Smith&Wesson

Илью разбудил чей-то чих над ухом. Открыв глаза, он увидел знакомое лицо. — Во время следующего кошмара кричи тише, — прошептал Наполеон, зевая. Он был весь мокрый и уже замёрзший, ибо мягкий халат отеля не очень грел. Да что уж там, его собственный шёлковый, лежащий в номере сверху, его бы тоже не спас от холода. В целом, он был таким же мокрым, как и Илья. Всё тело ныло из-за этого неприятного ощущения холодного пота, скатывающегося по спине и прилипающего к дивану тела. Рана, слава Богу, не давала о себе знать, и это было единственным, что сейчас радовало. Разве что ещё он благодарен Наполеону за то, что именно сейчас он не один. Чужая мягкая ладонь медленно и успокаивающе проводила по взмокшим волосам Ильи, напоминая ему детство. Это было очень личное, настолько, что Курякин даже представить не мог, что спустя столько лет это узрит именно Наполеон. Илья никому не позволял так делать, потому что подобное таило за собой путь к лучшим воспоминаниям в его жизни. Воспоминания до того самого дня, когда драгоценные отцовские часы перешли к нему. Его взгляд моментально стал болезненным, достаточно, чтобы Соло сам чуть не скривился от боли. Они оба смотрели друг на друга спросонок, возможно, только поэтому Илья позволил Наполеону увидеть свою не самую лучшую черту — слабость; Наполеон позволил увидеть ему в свою очередь черту, о которой, как ему кажется, никто даже не догадывается — беспокойство. Сам Соло засмотрелся: он ещё никогда не был так близко к русскому зверю. Ладонь Наполеона остановилась, а пальцы не хотели его отпускать вовсе, вплетаясь в русые локоны. Курякин понял, что происходит только спустя какое-то время, и ударил его по руке, из-за чего Соло пришёл в себя, посмотрел в его суровый взгляд, в котором бегало смущение и неловкость, а затем с недовольством демонстративно закатил глаза и раздражённо цыкнул. — Запомню, — Илья посмотрел на дорогие ему часы. Четыре утра. — Ты давно тут сидишь? — Минут пять-десять. Короче, как только ты начал кричать. Чёрт… — Соло чуть не упал на Илью, но тот вовремя его поймал. — У меня тело ватное… — Я заметил. Американец кое-как встал. Он не хотел, чтобы Илья провожал его до кровати. Это звучит так, словно Наполеон сейчас обессилен и беспомощен. Но, несмотря на чёткое «нет», Курякин всё же проводил его, в любую минуту готовый взять на руки, как Габи вчера. Может, между ними и вправду ничего нет. — Что, без сказки на ночь? — Соло, будучи ужасно сонным, всё равно не мог не сострить. — Ты уже взрослый мальчик, засыпай так, — ответил Илья, с тенью улыбки оставляя его на кровати. — Минуточку… — Наполеон усмехнулся, несмотря на плохое самочувствие. Кажется, этот зверь приручаем. *** Худший день начинается с похмелья. На часах было девять утра, что для агента является непозволительной роскошью, особенно сегодня. Спасибо Илье, свет не убил его с утра пораньше. Как оказалось позже, его русский напарник даже оставил одежду из номера американца. Жаль только, что не оставил ещё ключ от номера и лекарство от похмелья, но тогда это было бы слишком просто. Голова гудела, звуки слишком яркие, свет слишком громкий. Надо лишь подняться и выпить кое-что специально на такой случай. Если вспомнить, подобными девайсами он не пользовался уже полгода, а то и больше. Соло сам понять не мог причину, из-за которой он напился, да ещё в три часа побежал к туалету избавляться от излишков. Позор… Кое-как переодевшись, агент отправился на поиски ботинок и хоть чего-нибудь, что спасёт его от чёртового солнца. Ботинки оказались заботливо оставлены у двери, а вот со вторым было труднее. В номере под описание подходила только любимая кепка Ильи. Она, по чистому совпадению, подходила по цвету, но, чёрт возьми, не вписывалась в общую картину. Ужасно. Безвкусно. Сойдёт. С неохотой натянув на себя чужую вещь, Наполеон сам себя упрекал за мысли о том, что эта штука весьма удобная, стоит только правильно подобрать гардероб. Осталось только незаметно выскользнуть, что у Соло получалось идеально, даже если его тело казалось ему самому очень тяжёлым и деревянным. Затем, со скоростью пули с