***
Ей хватает всего несколько дней для того, чтобы перестать чувствовать себя попавшей в клетку птицей. Она пытается убедить себя, что на ее ощущения не повлияло постоянное присутствие юного призрака, но понимает, что это ложь. «Полно мрака и ужаса царство Аида…» – Персефона вспоминает все байки, которыми Аполлон пугает нимф на Олимпе, и не может сдержать усмешки. На самом же деле подземный мир оказывается удивительным. Множество лугов и полей, на которых светлыми пятнами рассыпаются асфоделии. Небольшие рощицы, высокие пещерные своды, заменяющие небо, и много драгоценных камней. По лугам бесплотными облачками бегают тени умерших. – Почему ты не такая, как они? – она поворачивается к вполне осязаемой Шелби, которая идет рядом. Служанка на секунду замирает и сбивается с шага: – Я… Я умерла не так давно, как другие, – взгляд карих глаз становится потерянным. – Не хочу говорить об этом. В другой ситуации Персефона бы возмутилась – никто не смеет отказывать богине. Но не в этот раз. Она делает глубокий вдох и успокаивающе кладет руку на почти обнаженное плечо, покрытое лишь тонкой сетчатой тканью. – Когда вернется Аид? – попытаться перевести тему кажется лучшим выходом. – Владыка сейчас занят, он еще не вернулся со встречи с твоим отцом. Персефона медленно кивает. Она ни на секунду не забывает о том, что ее жених, правитель царства мертвых, отсутствует лишь временно, что ее беззаботная жизнь здесь продлится совсем недолго, но каждый раз, когда она слышит, что «владыка занят», сердце в груди начинает радостно биться. – Александра, – Шелби нарушает уютную тишину между ними. – Я хочу показать тебе кое-что. Заинтригованная Персефона дает себя увести. Шелби показывает ей дорогу туда, куда не водила ни разу – они сходят с каменной дорожки и направляются вглубь леса, мимо многовековых деревьев и веселящихся призраков. Персефона никогда не любила умиротворенность, но почему-то эта тишина ее устраивает. – Уже скоро, – Шелби улыбается и берет Персефону за руку, утягивая еще глубже в лес. Они обе восторженно охают, когда деревья перед ними расступаются и открывают вид на древнюю, как сам мир, реку. – Это же… – Лета, река забвения. Смотри. Персефона поворачивается в указанную сторону и замирает, затаив дыхание. К реке идет седовласый мужчина, он спешит, спотыкается и чуть не падает, но не замедляет свой шаг. На секунду кажется, что вода начинает течь быстрее, узнавая его, и радостно принимает в объятия. Конечно же, этого не может быть. У Персефоны всего лишь разыгралось воображение. Старик заходит в воду и облегченно выдыхает. На его щеках каплями застывают слезы. – Вот сейчас, – Шелби зачарованно улыбается. Вода начинает мерцать, как будто в нее разом опустили миллион маленьких бриллиантов. Она подхватывает старика, затягивает на середину и начинает покачивает его на волнах, плавно поднимаясь все выше и выше. Ладошка Персефоны лихорадочно касается губ в попытке сдержать вскрик. – Он же утонет! – Просто смотри. И Персефона смотрит. Каждая клеточка ее тела резонирует от окружающей красоты, каждый вдох дается с легкостью, на глаза почему-то наворачиваются слезы. Вода подступает к самому подбородку мужчины, а потом останавливается. На поверхности возникают картинки. ...Красивая девушка с густыми темными волосами. На ее коже странные узоры, а в руках – плеть. ...Статный блондин с такими же узорами на теле. ...Мальчик лет двенадцати. Они предстают в разных образах. Разная одежда и время, возможно, даже разные миры, но определенно одни и те же люди. Лицо старика начинает меняться: морщины становятся менее заметными, губы обретают цвет, волосы темнеют. – Его имя Александр Лайтвуд, – тихий голос Шелби не разрушает картину, а лишь дополняет ее. Мягко касается кожи Персефоны и вызывает мурашки, такие же, как и те, что появились от происходящего вокруг. ...