***
Быть непонятой, невыслушанной. Год за годом это чувство терзало Джинни, при всём том огромном количестве людей, которое ежедневно окружало девушку. В большой семье так сложно отстоять свою индивидуальность. У Молли Уизли всегда находилось слишком много забот. Артур Уизли был занят добыванием денег, трудясь на малопрестижной должности и борясь с предубеждением коллег и собственной инфантильностью. У каждого из братьев — был брат, гораздо ближе сестры, занятой преодолением своих девчоночьих комплексов. И лишь милые Фред и Джордж, казалось, иногда вспоминали о её существовании, хоть и приходилось тогда отбиваться от их не слишком дружелюбных розыгрышей и подначек. В школе всё стало в разы хуже. Рона — единственного брата ближе всех по возрасту, чьё внимание уж точно должно было быть безраздельно отдано ей, полностью поглотило его окружение. И они с Гарри никогда не слышали её, прислушиваясь только к одному голосу, который считали разумным. Конечно, к голосу Гермионы. Её же, Джинни, они воспринимали как докучливую помеху, глупую и навязчивую. Из этого непонимания был только один выход — прямо в объятия чернильного плена.***
Когда всё закончено, она цепляется за него тёплыми, не слушающимися руками, но он всё равно уходит, бесшумно ступая босыми ступнями, возвращаясь в рамки привычного одиночества. Потом она лежит в постели, и потолок кружится в бесконечном танце перед глазами. Джинни то впадает в лёгкую дрёму, то просыпается от отчаянного сердцебиения. И ей кажется, что всё это сон, и отчаянно хочется встать и найти его в темноте старого дома, где сами по себе скрипят половицы и стучат рассохшиеся ставни окон. Потому что Тёмный Лорд — тот, кто всегда находит для неё пару минут, чтобы выслушать, не отмахиваясь от её слов, как от малосвязного бреда. Не только выслушать, но и признать её наблюдения полезными, заслуживающими внимания. Он произносит именно те слова, которые подчеркивают её, Джинни, значимость. Оттого, что из всех живущих видит её оголенную душу со всеми сомнениями, болью, бездомностью. И не смеётся из-за этого ей в лицо, а дает возможность стать сильнее.***
Страх — вот на чём держится власть Тёмного Лорда, по мнению Рабастана. Немного уважения, но это ничто по сравнению с доминирующим чувством. Не с самого начала, разумеется, но теперь. Джиневра Уизли пытается выглядеть хладнокровно, но глаза, маниакальные, жадно следят за Тёмным Лордом. С обожанием мотылька, который летит и сгорает. Сгорает снова и снова… Вот и Белла сгорела. Хоть и на мотылька походила едва ли. Рабастан потирает грудь в месте, куда Уизли выпустила мощный «Редукто». Он ещё тогда потерял сознание, а когда очнулся, то за окном уже шумел океан. За окном тюрьмы, разумеется. И когда девушки садятся на противоположную от мужчины сторону стола за завтраком, который Тёмный Лорд нередко пропускает, предпочитая столовую библиотеке, он громко замечает: — Немногие знают, что мои ребра срослись не правильно после того, как кто-то очень шустрый приложил меня об стену в Министерстве два года тому назад, — Рабастан демонстративно трёт грудь под бежевым сюртуком, наслаждаясь смертельной бледностью Джиневры Уизли. Нет, теперь правильно говорить Джиневра Реддл. Бледность не означает стыд. Только боль. Как если бы всё происходящее напоминало бы ей изощрённую пытку, но она бы сделала этот выбор ещё сотни, тысячи раз. И она поэтому криво улыбается, не отрывая взгляда от скатерти. — И уж совсем никто не знает, как они иногда ноют. Прежде, чем Джиневра успевает что-то ответить, Луна Лавгуд опережает её, смотря спокойно прямо в зелёные глаза: — Но это же заставило вас хоть немного пожалеть о сделанном выборе? Рабастан ничего ей не отвечает, становясь как две капли воды похожим на своего брата кислым выражением лица. И как всегда холодеет, вспоминая Азкабан. — А вы о своём выборе не пожалеете, мисс Лавгуд? — Рудольфус выныривает из медитации над газетой, кривит губы сильнее, чем обычно, и всем своим видом выражает полное раздражение. Луна подавляет в себе желание ответить, что если долго купаться в грязи, перестаешь ценить прелесть воды и мыла. Но инстинкт самосохранения всё-таки берет вверх и она говорит: — Я там, где должна быть.***