похмельем, он добежал до своего одинокого номера. Вот тут-то было ужасно светло. Кое-как затянув шторы, Соло нарыл небольшой пузырёк, находящийся в тайнике, заделанном под кожаную записную книжку с незатейливым красным узором. Раньше была Библия. Первый вариант тайника нравился Соло гораздо больше, так как ему нравилось шутить на тему того, что от отравы его спасала воля Господа нашего. Но Уэверли, услышав подобное однажды, решил лишить Соло ещё одной радости жизни. Несмотря на скромный размер нового тайника, подобного добра там было навалом. Было немного иронично и то, что пузырёк от похмелья лежал вместе с противоядиями от «популярных» ядов. Размешав содержимое в стакане с водой и выпив, эффекта он сразу же не почувствовал, только отвратительный горько-солёный вкус этой дряни, которая вроде как должна помочь. По идее должно заработать минут через двадцать. А пока не мешало бы чего-нибудь съесть. Где-то рядом должен быть ресторан. Но на свет он не выйдет без своих солнцезащитных очков. Сейчас бы выпить эспрессо и съесть глазунью с беконом и круассаном. Нет, есть ему не хотелось вообще. О еде он хотел думать в самую последнюю очередь, ведь его желудок всё ещё хотел что-то выкинуть из уставшего организма. Перед выходом Соло решился подсчитать весь выпитый им алкоголь. Так вот, это было самое безрассудное использование алкоголя в его жизни. Всего он насчитал шесть небольших бутылочек с большим градусом. Водка. Он пил чистую водку. Это уже крайность. Наверное, ещё месяц он не будет трогать алкоголь. Будет как Илья — невинный трезвенник. Кстати… а где Илья? Связаться с ним никак, к сожалению. Соло быстренько обошёл отель и, к счастью, не встретился со вчерашней французской дамой. Скорее всего, он просто опять бродит от отеля к театру и обратно, обдумывая все варианты отступления или где можно спрятаться. Ну, это уже так, на всякий случай. Так что нет смысла за него беспокоиться. Он уже большой мальчик, мало того, лучший агент КГБ. За Илью нет смысла переживать. И ведь не переживал, пока не начал о нём думать. Перебирая ночные воспоминания, он понял, что есть смысл побеспокоиться. Разговор не о том, что он кричал, словно его пытают. Да что уж там, Наполеон не мог представить, что он будет кричать на пытках, скорее наоборот, будет молчать до последнего, как партизан. Его ранение всё ещё не успокоилось. Волновало даже не то, что Илья пытается это скрыть, или что раньше на нём всё заживало как на собаке. Нет, это правда важно, на это надо обратить внимание. Но куда важнее то, что Илью подстрелили частично по его вине. Пусть он и говорит, что это он виноват, мол, невнимательный тогда был. Но это чистой воды ложь. Он слишком хорош чтобы на задании быть невнимательным. Соло зашёл в ресторанчик, находящийся буквально за углом. Ему тут же приглянулся свободный столик у окна. Как только он сел и в отражении заметил, что всё это время ходил в кепке Ильи, к нему подошёл официант и положил на столик эспрессо, чёрный чай с бергамотом, две глазуньи и круассаны. Официант мило улыбнулся и убежал дальше разносить заказы. И вот перед Наполеоном стоял Илья, в лучшем расположении духа за всю историю их знакомства, не отводя взгляд от своего родного головного убора. — Ты меня не заметил, — Курякин схватил свою любимую кепку за козырёк и снял её с курчавой головы, надевая на свою, садясь напротив и беря чашу с чаем. — И ещё ты выглядишь максимально подозрительно. Соло только сейчас понял, что забыл о своих волосах и даже не причесался. Кое-как зачесав волосы пятернёй, он с опаской посмотрел на Илью. Слишком довольный, хоть он и не улыбался — это читалось во взгляде. Вопросов много сидело в тяжёлой голове, но задал он только один. — Какие новости? — спросил Наполеон, попивая весьма ароматный эспрессо, заметив небольшой конверт во внутреннем кармане куртки Курякина. — Во-первых, нам нужно только убить главу и постараться наделать как можно меньше шума, остальные грязные дела уже не наша забота. Во-вторых, у тебя очень странные понятия о прослушках, — русский положил на стол чёрную фигурку ферзя, которую Наполеон потерял вчера