Какое-то странное место, странные люди, которые сливаются в одно расплывчатое пятно, и лишь один четкий силуэт – юноша азиатской внешности с желтыми кошачьими глазами. Его очень много. Именно этот юноша мелькает на всех воспоминаниях, которые отражаются в Лете. Старик – уже совсем не старик, а парень лет двадцати – касается гладкой поверхности воды кончиками пальцев: – Я снова иду к тебе, Магнус, – он погружается в реку с головой, и вода начинает бурлить. Когда она успокаивается, от умершего остается лишь яркий сгусток энергии. Персефона зажмуривает глаза от этого света, и ей кажется, что она слышит смех, пока чистая душа скрывается за поворотом. Шелби подходит ближе и стирает слезы с ее щек. – Если ты останешься с нами, то увидишь его снова. Он здесь частый гость… Смертный, полюбивший бессмертного. Умерев в первый раз, он вступил в воды Леты, не задумываясь. Аид не предполагал тогда, что эта любовь настолько сильна, что душа, забывшая свою прошлую жизнь, вновь найдет путь к избраннику, но они смогли. И так раз за разом. Время идет, века сменяются, Алек Лайтвуд снова оказывается в Лете, рождается заново и ищет путь к Магнусу Бейну, своему возлюбленному. А тот находит новые миры, в которых жив его Алек, и оживляет его воспоминания. Разве Шелби не говорила, что она здесь недавно? Персефона хочет спросить об этом, но изо рта вырываются совсем другие слова: – Это грустно. Его бессмертный любовник вынужден терять избранника снова и снова. – Это прекрасно, Алекс, – Шелби улыбается и нежно гладит Персефону по щеке. – Ты представляешь себе силу этой любви? – Нет… Она никогда не любила. Влюблялась часто, пользовалась любовью мужчин, но считала, что боги не подвержены настолько сильным чувствам. Персефона поднимает дрожащую ладонь и кладет ее поверх ладони Шелби. Прикосновение пьянит сильнее амброзии.***
– Мама, ты говорила с ним? Деметра отражается в мутной поверхности шара-оракула. – Зевс не изменит своего решения, дорогая, – в глазах матери искреннее сожаление. – Присмотрись к Аиду. О нем ходит много слухов, но лишь потому, что он нелюдим. Тебе ли не знать, что боги не всегда такие, какими их считают? Твое сердце свободно, и оно такое большое, что сможет впустить в себя любовь к древнему существу, которому очень нужен твой свет, Александра. Александра. Детское прозвище, которым наградила ее мать, кажется родным и очень теплым. С тех пор только она и называла ее так, и только в те моменты, когда они были наедине. И теперь Шелби. Персефона хмурится. Эта маленькая девочка-призрак оказалась такой великой, что напрочь снесла все правильное и привычное. Всего лишь за неделю она смогла оживить давно уснувшую весну… Быть богиней весны и быть самой весной – разные вещи. Кажется, Персефона понимает сейчас, как это – ощущать весну внутри. Только неизбежно то, что это скоро прекратится. Видимо, что-то отражается на ее лице, потому что Деметра удивленно прищуривается: – Твое сердце несвободно, ведь так? – Я не знаю, как так вышло. Это недостойно дочери богини-матери. Просто ее доброта и свет поражают, а когда она смеется, я думаю о ярком солнце. Это сильнее меня. Персефона ожидает гнева, но Деметра не злится. Вместо этого она мягко улыбается: – Это называется любовью. Но… – глаза хитро прищуриваются. – Дочь моя, тебе стоит узнать, что ты не одна. Лицо матери пропадает из Оракула, а Персефона резко оборачивается. – Шелби, я… Ей не дают договорить. Шелби оказывается рядом с ней в мгновение ока и приподнимается на цыпочках, чтобы дотянуться до губ. Она целует нежно, но в то же время страстно. Прижимается всем телом и не дает отстраниться, сжимая руки на плечах. А Персефона и не хочет, чтобы это прекращалось. Она наклоняется ниже, сама подается под ласки и обхватывает тонкую талию руками, вынуждая хрупкого призрака прогнуться в пояснице и прижаться ближе. Ей приходится собрать в кулак всю силу воли, чтобы отстраниться: – Стой, Аид же… Персефоне снова не дают договорить и прижимают к губам руку. – Ничего не говори, Александра, – Шелби тяжело дышит и почему-то смущается. – Я хотела сказать тебе в первый день, но ты была так зла на своего отца и так не хотела видеть своего жениха… Ты ведь знаешь, что у богов несколько личин? Персефона осторожно кивает, безуспешно пытаясь понять, куда клонит Шелби. – Олимпийцы не пользуются этим, но повелитель царства мертвых – совсем другое дело. Аид должен быть разным хотя бы для того, чтобы не потерять себя. Для своих врагов и грешников он предстает одним, но его истинное обличие, то, в котором его видят друзья, светлые души умерших и самые близкие люди – совсем другое. Если бы сама Земля обрушилась, а Олимпийцы попадали бы со своих высоких тронов, удивление Персефоны было бы меньше. Она недоверчиво вглядывается в лицо своей… служанки? Невесты? – Аид? – голос подводит впервые за все ее долгое существование. – Шелби, – богиня царства мертвых улыбается. – Я просто хотела, чтобы ты увидела меня настоящую.