— Что ты здесь делаешь? — с нескрываемой неприязнью спросил Наполеон.
Хоть он и не хотел проявлять каких-либо эмоций, у него никак не получалось скрыть очевидного. Вкопанный Илья плохо влиял на него. Стоило только заметить этот потерянный взгляд, как холод и незаинтересованность в его голове пропадала, сменяясь какой-то горькой обидой. А ведь с самого начала Соло хотел встретить её как обычно, чтобы она поняла, что его отношение к ней всегда было основано без доверия.
— Уэверли попросил меня приехать. Он сам приедет сюда завтра. Нам надо… кое-что прояснить. — Девушка посмотрела на Илью. Она была на гране истерики, особенно когда увидела его безжизненное лицо. Габи думала, что он вновь начнёт метать всё подряд и может даже ей влетит за что надо, но ничего не происходило, и от этого становилось лишь страшнее.
Наполеон знал, что Илья в любой момент взорвётся, и с этим надо было что-то делать. Габи не видела этого, но кулаки Курякина были сжаты до побеления костяшек. Недавно перевязанная ладонь вновь кровоточила. Его нужно увести отсюда, успокоить и при этом остаться в живых. На это невозможно было смотреть без боли, и девушку Соло теперь недолюбливал за состояние Ильи.
Наполеон стоял за Курякиным и привлекал взор Габи к себе. Девушка заметила, что мужчина вдруг начал быстро жестикулировать, но под таким углом, чтобы русский ничего не видел. Соло явно показывал на машину, на которой она приехала. Пусть он и хотел, чтобы ей сейчас досталось от Ильи по первое число, но очень уж Наполеон переживал, как потом себя за это будет карать Курякин. Он же места себе потом не найдёт, опять будет сгорать изнутри из-за своих недугов, виня себя во всех невзгодах. Этого Наполеон допустить был не в силах.
Хоть Габи и поняла, чего именно Наполеон хочет, девушка всё ещё оставалась на пороге, ожидая хоть какого-нибудь слова от Ильи. Но он совсем выпал из жизни. Соло приложил палец к своему виску, на котором у Ильи был шрам. Тогда-то Габи всё поняла, попрощалась и побежала куда глаза глядят, осознавая, что только что она сделала нечто ужасное. Это было их обозначением того, что бомба замедленного действия вот-вот сдетонирует.
Наполеон вздохнул полной грудью и закрыл за ней дверь. Оставалось самое трудное. Заметно дрожа, Соло медленно протягивал свою ладонь к его плечу. Было страшно от ожидания удара в лицо. Сердце в груди колотилось как бешеное. Его пробивал холодный пот, но Наполеон шёл до конца.
Только он дотронулся, как Илья в тот же миг больно схватил чужую руку, прям уже ощущалось, какими яркими будут завтра синяки от чужих сильных пальцев, и вот-вот готов был её вывихнуть. Соло пришлось ударить его по ногам, дабы вывести из равновесия, выбивая себе таким образом время на побег и на поиски себе чего-либо для защиты, хотя бы сковородку с кухни. Вроде получилось, Курякин упал, но уже через пару секунд встал и накинулся на убегающего куда подальше Наполеона. Соло отбивался что было сил, но хватка большевика была стальной, как и ожидалось. Он схватил Наполеона за грудки и кинул на пол. Соло болезненно взвыл, так как боль от удара спины об пол отдалась ещё и в грудь.
Курякин навис над Наполеоном, сначала подумывая поднять и продолжить нечестный бой, но затем он неожиданно замахнулся кулаком, желая ударить Наполеона по лицу, издавая при этом ужасный рык. Ярость закрывала ему обзор на всё, словно делая его слепым, вырывая из реальности. Илья просто не осознавал своих действий, и Соло это прекрасно понимал, при этом пассивно отбиваясь, не желая вообще с ним драться. И это не потому что он слабее… не только по этому.
— Курякин, полегче. Это же я. Успокойся, — голос немного подрагивал, чему Соло очень удивился, или даже ужаснулся. Будь на месте Ильи кто другой, и Соло бы уже разглагольствовал без умолку, как певчая пташка, в попытке утихомирить противника, но в этот раз он был беззащитен во всех смыслах. — Большевик, ну же.
Илья на секунду остановился, но кулак всё же полетел на встречу с его красивым лицом. Наполеон подставил ладонь, стараясь поймать удар, но как бы не старался, губу ему всё же разбили. Рука после этого болела ещё долго.
Наполеон изо всех сил вцепился в его кулак, другая же рука схватилась за предплечье, в надежде это хоть как-то улучшит положение дел, но они и так прекрасно знали, кто сильнее. Одну руку Илья освободил без проблем, что вскоре повлекло за собой ужасные последствия. Курякин тут же вцепился свободной рукой в горло Наполеона, желая сдавить его в руке, как пластилин. Соло тоже пытался освободиться, но его ноги были обездвижены, Илья налёг всем телом на него. Как бы у Наполеона не получалось сопротивляться, воздух всё же чертовски быстро покидал его уже почти безжизненное тело.