где-то в кровати. — А в-третьих, этой ночью я слышал только то, как ты зовёшь меня по имени. Наполеон поднял взгляд на Илью, опуская солнцезащитные очки. Это его школа. Ему ведь не послышалось? Он правда это сказал?! Точно не болен? Это так странно и почему-то смешно. — Ты… — Наполеон хотел было что-то сказать, но замолчал на середине. Уголки губ дрогнули и поднялись вверх. Курякин вопросительно посмотрел на мужчину перед ним. Соло вдруг принял серьёзное выражение лица, но как только он прокрутил в голове ту фразу, тот тут же не смог сдержать смех. Илья же сомкнул губы сильнее, чтобы тот не увидел его улыбки, и отвёл взгляд, словно на улице появилось что-то интересное, но подобное и вовсе заставило американца засмеяться от души. Курякин засмеялся вместе с ним, только гораздо тише, облокотившись на стол так, чтобы ладонь закрывала его улыбку, которая появилась из-за американца. Он и правда давно не смеялся, да и вряд ли видел таким Наполеона. Сонного, с неуложенными чёрными кудрями и с живой улыбкой на лице, а не как обычно. Брюнет ещё какое-то время смотрел на Илью, вовсе не пряча своей улыбки, явно наслаждался моментом. Ну почему таких моментов в их общении так мало? — Я бы похлопал, но теперь это может привлечь ещё больше ненужного внимания. — Да брось. Раз так смеёшься, значит, чувствуешь себя прекрасно и готов идти в бой. — Почти. А ты как? — Соло неохотно попробовал глазунью. Есть всё ещё не очень хотелось, но надо было. — В плане? — тарелка Ильи была уже пуста. Остался один только круассан и полчашки чая. — Ну, как там твоё плечо, например? Пускай и не заметно, но Илья переменился в лице. Он не был зол, но явно не хотел об этом говорить. Соло не мог найти себе места. Они же напарники, мог бы и сказать, что сейчас у него не всё так хорошо и радужно, как обычно. Смысл скрывать от него важную информацию, да, для Соло она важна. Какое-то время они сидели в тишине. Погода разгулялась, а Соло уже более менее пришёл в норму. Наконец, он доел эту глазунью, которую в душе ненавидел. Доесть её он смог с неимоверным трудом. Даже когда ему по-настоящему захотелось есть, то кусок попросту не лез в горло. Ужасное ощущение. Наконец, Илья достал конверт и передал его, пронося по белой скатерти стола. Его рука остановилась на середине, и тогда Соло положил руку на конверт, слегка задевая пальцы Ильи; они всё ещё были такими же тёплыми, как и с того самого момента, когда Наполеон это запомнил. Агент не торопился тянуть предмет к себе, на что Курякин начал силой подсовывать ему белый конверт. Собравшись с мыслями, мужчина в костюме наконец начал действовать. Возможно, не в то время и не в том месте, но именно сейчас его негодование было на пике. — Большевик, если ты не забыл, то мы напарники. Я же должен знать хотя бы о твоём физическом состоянии, — Соло с некой обидой забрал конверт и всунул во внутренний карман своего пиджака. Почему-то его слова разозлили Илью ещё больше. Началось. Он вновь начал настукивать какой-то ритм пальцем, не сильно ударяя им по столу. Наполеон уже готов был выбежать из-за стола, на случай если вдруг русскому опять захочется покидаться предметами мебели. Но, взглянув ещё раз на Соло, Илья вдруг успокоился. Народу вокруг, как ни как, многовато, а их главное оружие — незаметность. Откинувшись назад и сложив руки на груди, Илья с неохотой всё же ответил: — Ладно, так и быть, злорадствуй. Я слишком быстро привык к лекарству, да и регенерация сама по себе упала. Так что, возможно, я, как ты и хотел, вскоре умру от шальной пули, — голос был на удивление спокойным. Илья встал с места, не желая видеть Соло. — Теперь тебе лучше, напарник? Последнее сказанное Ильёй слово звучало максимально укоризненно, словно выплюнуто. Наполеон не понял, почему у русского вдруг сложилось о нём такое отвратительное мнение. Видимо, они всё-таки не друзья. Неужели он и правда воспринял их совместную работу за соревнование? Немного оскорбительно. Мужчина остался сидеть один, в миленькой французской кафешке. На сердце грузом тащил вниз всё тело какой-то болезненный осадок. Почему-то сейчас их недавний смех казался