Я люблю тебя

Когда сила твоего удара о твёрдую поверхность земли прямо пропорциональна твоему собственному весу, свободный полёт превращается в медленное, дарящее обманчивую надежду самоубийство. Есть в этом что-то ритуальное — лететь навстречу собственной маленькой смерти, чтобы потом восстать совершенно другим человеком. — Тебе нужно поспать, — Лазарев с трудом выкроил в своём графике полчаса на то, чтобы посидеть прямо на полу рядом с Димой, который буквально засыпал на его плече, время от времени резко поднимая голову и потирая красные глаза. Ещё немного — и, казалось, Билан просто бросит всё и уедет, и Сергей всё чаще ловил себя на мысли, что не понимает, что происходит с всегда сильным и стальным внутри Димой. — А тебе нужно на пресс-конференцию, — парировал тот, дёргая онемевшим плечом. — А ко мне через час нагрянет «Муз-ТВ». У нас договорённость на интервью. — Тебе нужно поспать, — упрямо повторил Лазарев. — Потому что ночью я тебе не дам такой возможности. — Ты нанимался в мои личные гувернёры? — Билан неуклюже поднялся с пола, хрустя шейными позвонками, и нервно выдохнул, чувствуя себя мерзко. Он устал. И даже присутствие рядом Сергея, который, по идее, должен способствовать ему в борьбе с собственными тараканами, не помогает, а кажется, только мешает. — Так вот, Лазарев, заруби себе на носу, а лучше напиши на лбу, чтоб не забыть: мне, в отличие от некоторых, няньки не нужны. Сергей молча встал, проглатывая обидные слова, и поспешил поправить плохо натянутые на бёдра светлые шорты. Секс, даже самый жаркий и крышесносный, никогда не был гарантией их хотя бы сносных межличностных взаимоотношений, особенно на фоне долгой молчаливой разлуки. — Сука ты, Билан, — уже на самом пороге Лазарев позволил себе брызнуть ядовитой желчью. В груди полыхал огонь, злыми языками обжигая внутренности, и хотелось впечатать кулаком в стену, но любые проявления агрессии в присутствии Димы могли обернуться против него самого. — Я скучал по тебе. Думал каждую свободную минуту. А тебе, как обычно, срать на всё. Ничего не меняется. Дверь с тихим стуком затворилась, а Билан лишь раздражённо дёрнул уголком губ и, отодвигая высокий ворот халата, поспешил выйти на балкон, делая живительный глоток морского воздуха. Пахло солью, душистым цветом и безысходностью. Фонтан силы, бьющий пульсом под кожей, окончательно истощился, а быть слабым — тем более перед Серёжей — он не привык. И не мог. И, наверное, не имел права. *** Они не виделись вплоть до самого вечера — Дима, хоть и чувствовал внутреннюю необходимость встретиться с Лазаревым, не мог решиться, а Сергей понял, что банально обиделся. Он ведь не сказал ничего такого, а сделал пусть глупую, но всё же попытку заботы. Но когда он увидел Диму — красивого, нарядного Диму в светлом костюме, подчёркивающем его тёмные волосы и покрытые черноватой корочкой глаза, не смог удержаться, чтобы не подойти, вкладывая в дружеское объятие необходимую дозу тепла и безмолвных извинений («Это твоя жизнь, и я не хочу лезть туда, куда ты не собираешься меня впускать — но я рядом»). Счастливая улыбка, озарившая лицо, казалась Билану словно из другой жизни. Лазарев давно на его памяти не улыбался так — даже в Португалии, когда оба питали эфемерные иллюзии по поводу совместного времяпровождения. И сам он не мог сдержать улыбки — пусть не такой широкой, но оттого не менее искрящейся. Он даже без доли сомнений и толики ярости простил ему испорченное интервью (а точнее, сам факт вмешательства туда, куда не следует), как простил и слишком явные публичные химические всплески взглядами. — Между ними точно что-то есть. Дима продолжал рассуждать на камеру, совершенно не слыша, что происходит в нескольких метрах от него, а вот Сергею показалось, что сердце пропустило удар. Будучи бесшабашными и не думающими о последствиях, они оба рьяно следили за тем, чтобы ни одна живая душа не заподозрила ничего лишнего, и эта, в общем-то, абстрактная, ничего не значащая фраза уже показалась ему первым гвоздём в гробу их тайных отношений. Что-то есть. Этого «чего-то» хватило бы на громкие сенсации до самого Нового года. — Конечно, есть. Им совместную