— Илюща…всё хорошо. Послушай меня. Верь мне! — Соло выдавливал это из себя исключительно через ужасные старания. Казалось, вот и всё, так он и умрёт, а это предсмертные слова. Если бы так и произошло, Курякин бы точно возненавидел себя ещё больше.
Когда Соло уже терял сознание, рука вдруг ослабила хватку, и Наполеон начал жадно вдыхать желанный воздух. Повлияли на него слова, или может это просто была кратковременная вспышка ярости, но Илья остановился. Наполеон не видел, но явно слышал и чувствовал чужой шок. Сбивчивое дыхание было на грани истерики. Видимо, сам Илья от себя не ожидал такого и сожалел о содеянном.
— Ну что, бьёшь ты всё ещё как девчонка, — отшутился Наполеон, прекрасно понимая, что до его смерти оставалось меньше минуты.
— Прости… — Илья навис над Соло, осматривая содеянное. В голову что-то больно стрельнуло так, что по всему телу отдалось жуткой слабостью. Курякин из-за этого приложился лбом к полу, продолжая извиняться, лихорадочно шепча на ухо Наполеону простое прости. — Я не хотел, просто… вот чёрт, извини меня. Пожалуйста.
— Прекрати, — мягко, насколько это было возможно после подобного, ответил Соло, приходя в себя.
— Пожалуйста… — отчаянная просьба словно перечеркнула всё, что было до этого. И подобная смена отношений не могла не беспокоить Наполеона. Ещё немного и он бы умер, но эти душераздирающие просьбы словно перечёркивают этот ужасающий факт. Считай, он только что простил ему свою смерть. И чёрт с этим, не умер же.
— Мне нечего прощать. — Соло аккуратно провёл рукой по светлым бархатным волосам, успокаивая не то ли его, или же своё собственное, ошалевшее от адреналина сердце. — Габи… мне не звать её до завтра?
— Рано или поздно мне придётся увидеть её снова. Сам как думаешь?
— Одну ночь в машине она переживёт… а я остался без багета.
— Извини, — прошептал он вновь, явно не собираясь вставать с и без того раненного Наполеона.
Соло усмехнулся из оставшихся сил. Тело ужасно болело, к тому же Наполеон вообще никак не мог пошевелиться, но прогонять с себя русского не торопился. В этот раз его глаза были открыты, когда чужое дыхание обдавало его шею манящим жаром. Казалось, что то самое место на шее, которое так сладостно свербело, вот-вот подведёт Наполеона к запретной линии. Несмотря на то, что Соло прекрасно понимал, кто перед ним, ранее омерзительное желание поселилось в его голове, трепетом отзываясь в сердце. Пальцы, которые всё ещё успокаивающе бродили по светлой макушке, теперь горели от нетерпения. В любую минуту Наполеон готов был вцепиться в его шевелюру и немного оттянуть назад, делая позже что-то безрассудное, что-то, что конечно же является неправильным. Только это слово останавливает Соло от бездумного погружения в непонятно откуда взявшееся вожделение. Неправильно. Так думает не только Наполеон, но и Илья. Только разве что он называет это неприемлемым и даже недопустимым.
— Чёрт, — пробурчал вдруг Илья, осознавая, что всё это время придавливал Наполеона всем своим весом, пускай тот и не был против.
Курякин как можно быстрее освободил Соло от лишних килограмм. Все обжигающие точки соприкосновения окатило холодом, насильно возвращая в реальность. Но всё же хорошо, что Илья наконец отстранился, ведь если бы они пролежали так немного подольше, тело Наполеона могло бы выдать своего хозяина с потрохами, и тогда было бы уже чертовски неловко.
Наполеон кое-как поднялся. Губа за эти минут пять или десять подраспухла и покраснела. Наверняка и синяки на шее остались как пить дать. Он сделал пару шагов, затем, попытавшись немного разогнуться, чуть ли не упал из-за острой боли в спине. Стукнулся он, как оказалось, крайне неудачно.
— Ох, боюсь всё. Не дойду, — начал было наигранно ныть Наполеон.
— И что делать?
— Возьми на руки, — Соло сказал это чересчур серьёзно, несмотря на то, что просто прикалывался. Не успел и шага сделать, как Илья на полном серьёзе схватил Напа на руки, тот даже среагировать не успел, разве немного шуганулся, хоть такое и было с ним не впервые. Разве что в прошлый раз он был серьёзно ранен, поэтому не в счёт. По правде говоря, подобное ему не нравилось совсем. Как никак, он же наверняка ужасно тяжёлый, да и не хрупкая девушка, будто самостоятельно не дойдёт. Но, вероятно, Илья очень сожалел о содеянном, раз сделал это, даже не подумав как следует.
— Я же пошутил! — начал было Наполеон, но вскоре понял, что Илье на это всё равно.
— Я знаю.