иллюзией. Фантазией его больного воображения. А в голове засело то самое выражение лица, которое он видел сегодня, после кошмара Ильи. Оно было очень похоже на его лицо пару минуту назад, когда он услышал вопрос о чёртовом плече. Почему Илья корчит такое болезненное лицо, когда он, чёрт возьми, просто начинает о нём беспокоиться. Мысли о дружбе в очередной раз после очередной ссоры канули в небытие. Но в этот раз всё казалось слишком серьёзным. Хотя какая там дружба? Они же, чёрт возьми, агенты, каждый раз рискуют своей жизнью. Однажды кто-нибудь не вернётся. Это была жалкая попытка подбодрить себя, но, думая об этом, Наполеону становилось только хуже. А ведь недавно он и правда мог погибнуть, при том по своей же вине. Так почему тогда Илья так себя ведёт?! О нет, неужели он не так понял его вчерашние глупые слова? *** Только подходя к отелю, Илья понял, что он там сморозил. Чёртов Соло всё-таки задел его за живое тогда, вчера вечером, когда он играл свою партию в шахматы. Скорее всего он шутил, но если нет, то они и правда между собой соревнуется, и тогда Илья слишком тупой, раз не заметил этого сразу. И даже после того, как Илья его спас от пули в лоб, он спрашивает про это чёртово плечо со своей этой улыбкой. Почему? Курякин же прекрасно знает, с каким человеком работает. Так почему несмотря на всё это американец ему так симпатичен. Взгляд Ильи невольно скатился на отцовские часы. Чёртов Эдипов комплекс преследует его даже сейчас. Даже когда он уже не ребёнок, а рядом с ним не его отец, а чёртов американец, постоянно задевающий его за живое, даже несмотря на толстую стену, возведённую Ильёй, которую Наполеон легко ломает одним лишь касанием, словно она сделана из тонкого льда. Он всю дорогу до номера был ужасно хмур. Всё вокруг его раздражало, хотелось взять что-нибудь и разбить вдребезги, разнести стену к чёрту, чтобы от неё осталась лишь огромная куча пыли. Занять его могло лишь дело, которое всегда будет важнее всяких проблем с напарником. Зайдя в номер, он тут же снял с себя верх и заметил, что чёртова повязка развязалась и болталась на спине, умиротворённо качаясь из стороны в сторону от любого дуновения или движения тела. Сейчас не было никакого желания заниматься перевязкой. Одной рукой всё равно ничего толкового не получалось, ведь раньше этой грязной работой занималась Габи. Плюс, бинты, нежно касающиеся его спины, по какой-то причине приносили ему удовольствие, поэтому русский сидел с голым торсом и ещё раз изучал планы театра в поисках лучшего пути для незаметного ухода после расправы над главой мафиозной семьи. В последний раз из-за плохо продуманного отступления кое-кто чуть не умер и не запорол всё задание. Но его не хватило так надолго, нужно было чем-то заняться. Чем-то более продуктивным, ибо до похода в театр оставалось мучительных пять часов. Конечно, он проверил оружие пару раз, даже зачем-то ещё раз вымылся, хотя душ больше помогал в эмоциональном плане, нежели для гигиены. Ничто не могло так успокоить Илью, как уверенность в плане и тёплый душ. Стоило только поднести голову, как его тут же отпускала тленность бытия. А как приятно, когда тёплые струйки окутывают его тело, скатываются по спине, разнося при этом по телу тёплую дрожь удовольствия. Только тёплый душ мог полностью заменить Илье тепло от чужого человеческого тела, которого ему раньше очень не хватало, а теперь он и вовсе забыл о том, как это было приятно в далёком счастливом детстве. Надоело. Что бы он ни делал, как бы не пытался жить, всё всплывает наружу. И при этом заставляет чувствовать себя немного ненужным, точнее, он нужен только своей работе. Хотя раньше он был этому рад, но вот с возрастом он всё равно поменялся. Былая юношеская уверенность в том, что ему никто не нужен, кроме самого себя, постепенно покидала его. Скорее всего, это даже не из-за возраста, а просто последствия того, что он перестал работать соло. Теперь он работает с Соло. И Габи. К сожалению, он никогда не знал о том, что смешивать работу и личную жизнь плохо. Из-за отсутствия знаний об этом, так как раньше все только мешались, Илья и не заметил, как агенты А.