Запах тлена

      Джинни так красива, что следующий одногруппник Гарри падает к её ногам. Буквально, засмотревшись и споткнувшись о ступеньку. Интересно, сколько ещё человек поляжет на её пути к Поттеру?       Джинни улыбается Дину, который не знает, что летит на свет умирающей звезды. Его глаза медово-карие, а прикосновения нежные-нежные. И он так не похож ни на Тома, ни на Гарри, что Джинни почти не чувствует раздражения, когда он целует её в холодные неподатливые губы.       Ему, кажется, и вовсе ничего не нужно, только идти рядом и многозначительно молчать. И в его это кристальное молчание хочется выплеснуть грязных слов, обидных фраз, всё то, что бежит по венам и не должно никогда покинуть их упругих стенок. И, наверное, он и тогда хмыкнет, не удивится и не побежит, потому, что даже не услышит никаких слов, отдельных, осмысленных фраз. Услышит лишь перезвон колокольчика любимого голоса. И это чертовски мило, до скрежета зубов, до: «Пошёл к Моргане, Дин».       Не успевает Джинни Уизли сделать вдох и выдох, фигурально выражаясь, конечно, как приключается невероятное. Её алиби больше и не алиби вовсе. И все моментально летит к дракклам, когда Гермиона говорит с искренней радостью в голосе:       — Свершилось! Джинни, Гарри тоже любит тебя, — это её «тоже» проходит острыми коготками по натянутым до предела нервам, смеётся щербатым ртом прямо в лицо рыжеволосой ведьмы. Так, что, будь у неё непосредственность Луны, она бы непременно сказала: «Гонцам с плохими вестями принято отрубать голову, Гермиона».       — Гермиона, Мерлин, ты уверена? — Джинни чувствует надсадный рев несмазаного механизма улыбки. Но Гермиона не так хорошо разбирается в людях, чтобы узреть масштаб фальши. Она обнимает её, и Джинни улавливает аромат с нотками цитруса и корицы, приятный в сущности запах, но все равно способный вызвать тошноту и брезгливость.       Джинни Уизли решительна и смела. Подвешенная на язык, маленькая вертлявая копия близнецов Уизли. Поэтому все, естественно, ждут от неё первого шага.       И этот шаг вовсе и не сложно сделать, если тебе нечего терять. Походкой засидевшегося в неволе тигра Джинни преодолевает расстояние гостиной. В этот час комната полна народу, зрители хотят зрелища отрубленной головы Джинни Уизли, которую она самолично кладет на плаху.       Джинни Уизли — маленькая жалкая девочка — обвивает дрожащими пальцами шею темноволосого парня. Парня с глазами-изумрудами, неповторимого, прекрасного. Ненужного. И губы встречаются с губами, и толпа ликует. Народ получает зрелища, а скоро получит крови.       Гарри оглядывается на Рона. И что это за любовь такая, если он спрашивает разрешения у её вечно во всём неуверенного брата? И, может, Рон сейчас мотнёт головой, и всё встанет на свои места. И она будет свободна от своих лживых признаний.       Но нет, Рон кивает головой. И она не может его ненавидеть сильнее, чем ненавидит себя.

***

      Разбери мои рёбра —       Под ними сердце — в труху.       Сними с меня пробу       И отдай врагу.       Я не была твоей.       Не стану и впредь.       Нам оставшихся дней       Не долго терпеть.       И если я — рыжая ведьма,       То и ты — палач.       Наслаждайся догорающим светом       И плачь.

***

      Джинни летает над полем облаком безысходности. Не ловит ни одного паса, и погода идеально подходит для самобичевания. Хмурое небо нависает сразу над игроками, и если отнять пальцы, сведённые судорогой, от древка метлы, то, наверное, можно его достать.       Джинни подолгу всматривается в небо и даже ловит бланджер плечом. Боль помогает немного прийти в себя, а также является прекрасным поводом закончить тренировку. К её разочарованию, вместе с ней заканчивает вся команда, а Гарри смотрит своими невыносимо зелёными глазами сочувственно и обеспокоенно.       — Гарри, иди в замок без меня, — не своим голосом хрипит Джинни. — Мы договорились встретиться с Луной после тренировки.       Гарри кивает и выходит, и Джинни на прощание любуется его ладной спортивной фигурой. Гарри — настоящее Солнце. Мягкое, не обжигающее, не такое, как Джинни — Солнце-подделка, обманка.       Парень идёт, предаваясь, таким сладким в шестнадцать лет, мечтам. Например, отправиться в кругосветное путешествие на мётлах вместе с Джинни. Только бы убить Волдеморта и сразу в путь. Воспоминание о Лорде не омрачает настроения. И парень оказывается донельзя удивлён, видя Луну Лавгуд, направляющуюся в сторону Когтевранской башни. Иногда ему кажется, что у неё сплошной ветер в голове.       — Луна, постой. Ты, наверное, забыла. Джинни ждёт тебя в раздевалке.       — Я? Забыла? — Луна на мгновение выныривает из своих философских раздумий.       — Да, — Гарри с улыбкой треплет Луну по плечу, пока она растеряно улыбается.       — Ну, раз ждет, то я пойду, Гарри?       — Ага.

***

      Быстрее, выше, сильнее. Ветер выдувает из головы мысли о преступной логичности идей Тёмного Лорда, о власти, которую дарует чёрная магия, а из сердца — образ бархатно-синих глаз. Быстрее, быстрее, чтобы прошить насквозь серое небо. Ещё немного, чтобы ни шанса, ни памяти. Была Джинни Уизли — и не стало.       Мама будет плакать; отец — убит горем, но не так, если она отдастся на милость своего гнилого сердца и сделает то, чего уже так давно желает.       То, зачем сидит вечерами в библиотеке; зачем исписывает многострадальный учебник по Защите убористым почерком.       И теперь — в полет. Земля так далеко внизу, что не видно даже трибун. И отпускает древко метлы.       Джинни смеётся, ощущая эйфорию от смертельного полета. Секунда, другая — и всё будет кончено. И не нужно будет выбирать между миром и войной, светом и тьмой. Жизнью, которая в зелёных глазах Гарри Поттера, и смертью, которая в истлевших кудрях Тома Реддла.       Когда Джинни перед самой землёй закрывает глаза, а через секунду всё ещё не ощущает удара, она распахивает их вновь.       Впервые в жизни видя запыхавшуюся, раскрасневшуюся, еще более безумную, чем обычно, Луну Лавгуд, она чувствует стыд. Девушка завершает пас палочкой, и Джинни мягко приземляется на землю. Луна бежит к ней, сгребая в охапку неожиданно сильными руками, дрожит всем телом, и по щекам её быстро бегут слёзы.       — Почему, почему, почему, — подвывает она, прижимая Джинни к себе, раскачиваясь и пачкая белые гольфы о сырой песок стадиона. Становясь на мгновение живым человеком, а не воздушным нездешним созданием.       — Прости меня, Луна, я совсем не подумала, что тебя это так расстроит, — потрясённо шепчет Джинни в ответ, и тоже крепко сжимает в объятиях подругу.