После такого в голове поселялся весьма резонный вопрос «зачем тогда ты это делаешь?», но с другой стороны появлялся ещё один вопрос «почему не хочется остановить его или что-то подобное?». Если раньше ему не нравилась даже мысль о том, что его кто-нибудь понесёт на руках, как какую-то невесту, то сейчас Наполеону было всё равно, то есть, ну совсем никакого возмущения по этому поводу. Конечно это, вероятнее всего, из-за доверия. Как никак, Илья единственный, кому он действительно готов довериться и уверен больше чем на семьдесят процентов, что это взаимно.
Он донёс Наполеона прямо до кровати и не бросил, как дрова, что уже было хорошо. В какой-то степени Соло даже надеялся на это, но Курякин был как никогда обходителен, и это было как-то чересчур непривычно, но при этом не сказать, что не приятно. Просто странно. Наполеон не мог понять, что происходит с ними. Это не просто повышается процент доверия, но и что-то ещё, как будто Илья приковывает к себе внимание ещё больше. Он и так всегда притягивал к себе чужие заинтересованные взгляды, но сейчас это выходит за все рамки. День без него уже покажется невыносимым, а ранее развлекающие ссоры не несли за собой ничего кроме неприятных ощущений после. Раньше Наполеон с таким не сталкивался и, на самом деле, никогда бы не хотел пережить это снова.
— Снимай верх, — Илья выглядел виноватым, несмотря на то, что он делал всё что угодно, чтобы таковым не быть.
— Что… — Наполеон посмотрел, на что именно падает взгляд Курякина. Как оказалось, пара небольших капель попала на белую майку. — А, да, конечно.
Соло резко снял с себя майку, о чём тут же пожалел. Ранение незамедлительно дало о себе знать, отзываясь хорошо уловимой болью. К сожалению, затягивалось долго, так как не было никаких способствующих лекарств под рукой. Тут вообще было мало чего полезного, даже что-то новое приготовить на обед было проблематично.
— Слушай, всё в порядке. Все живы, так что не накручивай себя. — Соло смог собрать в себе силы сказать это, только когда Илья почти покинул комнату.
— Однако, всё же тебя я чуть не задушил.
— Ну, ты об этом мечтал с нашей первой встречи, так что к этому я был готов, — Соло усмехнулся, но Илье от этих слов легче точно не стало.
Илья ушёл, так ничего не сказав в ответ. Наполеон уселся на веранде, смотря за чернеющими облаками, которые будто огромной морской волной хотят поглотить всё на своём пути. Небеса вот-вот готовы были разверзнуться, но им как будто бы нужен был повод. Махровый серый ковёр разносился на километры, не было видно никаких проблесков света вдалеке. Всё вокруг ждало дождя. Будто трепетало от ожидания. Но под пунцовыми тучами всё становилось тяжелее. Чувствовалась слабость от ужасных масштабов.
Соло сидел и просто смотрел на небо. Оно было как никогда красиво. Всё эти очертания, непомерная величина и эпичность. Разве эта пышность может не притягивать к себе внимание? До этого хотелось докоснуться, но, к сожалению, это было невозможно, как бы сильно Наполеон не хотел. Очень часто всё желаемое им оказывалось недосягаемо. Он получал то, что вроде как хотел, но редко когда получал то, чего ему хотелось на самом деле. И небо служило напоминанием о том, что в этой жизни у него нет на это прав. Сама природа против его счастья. Пускай он и пытался компенсировать это любыми возможными способами, удовлетворения не было.
Чем дольше Наполеон смотрел на что-то желанное, тем хуже ему от этого становилось. Собственные мысли загоняли его в дебри, из которых потом было трудно вылезти. Хорошо, что он ничего не пил, потому что иначе он мог бы даже заплакать от неожиданно накатившей тоски. Хотя вряд ли ему хватит смелости признать свою слабость и пустить слезу у кого-то на глазах.
— Сильно болит? — Илья зашёл в комнату, держа в руке мешочек со льдом.
— Ну, скажем так, это не так больно, как пулю в грудь схватить. — Наполеон натянул улыбку, пытаясь скрыть своё упавшее настроение. Не в первый раз же.
— Умеешь утешить. — Он протянул Соло пакетик со льдом. Лёд, так сказать, свежий. Видимо, как только замёрзло, так сразу и притащил. — Я тут подумал…
— Если хочешь пустить Габи в дом — валяй. Но по мне так за одну ночь с ней ничего не случится, — меньше всего на свете Наполеон хотел сказать, что он просто хочет насладиться последним вечером с ним, прекрасно понимая, что с приходом сюда Габи они больше не будут разделять одну кровать. Вновь придётся менять привычку и просыпаться одному, в полупустой комнате. Сегодня он ещё к этому не готов. Пускай это эгоистично, всё равно.
— Слишком часто о ней говорю? — Илья, казалось, чувствовал тоже самое, только до конца не понимал причину того своего беспокойства. Он сам не очень хотел пускать девушку, но внутри него бушевала непонятно откуда взявшаяся совесть.
— Вроде того. — Соло посмотрел на часы. Время ещё ранее, спать рано, пускай и на него не хило так упала слабость, на боковую не хотелось.