Н.К.Л. стали ему семьёй. Или так он это называл, ведь из его головы выбили что это такое, да и вообще, он не познал этого слова до конца, ведь тогда даже мать стала для него чужой. В голове застряла лишь тёплая иллюзия того, какой она была. И именно сейчас эта ломка по чужому теплу накрыла его с головой. Тёплая вода, омывающая его светлый затылок, казалось ему тёплой рукой Наполеона. Русский даже испуганно открыл глаза, проверяя, не стоит ли он рядом. Это было глупо, но ощущения были настолько реальны, что Курякин просто одурачил сам себя. Иногда закрытый образ жизни может свести с ума, если рядом находится кто-то вроде Наполеона. В крайнем случае Илье уже было не по себе, хотя все и так говорят, что он чёртов псих. Душ помог не так, как должен был. В общем, не помог. Русский разочарованно вышел из ванны, прикрытый одним только полотенцем. Увидев Соло, он сперва отскочил в сторону и забежал за угол, но это просто чёртовы инстинкты, ибо сначала он его почему-то не узнал. — Какой красивый вид, — Сказал оценивающе Наполеон, держа палец у губ. Он бесцеремонно развалился на диване, на котором сегодня прекрасно не выспался Курякин. Илья сначала подошёл к нему поближе, затем презрительно посмотрел, фыркнул и ушёл одеваться. Всё это время Наполеон смотрел на почти обнажённого Илью как на подлинник статуи Давида, который с трудом, но можно выкрасть. Наверное, ничего дороже он ещё не видел. — Ключ, я надеюсь, ты не потерял ещё? — спросил Илья уже в штанах, пробегая мимо в поисках бинтов для перевязки. Наполеон демонстративно достал ключ, который лежал в том самом конверте, а затем положил его обратно во внутренний карман пиджака. Также в том конверте лежал список мест, в одно из которых они сразу же должны будут сообщить, что дело сделано. Он уже сидел без солнцезащитных очков, поэтому странный блеск его глаз больше ничто не могло скрыть. — Это ищешь? — Наполеон с поддельным интересом рассматривал бинты в своей руке, а затем с игривой улыбкой посмотрел на Илью, подкидывая моток слегка вверх. Илья встал перед ним, требовательно протягивая руку. Но Соло словно не понимал, что этот русский от него хочет. Посмотрев на моток, а затем на Илью, он вдруг резко встал, от чего непоколебимый Курякин даже не шелохнулся. — Ну и что встал? Садись, я забинтую, — он поднял голову вверх, желая видеть его лицо. Наверняка злится. Илья опустил свой взгляд на Наполеона и, чёрт возьми, американец прав. Илья зол. — Мне не нужна твоя помощь. — Хватит ломаться. Сядь уже, и я забинтую. Раньше начнём, раньше закончим. И вправду было бы лучше, если бы это делал кто-то, а не Илья, ибо опять бы бинты размотались и в итоге болтались всю дорогу. Но Наполеон… Почему-то подобное сразу же стало казаться чем-то слишком интимным, хоть он только что бегал перед ним в одном только полотенце. Это было в его понимании тем, что Соло видеть не должен. Но не время ныть как избалованная неженка. Пускай этого времени было как раз-таки и предостаточно, но всё время казалось, что его чертовски мало. Илья сел на подлокотник дивана. Соло подошёл сзади, при этом старательно потирая руки. Всё-таки тут чертовски холодное лето. Не Лион, а Ленинград, честное слово. Чем дольше американец стоял, тем напряжение становилось всё сильнее. — Ты что-то говорил про то, что раньше начнём, раньше закончим? — потормошил Илья Наполеона. С каждой секундой это становилось ещё более плохой идеей. Да лучше водкой обтереть и пластырь наклеить, как любил делать один знакомый командир из Рязани. — Да, говорил, но для этого ты не хотел бы немного расслабиться? А то выглядит так, словно я тебя заставляю, — Соло провёл всё ещё прохладными пальцами по чужой тёплой спине, от чего Курякин вздрогнул и сжался сильнее, при этом кладя голову себе на колени. По спине мурашками пронеслось тепло. В нём словно что-то томилось и даже лёгкой дрожью отдалось в коленях. Очень плохая идея. — Я расслаблен. — Ничего подобного. Может, мне сделать массаж? Девушкам нравится… — промурлыкал Наполеон и наконец приступил к делу, начав забинтовывать плечо Курякина, проводя при этом рукой