песню пиарить надо. Лазарев выдохнул, ощущая, как медленно, но верно твердеет земля под ногами. Он поспешил выйти на улицу, вдыхая вечерний прохладный воздух, и тут же достал телефон, сквозь мерный треск цикад и свист лёгкого ветра в ушах чувствуя искорки зарождающегося счастья. «Я приду к тебе ночью». *** От Димы ответа, конечно же, не поступило, но Сергей знал, что это может означать. Билан был одним из тех, кто экономил слова, если был согласен с существующим положением дел; зато, если бы он не хотел разделить сочинскую ночь с ним, обязательно бы написал короткое, но ёмкое «Нет». Лазарев несколько раз проверил отсутствие этого самого отказа и, не найдя его, выдохнул с облегчением. С трудом дождавшись окончания концерта, он поспешил к себе в номер, лишь успев наскоро принять душ и надеть первую попавшуюся в чемодане майку — это уже было не похоже на него, но Сергею было плевать. Поднявшись на этаж выше, Лазарев замер, крепче хватаясь за перила: по полу коридора, пользуясь неисправностью одного из светодиодов, распласталась тень. Минута, две, три… Сердце отсчитывало бешеными ударами каждую секунду, но тень застыла в статичном постоянстве, не сдвигаясь с места. И когда Сергей уже почти наплевал на всё, уверенным шагом направляясь в сторону Диминого номера, пространство коридора озарилось приглушённым шёпотом: — Он должен прийти, я знаю. Я видел его выходящим из собственного номера — и, судя по одежде, он явно не на after-party собирался… Да какой Кузнецов — это уже избито и невкусно! Лазарев едва сдержался от бешеного, клокочущего смеха; быстро спуститься по лестнице, сгибаясь пополам, выпуская этот дьявольский хохот, оказалось просто тотальной необходимостью. Только счастливый случай помог ему уберечь Билана от непоправимого. Сам же Сергей уже начал думать, что если бы он открылся всем, признавшись в том, что он совсем не тот идеальный хороший мальчик, то наконец обрёл бы себя. Набирать номер абонента, которому никогда не звонил первым - странно и непривычно, но сегодня все его решения были форс-мажорными. — Я передумал. Я пойду с тобой на вечеринку. *** Лазарев знал, что нарочно делает Диме больно. Знал, что тот наутро не захочет его видеть, что игнорирование после португальского недопонимания покажется ему сущей ерундой по сравнению с тем, что ждёт его завтра и несколько месяцев заодно. Как знал и то, что сделал всё правильно: иногда, причиняя намеренную боль, мы спасаем тех, кто нам дорог. — Я думал, ты побежишь к нему, — Кузнецов говорил без нотки насмешки, а Сергею впервые было плевать на то, что сейчас, в данную минуту, он разрушает жизнь сразу обоим. На самом деле он как раз спасает их двоих. — И прости, уже распланировал отжиг с Катюхой. Ты как-то не входил в мои планы. — Я не хочу никогда входить в чьи-то планы, — фыркнул Лазарев, делая ещё один глоток текилы. — Планы — это скучно. Я же люблю сваливаться как снег на голову, ты знаешь. — Ты пугаешь меня таким, — алкоголь развязывал язык, и только колкий взгляд сквозь острый частокол ресниц мешал Кузнецову опустить ладонь на обтянутое тонкой тканью бедро. — В такие моменты мне начинает казаться, что между вами всё кончено, а это ещё хуже. — Хуже для тебя же, ты прав. *** Как только оранжево-красное солнце коснулось своими робкими лучами гладкой ряби воды, Сергей наконец тихо вошёл в номер Димы. Он наверняка знал, что Билан не ждал его до умопомрачения, а крепко уснул сразу после того, как увидел, где именно пропадает Лазарев и почему так и не пришёл к нему. Он наверняка знал, что Дима, даже если проснётся сейчас, не станет выгонять его — пьяный и спотыкающийся о собственные брюки Серёжа представлял собой бомбу замедленного действия, а Билан своей репутацией дорожил. Лазарев кое-как снял с себя одежду, даже не удосуживаясь аккуратно сложить её, и юркнул под тонкое одеяло, морщась от забирающегося под кожу холода. Дима спал, лёжа поверх одеяла, и того жалкого кусочка, доставшегося Сергею, катастрофически не хватало. Но было плевать. — Когда-нибудь ты простишь меня за это, — коротко выдохнул он в изгиб шеи и закрыл глаза, мгновенно отправляясь в объятия Морфея. — Я люблю тебя.