— Вино ещё осталось?
— Да, бутылки четыре.
— Тогда за дело.
Они оба спустились на кухню. Как обычно: один бокал и два собеседника. В качестве освещения в этот раз была взята только одна длиннющая белая свеча, стоящая на середине стола. Вино было не то чтобы дорогим, но Соло нравилось ужасно. Сухое красное. Как говорится, и для здоровья полезно, и для души.
— Как давно у меня не было отпуска. И вот вдруг на тебе, — начал Соло, наливая себе бокальчик.
— Не сказал бы, что скучал по спокойствию, однако последние недели выдались весьма хорошими.
— Когда ты последний раз отдыхал? И я говорю не об партии в шахматы, а о реальном отпуске.
— Мне не нужен отпуск. В такой работе его не может быть.
— Кто сказал? КГБ?
— Нет, — Курякин почувствовал резкий стыд на пустом месте от одного только упоминания КГБ. Увидь его кто-нибудь сейчас, сразу же бы напомнили что твой отдых — работа, а работа — отдых. — Просто некоторые люди не созданы для безделья.
— У тебя никогда не было отдыха. Тебе неизвестна половина радостей жизни. Брось, ты даже вино не пил ни разу. Я просто поражаюсь тебе.
— Я уже говорил…
— Вино не водка, а водка не вино. Это как виноградный сок для взрослых. Просто понюхай хотя бы, а то я чувствую себя чёртовым алкашом рядом с тобой. — Наполеон протянул опустошённый почти на две трети бокал напарнику. Илья, немного подумав, всё же взял в руки бокал. Стекло было чертовски чистым, а не замызганным, как например, у Габи. Курякин поднёс к носу остатки вина.
Наполеон покрутил воображаемый бокал в руке. Илья покорно повторил это движение, и приятный кисловато-сладкий запах ударил в нос. Точно пахло кислым виноградом. Этот запах, конечно, не приводил в восторг, но и не вызывал отторжения. Его обоняние не было настолько хорошо развито, чтобы замечать цитрус там, где его вроде и нет, поэтому изысков напитка Курякин оценить не смог.
— Хочешь попробовать? — Наполеон сразу же увидел, как Илья быстро нахмурился. — Просто промочить горло и не глотать. Так называемая первая проба. Один глоток тебя не пошатнёт.
— Откуда тебе знать?
— Ты ненавидишь меня так сильно, что готов убить? Так же, как того начальника? Я не хочу заставлять тебя, а просто предлагаю попробовать то, что ты давным давно игнорировал. Отказ принимается.
Илья повертел бокал в руке ещё какое-то время. Уже давно к нему в голову даже мысль такая не приходила. Но как только Наполеон предложил ему сделать что-то, чего он до сих пор боится как огня, в нём поселилось нездоровое желание. Как говорится, надо бороться со своими страхами. Но в тоже время, нужно ли это ему вообще. Хотя ему ведь предлагают не целую бочку, а один глоток, даже меньше того. Наполеон смотрел на него с предвкушением, ожидая ответа.
Илья нерешительно поднёс бокал к губам и сделал неожиданно для всех большой глоток, на это он не рассчитывал. Немного подержав обжигающую алую жидкость во рту, Курякин проглотил её в надежде, что всё пройдёт неплохо. Он ничего не чувствовал, по крайней мере. Через мгновение по его телу пошли сладкие мурашки, нежно проходя по спине. Вкус казался ему отвратительным. Получше, чем водка, но он всё ещё предпочитал чай.
— Ну как? — Наполеон не мог скрыть восторга.
— Ужасно. Не надо было тебя слушать. — Илья протянул Соло бокал. Сегодня с него хватит. — Как это можно пить?
— Но зато ты попробовал. А так, вдруг тебе оно нравилось, но ты никогда не узнал бы этого, если бы не проверил.
— Ладно. Так и быть, спасибо. Теперь я точно знаю, что вино переоценено, и больше я к нему и близко не подойду.
— Всегда пожалуйста.
Илья в итоге так и не причинил никакого вреда напарнику, только вот заснул быстро, чему Наполеон не очень обрадовался. Это ведь был вроде как их последний вечер вместе, он хотел закончить его по-другому.
Но не важно. Курякин заснул прямо на полу кухни. Странно, но со стульев они зачем-то переползли на пол, будто бы так удобнее. Наполеон не мог смотреть на него без улыбки, пока Илья, как пёс, лежал рядом на полу, в то время как настоящая псина по кличке Дружок занимала место своего названного хозяина.
Дотащить до спальни Курякина было невозможно, да и будить не очень хотелось, поэтому Соло быстро поднялся наверх за подушками и одеялом, надеясь, что этого хватит, чтобы не замёрзнуть в холодное лето, хоть пол всё-таки нагреть ещё надо было. Его самого уже клонило в сон от бутылки его любимого красного сухого, поэтому вряд ли у него хватило бы сил так же бесшумно пройтись туда и обратно ещё раз, учитывая, что в первый-то раз он чуть не расшиб лоб. Соло как раз хватало только на то чтобы подложить Илье подушку под голову и не получить люлей в ответ. В этот раз Курякин дёрнулся и ничего более. Это было непривычным настолько, что Наполеон даже почувствовал фантомную боль от сильной руки, схватившей его за запястье, но на самом деле ничего не было.