по тёплой спине, думая, что злит Илью ещё сильнее, не зная, что это ему даже немного нравится. Вообще спина — больная тема. — По-твоему, я похож на девушку? — Чёрт возьми, я вообще не про это! Так, видимо я опять не так выразился. В последнее время такое часто происходит, только на это не обижайся. — Когда это я обижался на твои идиотские слова? — с некоей обидой спросил Илья. — Ну, вот вчера, например. Когда я хлопнул тебя по плечу, — Наполеон неосознанно ненадолго остановился, кладя уже тёплую ладонь под его ранением. Илья слегка отряхнулся, давая понять, что тому следует не останавливаться, Соло и так перевязывал медленно. Медленно. Но качественно. — Ты слишком много проводишь времени с девушками. Либо просто достаточно плохо меня знаешь. — Тогда что это за сцена была в кафе? — Это нормальная реакция на то, что ты несерьёзно относишься к своей работе. Ты думаешь, что это чёртово соревнование. Это безрассудно, — Илья вдруг усмехнулся своим же словам. — Хотя, кому я это говорю? — А ты говорил с воображением плохо, — как Соло и думал, Илья его вообще не понял. Придумал себе всякого, а теперь Наполеон виноват. — Тогда зачем ты так часто тыкаешь меня в мой же провал? — Илья повернул голову вполоборота, но всё равно не смог увидеть напарника. — Ты вообще о чём?! Какой провал? Ты из-за меня пулю схватил… — Наполеон вновь остановился, но руки его застыли в воздухе, сдерживая себя, чтобы не начать жестикулировать ими. — И что это тогда? Совесть заиграла?! — Илью этот вариант почему-то очень смешил. Совесть и Наполеон были для него двумя противоположными вещами. — А что, если и так? — с какой-то не характерной горечью спросил Соло, слегка повышая тон. — Не думаю, что ты способен чувствовать нечто подобное. Услышав это, Наполеон неосознанно потянул бинт со всей силы. В горле засел ком. Во рту разлилась какая-то горечь. Что это было за отвратительное чувство. Вот теперь ясно, какого именно Илья о нём мнения. Словно он не способен на сочувствие. А если он прав, тогда что это? Точно не жалость к напарнику. Жалость в его понимании вообще самое ужасное на Земле, после мысли о том, что он никогда не совратит хорошенькую монашку (после войны ты либо начинаешь верить в Бога, либо отрекаешься от него. Соло, пройдя через кучу дерьма, выбрал второе). Илья издал недовольный рык, и тогда только Соло понял, что немного перестарался. Это на него не похоже, что-то вышло из-под контроля, и это было не самой хорошей новостью. В тишине он работал быстрее. Не хотелось признавать, но то, что получилось в итоге, было не хуже того, что творила своими ручками маленькая Габи. А руки у неё были золотые. Да что уж там, раз Наполеон с лёгкостью может украсть что угодно, то о его руках можно и не говорить. Несмотря на то, что воровство — грязное занятие, им нельзя было не восхищаться. Кроме тех раз, когда его заносило от собственной гордости, и Наполеон запарывал их прикрытие. Чем сложнее был сейф — тем глупее была его ошибка. Позёр. Наполеон отошёл и сел на кресло. Его взгляд был слегка потерян, при этом в нём явно читалась какая-то болезненная тоска. Мужчина застыл и сидел так, словно находится не здесь, он явно задумался о чём-то важном. Илья не понимал, что не так, ведь он сказал чистую правду, в которую он слепо верил с самого момента прочтения досье, не замечая за всё остальное время больше ничего другого, кроме той самой информации. Как только Наполеон поймал чужой настороженный взгляд, то сразу же оживился, нацепил на себя хорошо подделанную улыбку и даже усмехнулся, слегка шмыгнув носом. Голос его был очень даже весёлым, но сейчас этот контраст казался Илье чрезвычайно странным. Мастер перевоплощений проявил только что свои возможности, от чего Курякин не просто ужаснулся, но и серьёзно задумался о том, как часто этот парень делал подобное за всё время работы с ним. Нет, бесспорно, он уже часто видел его актёрскую игру, но всё же… — Чёрт, а ты прав… Пойдёшь в этом? Как бы хорошо американец ни умел дурачить людей, Илья уже начал находить маленькие дефекты. Он достаточно наблюдал и следил за ним со стороны, чтобы тот больше