Рудольфус передает Лорду списки погибших. — Ну и зачем мне это? — Лорд Волдеморт бегло скользит глазами по строкам, потом швыряет листки на скатерть. — Сколько всего? — Сто тридцать пять человек, — чётко рапортует Рудольфус. — Плохо, — говорит Лорд, пока Джинни дрожащими пальцами тянет листки к себе, сглатывая подступающие к горлу слёзы. — Что-то не так? — ему не надо даже поворачивать голову, чтобы определить перемены в её настроении. Видимо, Магическая связь действует. — Позвольте, — Джинни словно в замедленной съёмке поднимается на ноги, чувствуя, как внутренности сковывает арктическим холодом. Лорд взмахом руки отпускает её, а когда сбивчивый стук каблуков затихает, произносит высоким голосом: — Луна, — заставляя девушку, бледную, как привидение, вздрогнуть. — Милорд, — девчонка кивает перед тем, как скрыться в дверях. Рабастан с гордостью наблюдает, как она легко и с достоинством склоняется в поклоне. Немного сумасшедшая Луна оказывается весьма разумной девушкой при ближайшем рассмотрении. Рабастан тянет к себе злополучные списки, выхватывая глазами имя Фреда Уизли.***
— Ты же знала, что так будет, — слова Луны ранят, но в ней ещё теплится надежда, что подруга передумает, поэтому жестокость необходима. Мантия Луны мокрая и холодная от горячих слёз Джинни. — Я люблю его, я так люблю его, — Джинни захлёбывается слезами, оставляя синяки на худых плечах Луны. Луна видит, будто наяву, как рушатся её надежды, соударяясь острыми гранями. — Бедная моя, бедная, — словно заколдованная повторяет Луна. — Ты бы всё равно его не спасла.***
— Милорд, я хотела попросить. — Проси, — благосклонно кивает ей. Шорох его шёлковой мантии становится привычен для Джинни. Он усаживается в глубокое кресло возле окна, в котором так любит сидеть сама Джинни. Жестом он велит ей приблизиться, и совершенно неожиданно она оказывается на коленях у мужчины, повинуясь рывку сильной руки. Джинни замирает в неудобной позе: неестественно прямая спина, залитые краской щёки. Очень сложно сосредоточиться на и так непростой просьбе, когда его дыхание концентрируется в области её шеи. — Моя семья… Я бы хотела, чтобы никто из них больше не пострадал. Рука Темного Лорда всё ещё продолжает свой путь от плеча к тонким кистям девушки, когда он произносит: — Я думал, теперь мы твоя семья, — выверенные паузы, взвешенные интонации. Он всегда говорит так, будто стоит на сцене. Но по изумленно распахнутым глазам Джинни, по собственной ноющей интуиции, он понимает, что в этот раз заигрался. Тёмный Лорд буквально спихивает её с колен, моментально встаёт, и прежде чем уйти, бросает: — Я подумаю над твоей просьбой.***
Их тетушка Юфимия всегда обладала весьма специфическим чувством юмора. Рабастан гадает, чем является крохотный птенец авгурея, запертый в непомерно большую золотую клетку: пожеланием скорейшей смерти, после первого крика этого чудесного создания, или же действительно приветственным жестом. Ведь тетушка Юфимия настолько стара, что ещё помнит те времена, когда держать дома авгурея было чрезвычайно модно. — Какой милый, — произносит Луна и слегка щекочет птенца сквозь прутья решетки. — Жаль, что после его песни нам всем придётся умереть. Рабастан как