Соло положил свою подушку рядом с Ильёй и лёг, закутавшись в одеяло. Он уже не чувствовал лодыжек от холода, поэтому обвернулся пуховым одеялом, как блином, и был таков.
***
Небо сливалось с чистым океаном так, что не было видно горизонта. Штиль. Каждый раз, что бы не происходило, Илья не слышал ничего, кроме тишины. Этот режущий уши стон, звонящий так громко, что просыпались голоса в голове.
Глаза были закрыты, но он будто смотрел на чистое голубое небо сквозь веки. Курякин лежал прямо на самой поверхности и не двигался. Не потому что не хотел, а потому что не мог. Ни глаза, ни руки, ни ноги, ничего ему не подчинялось. Пускай он и пытался долго и упорно, но ничего не получалось, а продолжать сил уже не было. И когда Илья уже сдался, его же тело начало медленно погружаться под воду.
Курякин не понимал, что происходит, но зато чувствовал, как мягкая тёплая вода медленно поглощает его. Она заползала в глаза, в нос, куда вообще возможно. Казалось, вода пробралась даже в голову. Через секунды Илья уже мёртвым грузом падал на самое дно, не в силах ничего сделать. Он был в жуткой агонии, но не мог даже закричать. Рот не подчинялся ему, а даже если бы это было не так, то солёная вода лишь быстрее бы заполнила его лёгкие.
Но когда Илья всё ближе был ко дну, а свет и вовсе терялся из виду, его тело вдруг ожило. Мужчина поплыл из оставшихся сил наверх, движимый только желанием жить. Резкие и мощные движения быстро поднимали его вверх. Ещё немного оставалось до конца, мышцы уже ныли, но Курякин не сдавался. И вот его рука уже скоро дотянется до поверхности. Но почему-то вместо желанного воздуха, его ладонь коснулась чего-то холодного. Это был лёд, но Илья всё равно не сдавался и жадно пытался поймать воздух в том маленьком промежутке между водой и слоем льда, но ничего не получалось. Пробить толстый слой замёрзшей воды он тоже не мог. И казалось бы, что может быть хуже? Новая напасть, ноги сводила судорога. Такая сильная и болезненная, что ноги попросту не шевелились, но при этом он чувствовал, словно эти ноги ему подстрелили.
В этот раз его сон так же закончился его смертью, ничего нового. Как и всегда. Всё к этому и шло. Из-за этих чёртовых снов Илье казалось, что он и правда скоро умрёт. Не важно как, всё вело к этому, он уже морально готов. Пускай звучит и странно, но лучше обрести хоть какой-то покой, чем каждую ночь умирать в одиночестве, чувствуя собственную слабость во время последнего вдоха.
Но неожиданно чья-то сильная рука схватила его и потащила наверх через проломанный лёд, таща к себе. Илья не мог ничего сделать, поэтому лишь схватился в ответ и держался, пока его спасают.
Курякин лежал на льду, мокрый и полуживой. Наконец-то в его лёгких не было обжигающей холодной солёной воды и, несмотря на болезненный холод, он мог открыть глаза. Рядом с ним сидел мокрый Наполеон, смотрящий на него с мягкой улыбкой.
— Илюща, всё хорошо. Здесь безопасно.
***
Открыв глаза, Илья тут же накинулся на сидящего рядом Наполеона, по обычаю успокаивающего его кошмары каждую ночь. Он уже привык просыпаться накануне болезненных криков, чтобы к тому времени быть рядом. Дыхание всё ещё было сбито, но Курякина это не останавливало неожиданно обнять Наполеона, пускай даже это и было странным желанием из внезапно оборвавшегося сна.
— Спасибо, — сонно прошептал Илья и тут же отрубился. Он не понимал, что это уже был не сон.
Наполеон не знал, как и реагировать на такое. Сердце бешено стучало то ли от неожиданности, то ли от чего другого, мешая мыслить трезво.
Странно было услышать спасибо именно сегодня, когда он не успел даже ничего сделать. Соло мало того что ничего сказать не успел, так даже не успел дотронуться до него. Не зная, что и делать, мужчина посидел с ним в обнимку какое-то время. Как-то выползти из-под него тоже не получалось, потому что хватка Ильи была такой же железной, как и обычно. Оставалось только лежать, пока он сам не отлипнет. В принципе, если улечься правильно, то и удобно, и тепло, и до жуткого странно. Странно в основном то, что подобное не вызывает у него чувства неловкости, хотя должно. Был бы кто другой на месте Ильи, ему бы уже по башке прилетело.