никогда не мог его одурачить ради своей выгоды. Только вот сейчас и напрягаться смысла не было, чтобы уловить то, что Наполеон так старательно пытается скрыть. Его чувства задеты. Но раз он снова начал свою игру, то глупо будет ей не следовать. — Да чем тебе моя одежда на этот раз не нравится? У меня же есть смокинг «без очевидного русского стиля». Так сказать, всё, как ты любишь. — Нет, не всё, поэтому я заказал новый по своему усмотрению. — Откуда ты знаешь мои параметры? — Я тебя ночью обмерил, — ответил Соло на полном серьёзе, устало подперев голову рукой. — Полностью. А ты даже и не заметил. Илья устало выдохнул, но уголок его губ всё равно подло дёрнулся вверх. Этот чёртов Наполеон… Как ни крути, Курякин часто не может понять, о чём он думает и чего пытается добиться. Постоянно ловя на себе этот холодный взгляд, Илье трудно было не гадать, о чём же думает этот прохвост. — Что тут можно сказать, ты лучший агент ЦРУ… который вместо обычной прослушки предпочитает ставить ферзя. — Мне уже начинать отсчитывать то, как часто ты будешь мне это припоминать? — Не трудись, через неделю я эту ерунду уже точно забуду. — Врёшь ведь. — Chestnoe pionerskoe, — сказал Илья и козырнул двумя пальцами, не скрывая лёгкой улыбки. Соло сначала не понял, о чём тот вообще говорит. Илья заметил чужое недопонимание и добавил. — Я так давал обещания в детстве. — Пионерское… — повторил Наполеон, припоминая фотографии мальчиков в шортиках. — Это же как бойскауты с красными платками? — Бойскауты… — Илья старательно пытался вспомнить кто это. — Наверное? Но перед тем, как что-то сказать Соло по поводу задания, он вдруг просто на него посмотрел и не промолвил ни слова. Почему-то. Как только он посмотрел на вальяжного Наполеона, сидящего нога на ногу, в голову сразу же полезла куча идей, и его котелок завис. В воздухе повисла неловкая тишина, из-за которой хотелось хоть что-то сделать, чтобы она пропала. Да хоть издать какой-то звук, вроде причмокивания губами. Но Илья не нашёл ничего лучше, чем разглядывать всё вокруг и периодически томно вздыхать. Соло же в свою очередь смотрел то на напарника, то на стол, при этом постукивая пальцами по мягкой обивке кресла в каком-то своём ритме. Илье почему-то казалось, что это Хабанера. Это был очень странный момент в их жизни. Сейчас Курякин не может назвать ни одной похожей ситуации, никогда не испытывал такого дискомфорта с кем-нибудь. Одно дело, когда к нему прилепляются всякие болтушки и разносчицы сплетен, от них хотя бы польза бывает. А что касается молчания… Грубо говоря, он любит молчать. Он немногословен сам по себе, таким уж его сделали. Но почему именно сейчас атмосфера так давит, вдавливая в пол. В голову не приходит ни одной нормальный темы для разговора, хоть таковая и есть. Мало того, предмет обсуждения лежит на столе и буквально кричит о том, что это надо обсудить один разочек, чтобы напарник запомнил это наизусть и следовал по плану, надёжному, как швейцарские часы, ведь Илья продумал всё. — В этот раз без импровизаций, пожалуйста. Меня может рядом не быть, — вдруг сказал Илья, слегка водя плечом. — То есть, ты готов ловить за меня пули? — Наполеону уже начинало надоедать то, что ему слишком часто напоминают промах с последнего задания. — Нет, просто не хочу нового напарника. — Боишься, что новый будет лучше тебя? — Боюсь, что мне и старый нравится. Наполеон с серьёзным видом положил лицо на ладонь, прикрывая нижнюю часть, искренне надеясь, что Илья не заметит его улыбки и то, как он рад это от него слышать. Больше всего Соло привлекало то, что Илья сказал это без каких-либо раздумий. Ещё какое-то время в его голове повторялось это, казалось бы, обычное предложение, но сказанное таким редким для ушей мягким и тихим баритоном. Он не мог поверить в то, что пару минут назад был им же оскорблён. Илья ожидал услышать какую-нибудь шутку или подкол, но Соло смог одарить его лишь молчанием, что для Курякина было хорошим знаком. Он откашлялся, привлекая к себе чужое внимание, при этом убирая мягкость из голоса. — План очень прост на словах. А вот в выполнении… — сначала Илья не