за твою вежливость, так и быть.  — Я уйду после завтрака, — снова сказала она, будто угрожала.  — И тебе приятного аппетита, — он поднялся и разлил им по чашке чертовски вкусного кофе. — Твоя одежда не высохнет к этому времени, — будто случайно обронил он и добавил совершенно будничным тоном: С молоком?  — Черный.