Наполеон изо всех сил попытался заснуть, но получалось лишь лежать с закрытыми глазами. Всё чувствовал, всё слышал и просто лежал, даже не шевелясь, словно боясь спугнуть спящего. В этот момент его голову посещала куча мыслей, при этом Илья был главной причиной размышлений.
***
— Не помешаю? — Уэверли стоял в дверях перед Габи, словно защищая девушку от коммунистической ярости.
— Как обычно вовремя. — Их встречал Наполеон. Сзади ютился Илья, явно не желая начинать разговор.
Соло по-хозяйски и с приторной фальшивой улыбкой проводил гостей на кухню, от этого негостеприимного вида Курякину было не по себе. С самого утра его посещало странное чувство, из-за которого ему не хотелось присутствовать в этой комнате во время разговора. Да и Наполеон вёл себя странно и как-то отдалённо… так или иначе, сегодня Илья проснулся в одиночестве.
— Не хочу долго тянуть, уж больно интересны подробности. — У всех терпение было на грани. Соло уселся на диван гостиной, недоверчиво смотря на этих двоих. Илья встал куда-то вообще в конец комнаты, вклинившись в уголок. Что-что, а вчерашнего ему хватило, до сих пор больно смотреть на разбитую губу Соло, даже если на нём это выглядело красиво. Чёрт возьми, этому парню всё к лицу.
— Боюсь, что в наше дело кое-кто сунул свой нос. Некий Сандерс… — Услышав знакомое имя, Соло тут же перекосился. Всё встало на места. Решил прибрать кое-что к рукам.
— Габи, почему ты не сказала о том, что ЦРУ решили подставить меня?
— Что? — тихо раздалось сзади.
— Я хотела вам сказать. — Илья почему-то вспомнил самый вечер перед заданием. Тогда. — Но он сказал, что в таком случае КГБ заберут Илью за 64 статью, якобы ты уговорил его работать на Американское правительство. А тебя… тебя они готовы были убить.
— Весьма рисково с их стороны, но ожидаемо. Только вот в итоге погиб бы Илья, а мои «исправительные работы» продлили бы ещё годика на три-четыре. В крайнем случае, задумывалось всё так.
— Господи… — Габи обречённо закрылась рукой. Было понятно, что у неё вот-вот начнётся истерика. — Если бы я знала.
— Почему ты не сказала?
— Я запаниковала! Они мне открытым текстом сказали, что если я сделаю что-то не так, то вы окажитесь под ударом. Я — не агент! Я девочка за стеной. Ну и что, что меня завербовали, это не сделало меня кем-то помимо механика.
— Это трудно… — Уэверли успокаивающе положил руку на подрагивающее плечо девушки. — Но нам было бы не так рискованно действовать, если бы Наполеон сказал о том, как неровно ЦРУ к нему дышит. В таком случае, мы бы Сандерса на 200 метров не подпускали к нашим агентам. Что у тебя такого, что США так хочет тебя заполучить?
— Не знаю даже, что сказать. — Наполеон положил ногу на ногу. — Может быть мой шарм, а может быть компромат на правительство Соединённых Штатов.
Услышав это, Илья молча вышел из комнаты. Наполеон и Уэверли затеяли тот ещё разговор. Больше ничего нового или полезного они не скажут, только начнут докапываться друг до друга по фактам. Зрелище интересное и увлекательное, но не для Ильи.
Габи кое-как успокоилась. Ей было очень стыдно в первую очередь перед Ильёй. Трудно будет исправить всё, что она разрушила между ними за это время, но это не повод сдаваться. Девушка вышла следом спустя какое-то время. Она не знала, куда он пошёл, но инстинкты говорили, что она точно найдёт Илью на втором этаже.
Так и было. Курякин нашёлся в спальней комнате. Стоял на балконе в старых шортах до колена и расстёгнутой рубашке, смотря куда-то вдаль. Габи подошла поближе, явно боясь, что спокойствие на его лице поддельное.
— Не бойся. — Илья не оборачивался и продолжал смотреть на надвигающееся безумие в виде чёрных, как сама ночь, туч. Вдали уже раздавались басистые раскаты грома, а ветер продолжал усиливаться. Скоро начнётся ливень и, судя по всему, пока красивее ливня он ещё не видел. Небо буквально поглощало его, а Илья и не думал сопротивляться. Ранее ненавистная погода становилась ему по душе.
— Всю свою злость я выплеснул вчера. Думаю, ты заметила.
— О нет, это из-за того, что я вчера пришла… господи, я ведь могла предвидеть такой исход событий.
— Перестань. В этом есть только моя вина. И заключается она в том, что я не могу сдержаться. — Илья повернулся к девушке, облокачиваясь на металлические перила.
— Ему даже к лицу.
— Разбитая губа? У тебя странные вкусы.
— Мне ведь надо как-то перед собой оправдываться.
— Кстати, почему ты ушёл? Разве не интересно посмотреть, как эти двое собачатся?