думал говорить это вслух, но какое-то нехорошее чувство говорило, что что-то пойдёт не так. Соло заметил, как напряглась чужая спина, а рука сжималась в кулак. Только дурак бы не понял, что на чужой душе неспокойно. — Я уже понял, что ты у нас главный герой. Но мне обязательно ходить там чуть ли не всю ночь в костюме официанта? — мужчина издал недовольный выдох. В качестве официанта он уже набегался во времена своей бурной молодости. — Если хочешь убить голыми руками пятерых мафиози за двадцать секунд, то валяй. — Поправка: пятерых сонных мафиози. — Это если ты выполнишь свою работу. — Ладно-ладно, я понял, без меня ты погибнешь. Умеешь убеждать, — Соло с лёгкой улыбкой привстал и подошёл поближе к карте. — Подождёшь до конца моей «смены»? — Только если ничего не украдёшь, — Илья серьёзно посмотрел на Наполеона. — Даже столовые приборы. — Да чтобы Я, мастер своего дела… — Курякин поднял бровь, давая понять, что знает о всех его бытовых преступлениях. — Ну мне же даже не заплатят за ночную смену! Имей совесть. — Не забывай, сколько нам платит работодатель. Скажи спасибо, что тебе вообще платят! Соло молча опустил взгляд на карту. Чёртов русский ударил прямо по больному. Опять. Илья понял, что забрёл немного не туда. В последнее время ему с каждым разом всё труднее сдерживать осадок от своих же слов. Было лучше, когда он вёл себя более замкнуто и играл в шахматы. Нет ведь, как приспичит вдруг с ним пообщаться, так и всё, пиши пропало. Но вот только и молчать как раньше он теперь был просто не в силах. — Если так хочется, то я могу тебе заплатить. Раз уж ты так падок на деньги… — Чёрт, да ты вообще шуток не понимаешь иногда, — Наполеон усмехнулся, переводя взгляд с нарисованных узких Лионовских улочек на Илью. — Совсем денег не жаль? — Почему мне вдруг должно быть жаль бумагу. — Бумагу?! — Соло подобное надругательство над деньгами слегка оскорбило. — Дорогуша, на этой бумаге мир держится. За счёт денег мы и живём. — Мне много этого добра не надо. Вроде трачу, но всегда остаётся лишнее, а что с ним делать? — Тратить дальше, конечно же. — И на что? — На женщин, например. — Не любитель. — Не любитель женщин? — Соло улыбнулся, слегка приподнимая бровь, и больше уже даже не смотрел на карту, полностью отдаваясь разговору. — Я не любитель меркантильных женщин, да и таких людей в целом. — Илья посмотрел на Наполеона слегка осуждающе, от чего второй аж вспыхнул. — Что?! Я не меркантильный… Не всегда. — Знаю, — Курякин уселся на диван. — Тогда к чему такие взгляды? — Наполеон сел на стол, прямо перед Ильёй. Почему-то в этом положении он чувствовал своё превосходство. — Просто не понимаю, как можно долго находиться с человеком, которому есть дело только до того, что у тебя в кошельке. Это как-то, — в голову не приходило ни одного хорошо подходящего слова. По-русски сказать было бы проще. — Противно. — Борюсь со скукой как умею. — Со скукой или одиночеством? — Илья посмотрел на любимые часы и встал с места. Соло не знал, что ответить. Разговор уже был закончен, его собеседник ушёл в другую комнату переодеваться, но Наполеон всё ещё думал над ответом. Он никогда не считал себя таким уж одиноким или что-то подобное. Таков образ его жизни. Рядом с ним опасно, никто не согласится на совместную жизнь с кем-то вроде него, но потребности есть потребности. Как бы заезжено это не звучало, но человеку всё равно нужен кто-нибудь, так пускай это будут меркантильные дамы на одну или парочку ночей. Каждый борется со своим недугом по-своему. Просто он, в отличии от Курякина, не борется от одиночества одиночеством, потому что он просто не выдержал бы подобного. Илья ведь даже не пьёт. Как у него вообще получается так жить. Смешно. Именно он вчера был ему вместо девушки на одну ночь. Наполеон достал треклятую чёрную фигуру ферзя и улыбнулся. Ну почему всё странное происходит, стоит только им остаться одним. Без Габи между ними постоянно происходит всякая чертовщина. И уже даже не знаешь, рады они отсутствию Габриэль, или лучше бы она никогда не оставляла их одних наедине так надолго, чтобы избежать того, что нарастает между ними.