***
Опора потеряна. Вот как, значит, совершаются ошибки. Забавно, что сейчас от этой ошибки совсем не больно. Луиза ощущает лёгкое дуновение, которое объяло её, когда тепло Фольтеста перестало греть. Он стал ледяным, холодным, чужим. Врагом. Она смотрела на него, он говорил. Фольтест не менялся, потому что был осью, на которой вертелся этот проклятый мир. Потом она закрыла глаза, не видя больше причины следить за королём. Ей хотелось, чтобы он ушёл, чтобы покинул её сейчас, чтобы выбрал меньшее зло. Она злилась, это было бы не впервой. Разница только в том, что раньше Луиза знала — король вернётся, не сможет долго дуться из-за пустяка. Придёт и подарит ей что-нибудь ужасно дорогое и в той же степени ей, Луизе, бесполезное. Это были приятные воспоминания. Фольтест иногда вёл себя как любимый ребёнком домашний пёс: он притаскивал малышу обгрызенные кости, сломанные деревянные игрушки, дохлых крыс и уток, в надежде, что угодит маленькому хозяину. Но ребёнок не понимал таких подношений. Может быть, потому, что не был собакой. Мари не была собакой. Ссора с Фольтестом означала конец. Теперь осадных баллист, слуг и пажей, хоругви или чьего-нибудь трофейного знамени не будет. Теперь будет война. Он будет ломать её под себя. — Угрозы — это последнее, чего я жду от тебя, Фольтест, — теперь в голосе нет ничего, что выдало бы её, Марии, привязанность к королю, она серьёзна и строга, — я не принадлежу тебе. По твоей же воле не принадлежу, — она пока не могла понять, что значил этот его тон. Переезд в замок мог обернуться кое-чем похуже, чем жизнь в предместье — невыполненной просьбой. Фольтест мог перевезти её в замок, но королевской шлюхой она как была, так бы и осталась. И все равно бы сбежала. Он не собирался брать её в жены, что ж, это всегда было ясно. Она не была Аддой, Фольтест не был прежним. Но Мари хотя бы оставалась честна теперь перед собой: она сделала все, что могла. — Корона защитила бы твоих детей. В противном случае, стоило подумать, прежде чем лезть ко мне в постель. Слишком хорошо сидеть одним задом на двух стульях. Луиза славилась своей прямолинейностью, и зачастую не лезла за словом в карман. Как и сейчас. Её объяло желание отчитать Фольтеста как напроказничавшего Бусси, но вошёл слуга, становясь уникальным и определенно лишним свидетелем этих разногласий. — Поздно, мой Король, — вместо ответа слуги сказала Луиза, — твои дети уже покинули этот дом и не вернутся. Я забираю их в свой замок, где они будут в безопасности. Я не отдам тебе их, потому что это я носила каждого девять месяцев под сердцем, пока ты играл в войну. Я воспитывала их, я растила и защищала их, и они носят моё имя, а не твоё, — она многое говорила из того, чего не желала озвучивать. Упрямый взгляд в глаза, с вызовом, с ожесточенным правом на вызов. Это была старая битва Луизы и Короля… Очень старая… — Ты имеешь на них не больше прав, чем покойный барон Ла Валетт. Ты не отберёшь их у меня, — в последнюю фразу она вложила так много себя, как могла. В этой фразе было все. Она дышал тяжело, но медленно, все ещё не пряча взгляд. — Я не предавала тебя, Фольтест, но совершила ошибку, поддавшись тебе. Что ж, за это пришло время уничтожить меня своей короной. Она схватила свой палантин и натянула на плечи хлестким движением, собираясь бежать. Эмоции дурманили голову. Хорошо, что она продумала заранее, что и как стоит сделать, если Фольтест придет к ней. Ариан был очень рад, что мать поддалась наконец его влиянию и решила покончить с этой жизнью на птичьих правах при королевском дворе. Только ему она могла доверить детей, только своей крови. Другим доверия у Лиузы было не больше, чем к Роше. Слишком часто приходилось Луизе ошибаться в молодости. Ей казалось, что она слышит громкий стук копыт о землю — лошадь, что уносит её детей в замок, дальше от всего, что здесь с ней происходит. И большая часть искупления была сыграна, осталась только казнь от Фольтеста, справедливый гнев и ярость, которую он наверняка захочет выместить сейчас на ней. Луиза предполагала, что, скорее всего, это будет темница. Солдатня, крысы и темнота, мокрые стены, плесень и грязь. Всё равно, что, она готова была пойти и на смерть, если только дети будут в безопасности. Пусть она уже и не увидит, как они вырастут. Главное — вырастут. Но это было потом, а сейчас… руби!Часть четвертая. Решающая
20 октября 2017 г. в 13:11
Ох, эти пьянящие чувства! Король, живущий жизнью богатой, всегда охоч до пьянящих ощущений. Однако Фольтест считал себя извечно бедным на эмоции. Ему постоянно казалось, что он испытывает меньше, чем должен, меньше, чем хочет. Что ненавидит он недостаточно, дабы по-настоящему испытывать королевский гнев.