— Да, но сегодня с меня хватило разговоров о тайнах. — Илью сейчас не так оскорбляло то, что Габи ничего им не говорила. Нет, он до сих пор считает её булочкой с корицей, она ему как сестра. Девочка сама не знала, на что идёт, думая только за что сражается. А вот то, что Наполеон ничего ему не сказал о своих тёрках с ЦРУ… Конечно, он не обязан был, но мог бы рассказать хоть часть. Понимая, что эта эмоция чрезвычайно странна и неуместна, он всё равно не мог избавиться от этого чувства беспочвенной обиды. Наполеон ничего ему не должен, пусть говорит о чём хочет. Но всё же, это ведь что-то важное. Почему бы… чёрт, словно он не доверяет. А ещё что-то говорил про взаимное доверие. Ну-ну. — Выслушивать ещё и ссоры по этому поводу я не намерен.
— Когда-нибудь… ты сможешь простить меня?
— Если я и прощу, осадок останется. Твоя задача сделать так, чтобы я его не заметил.
Габи шмыгнула носом. Всё это время она ожидала, что Илья разгромит всё и никогда её не простит. Боялась, что будет вести себя отстранённо и что вообще попросит её убраться из команды. Эта мысль была для девушки невыносима и выедала изнутри. Он был её последним близким человеком, да даже Наполеон и Уэверли стали ей новой семьёй, что уж там.
— Прости-и-и, — девушка вновь ревела навзрыд и в чувствах обняла Илью так крепко, сколько сил хватало. Мужчина провёл по её голове своей тёплой рукой в попытке успокоить, но девушке от его доброты становилось только хуже.
Они стояли так долго. Невозможно было определить, но для них всё это было мгновением. Через какое-то время она успокоилась, извиняясь ещё и за свои никому не нужные, по её мнению, слёзы. В заключение она поцеловала Курякина в щёчку, тем самым в конец растопив его сердце. Ох, всё же он слишком привязался к ней, чтобы отпускать, пускай даже после такого. В плане отношений он всегда был латентным мазохистом, это у него с детства.
— Кстати, как вы тут прожили целых две недели вместе и не убили друг друга? — Габи устало тёрла заплаканные глаза.
— Если бы я знал… что, правда две недели?
— Думал больше?
— Не совсем.
— Неужели вы наконец-то нашли общий язык? Вау-вау-вау, счастью нет предела. Вот теперь то уж заживём. — Как ни крути, пусть она и называла себя реалисткой, в душе она была тем ещё оптимистом. — Ох, ну, как говорится, противоположности притягиваются.
— По-моему это выражение используется в другом контексте…
— Ничего не знаю, язык мне не родной.*
Илья усмехнулся. Габи была приятно удивлена, завидев такое. Наполеон явно на него хорошо повлиял, и это было просто потрясающе. Эти двое продолжали беседовать, пока Соло и Уэверли не помешали их весёлой беседе, входя в комнату в том ещё недоумении.
— Обо мне говорите? — Наполеон посмотрел на заливающегося смехом Илью.
— Нет. Рассказываю о сынке того мафиози и как мне пришлось его отговаривать от желания занять пост отца. Видишь кольцо на пальце? — Габи хвастливо вытянула пальчик, на котором был бриллиант в пять карат.
— Бедный глупый мальчик.
Наполеон, пускай и пытался выглядеть серьёзно, был как всегда с лёгкой улыбкой на лице.
— Завтра утром мы с Габи отправимся в Стамбул. Вы полетите на следующий день на разных рейсах. Билеты я уже передал. Дело лежит внизу. — Габи на прощание обняла Илью и попрощалась с Наполеоном, убегая вниз к машине. Уэверли размеренно пошёл за ней. — До скорой встречи.
Наполеон и Илья остались вдвоём в уже знакомой до боли комнате. Это их последний день здесь. Соло не знал, как этот день хочет провести его напарник, но сегодня Наполеону хочется просто проваляться весь день на полу, укутавшись в одеяло, смотря на очаровывающее небо, попивая красное полусладкое вино и закусывая всё это фруктами и сыром. Жаль, что Илья покупал только вино, сейчас бы хотелось насладиться хорошим скотчем.
Но Илья вообще мало чего хотел. Единственное желание, которое двигало им, это остаться здесь. Он привык и не хотел оставлять полюбившийся ему покой и свободу, пускай признавать этого не хотелось. Наполеон подарил ему что-то забытое, какую-то потерянную часть. Видел то, что Илья давным давно закрыл на замок и потерял ключ. И что будет, когда они вернутся? Меньше всего он хотел вернуться к старым отношениям, но при этом мечтал об этом, ведь тогда в нём не было столько гнетущих сомнений.
Прозвучит странно, но ранение — лучшее, что случалось с Соло за долгое время. На протяжении всего этого времени в нём ненавязчиво поселилась странная греющая теплота, заставляющая улыбаться не потому что так надо, а потому что так хочется. Это что-то так сильно разгоралось иногда, по странному совпадению всегда по вине Ильи, что Наполеон уже начал наблюдать у себя аритмию. Бесспорно жаль, что им вновь надо на дело, но так всегда было, он ведь наверняка многого не теряет. Конечно, они вновь будут не так часто пересекаться с Ильёй, не смогут сидеть ночами на балконе под полной луной и больше не будут засыпать и просыпаться вместе… да, всё просто вернётся на круги своя.