всегда не уверен, шутка ли это, но всё равно слегка улыбается, впрочем, отодвигаясь от клетки с птицей. Кроме того, тетушка писала: »…любимой внучатой племяннице», так что никто не просит его носиться с этим чудовищем. Дельфи же радостно верещит, тут же пытаясь выдернуть пару глянцево-чёрных перьев из хвоста, за что немедленно получает несколько ощутимых клевков. Девочка почему-то не плачет, что наталкивает Рабастана на мысль, что у здешних эльфов будет ещё меньше желания бывать в комнате несчастного ребёнка, куда и решено было поставить клетку.***
Лорд довольно оглаживает знак отличия Министра Магии, который так приятно оттягивает шею. В большом зале собраний чрезвычайно тихо, а первый помощник прошлого министра трясется как осиновый лист, подавая Темному Лорду перо для записи в книге назначений. Теперь ни у кого не останется сомнений, чьей волей будет отныне определён каждый шаг любого человека магической Британии. А может и не только магической. Джиневра в мантии синего шелка традиционно стоит немного поодаль от Тёмного Лорда. Никто не смеет занять её место, чего прежде никогда не случалось с Джинни. За столом в семье, на собраниях Отряда Дамблдора, в коридорах Хргвартса или где-нибудь ещё приходилось быть очень быстрой, чтобы не быть оттолкнутой чьим-то плечом. Но только не теперь. Такое положение вещей пьянит.***
Её тяжёлый взгляд и гордая улыбка заставляют Рабастана скалить зубы в пренебрежительной усмешке. Лорд, без сомнения, исполнит просьбу Уизли, но не совсем так, как ей бы хотелось. Но, может, для неё это уже столь важно. Артур Уизли получит повышение — должность главы Отдела по борьбе с незаконным волшебством, намного более престижнее нынешней. Это окончательно отделит семью Уизли от противников Тёмного Лорда, которые будут подозревать их в предательстве. «Divide et impera**», — Рабастан мысленно повторяет вслед за Тёмным Лордом. Конечно, Артур Уизли может отказаться, но не сделает этого, если ему дорога жизнь. Сам Лестрейндж получает должность начальника Отдела международного магического сотрудничества. И, о чудо, глава Международного совета по выработке торговых стандартов — восстановленный в старой должности Люциус Малфой — теперь приходится ему подчиненным, оттого он так злобно смотрит на Рабастана. И Лестрейндж с трудом удерживается от того, чтобы молодцевато потереть руки. А вообще, Люциусу стоило порадоваться и этому. В фавор к Лорду он ещё не скоро вернётся. Рудольфус же с поистине слизеринской изворотливостью уклоняется от министерской деятельности, намереваясь восстановить наконец семейный бизнес.***
Так долго у него не было ничего своего. Ни дома, ни семьи, ни друзей. Даже любовница — и та была чужой женой. И всё же это было глупо — так долго бежать от себя и своих человеческих потребностей, чтобы однажды понять, что хочешь, чтобы кое-что принадлежало тебе безраздельно. «Глупо, глупо, глупо», — повторяет он, как мантру, пока ноги утопают в слякоти церковного кладбища. Есть другая дорога — через жилые улицы Литтл Хэнглтона, мимо аккуратных живых изгородей и словно игрушечных домов с черепичными крышами зелёного цвета, но Тёмный Лорд предпочитает эту. Вид старого кладбища, покосившихся оград и каменных крестов, местами покрытых мхом, напоминает ему, кем он был и кем стал. Такое нехитрое упражнение очень полезно для разыгравшегося самолюбия. Немного модифицированные антимагловские чары заставляют жителей окрестной деревни забыть о том, что Дом на холме вообще когда-либо существовал. Вместе с этим забывается нашумевшая история об убийстве и садовнике. Вот только Тёмный Лорд никак не может забыть. Как и не желает раскаяться, до сих пор уверенный, что те люди получили по заслугам.