Если бы только все было иначе тогда, думал он. Если бы только душа и сердце у него были построены по-другому, чтобы еще в молодости понять любовь, не боявшуюся преград. Не греховную связь, в пылу кажущуюся естественной. Об искуплении понимаешь лишь спустя долгое время. И теперь, смотря в глаза Луизы, Фольтест осознает — настал этот час: она в его руках, а он никак не может ее удержать. Понимает, что это и есть плата за грехи — ясно смотрящие на него глаза Мари и ее простая просьба, не таящая в себе никакой, по сути, жертвенности, страданий или чего-то неосуществимого. Связываясь с женщиной, мужчина всегда должен быть готов, что когда-нибудь ей надоест быть в его жизни никем. Когда-нибудь она захочет стабильности.
Он снова гладит ее щеку, начиная хмурить брови и ничего больше не говоря. Как трудно дается простое решение. Как легко распоряжаться чужой жизнью и как тяжело что-то решить со своей.
— А там, в замке, — начал напряженно шептать король, словно кто-то в самом деле осмелился бы их подслушать, — там, в замке, моего зверя с кошачьими глазами ты пугаться будешь меньше? Роше вдруг заработает твое уважение, Мари? Или ты готова пожертвовать безопасностью, думая, что корона защитит тебя?
Корона не может защищать. У нее были, есть и останутся острые грани. Корона убивает. Развращает, накладывает странную иллюзию, которую так трудно разорвать, разрушить, ты живешь в мире зеркал. Хочет ли этого Мари? Будет ли у нее выход потом, когда она поймет, что скипетр не даст ей ничего, кроме ощущения приятной тяжести в руке? Скипетром можно до смерти забить надоевшего пажа, но ни для чего больше эта ерунда не служит.
— Мои враги, которым ты вчера заглядывала в рот, перестанут быть моими врагами, станут и твоими. Пойдем, — еще более напряженно прошептал Фольтест, понимая, что в шепоте он может передать чувства куда более яркие, нежели если бы он кричал. — Прямо сейчас пойдем в замок. Только помни: побег королевы не простителен, в отличие от побега баронессы.
Он отступил, отнимая себя у этих уничтожающих волю объятий. Король сделал несколько шагов назад, нащупав рукой бокал, залпом выпил кисловатое вино и еще сильнее сморщился от невыносимого вкуса кметской браги.
— Предательство королевы достойно того, чтобы придать её тело земле, — он сделал еще один героически глубокий глоток и громко, раздражающе звонко поставил серебряный бокал на деревянный стол.
Может, Хенсельт и прав? Вся истина и правда в вине?
Кто, в общем-то, мешал ему взять ее в жены до этого момента? Все просто: Адда. Адда, память о которой Фольтест хранит до сих пор.
И если партия с сестрой никогда не была бы принята, а смерть разлучила их раз и навсегда, то значит, Фольтесту надобно умереть в одиночестве.
Короля охватило какое-то странное отчаяние. Или оно было подсыпано в кислое вино? Кислое, как вся его холерная, треклятая жизнь.
Король смутно улыбнулся. Так, словно ему в самом деле было дурно.
— Я забираю Анаис и Бусси. Если у тебя есть желание, ты можешь поехать с нами — кивнул примирительно Король. — Но если я когда-нибудь узнаю о том, что ты предала меня или плетешь против меня заговор… Я уничтожу тебя и замок, в котором ты надумаешь скрыться.
Пауза. Недостаточно долгая, чтобы принять хоть сколько-нибудь взвешенное решение. Но Фольтест хотел быть обычным человеком сегодня. Человеком, который принимает порывистые решения или хотя бы делает вид, что это так. Ведь король не способен на порывистые решения. Каждое его слово отражается на судьбе государства.
Король не должен быть человеком.
— Слуга! — крикнул он громко, — собери моих детей. Мы отправляемся в замок.