Илья заметил померкнувший в мыслях взгляд Наполеона. С каждым мгновением он становился от весёлого к обречённому. Соло совсем застрял у себя в голове, смотря в одну точку на полу.
— Вина? — Илья знал, как поднять настроение. Наполеон тут же оживился, убегая от себя же под весомой причиной выпить.
— Определённо.
Они спустились вниз. Никто не поднимал тему Габи, да им и не надо было. С чего-то они начали обсуждать алкоголь. После вчерашнего Илье вдруг стала интересна более обширная разница между красным и белым вином и почему Наполеон так обожает кагор. Эта непринуждённая беседа… а что будет в Стамбуле? Хоть когда-нибудь они ещё заговорят на кухне о вещах, которых Илья не хотел знать до знакомства с Соло? Хоть один разок, наедине.
Наполеон нёс три бутылки вина, что насторожило Илью, а Курякин тащил тарелки с фруктами и сырами, да и вообще тащил всё, что было на кухне, что б не пропало. Американец завернулся в одеяло и сел на пол. Илья сел рядом, прямо-таки прижимаясь к одеялу, отделяющему их плечи. Обычно Соло сразу же открыл бы бутылку, но в этот раз он медлил с этим делом. Они просто сидели, иногда что-то обсуждая. В основном эти двое просто жадно глотали воздух воспоминаний последних дней. Это ни в коем случае не было неудобно или странно. В воздухе не было какого-то молчаливого напряжения, нет. И это было потрясающе. Но буря надвигалась всё быстрее.
Ветер усиливался, и Наполен всё больше пытался натянуть одеяло так, чтобы его ноги не замёрзли. Курякин предложил уйти, но Соло настаивал посидеть тут. Он наконец открыл бутыль, но несмотря на дикое желание запить непонятно откуда появившуюся горечь, Наполеон оставался сидеть, отдавая себя ужасному ветру и поглощающей волне чёрных облаков из страха и сомнений, а также разводя руки перед молниями трепета и ужасно быстрого сердцебиения. Наполеон думал, что скоро умрёт от непонятной сердечной боли, но это было кое-что похуже.
Илья быстро сбегал за тёплым пледом, накрывая Наполеона и немного себя, было невозможно смотреть, как Соло замерзал сильнее с каждой минутой. Ему самому уже поддувало, но он не подавал вида и молча поедал кишмиш.
— Так странно… давно ты уже не злился из-за меня. Неужели наша былая страсть утихла? — Наполеон еле сдерживал смех, подражая разочарованную домохозяйку с десятилетним стажем.
— Тебе мало разбитой губы?
— Это было из-за Габи. Но вообще я про другое. Не пойми неправильно, я рад. Нет, конечно, пропали острые ощущения, но ладно уж, без них тоже прожить смогу.
— Да, я как-то упустил этот момент.
Наполеон не мог оторвать от Ильи взгляда. Что-то в нём заболело так, словно его жизнь сжало прессом, а потом пустило бежать кросс. Одеяло и плед согревали плохо, но это было не важно, Соло и так было жарко, точно то была горячка и странный озноб. Он почти не пил, но по ощущением только что осушил третью бутылку и готов был на импульсивный поступок.
— Я тоже. — Наполеон неожиданно приблизился. Илья бездействовал, не понимая чужих действий, но ожидая исхода. И вдруг он на мгновение почувствовал мягкое прикосновение тёплого бархата чужих губ со вкусом вина к своим и буквально замер.
Только после содеянного Наполеон понял, что наделал. В этот момент он будто отключился, не думал ни о чём. Это было до грустного неправильно, ненормально, желанно. Мимолётная тревога и потерянность, которые Илья видел в чужом взгляде, тут же сменились фальшивой улыбкой.
— И всё? Я то думал, что ты меня ударишь. - Наполеон странно усмехнулся и встал, придерживая одеяло и две бутылки вина. — Эх, ладно. Пойду собираться. Думаю, съезжу сегодня в отель. Надо ещё вещи собрать и выспаться как следует. У меня ночной рейс.
Соло встал, пытаясь скрыть своё желание уйти отсюда побыстрее. Илья провожал его взглядом, всё ещё не понимая происходящего. Наполеон улыбался, будто ничего не произошло. И это в голове Курякина входило в диссонанс с той самой минутной растерянностью Наполеона.
Выйдя из комнаты, Соло тут же спустился вниз. У Наполеона здесь не было своих вещей. Это просто было поводом схватить деньги на транспорт, карту местности, ключи от номера, билет в аэропорт и зонтик. Просто ещё один повод, чтобы убежать оттуда. Что-то мешало ему дышать. Наполеон задыхался, чувствуя бьющуюся в сумасшедшем темпе грудную боль, отдающуюся эхом в черепной коробке. В голове было пусто, ему просто хотелось бежать со всей дури. Наполеон схватил первую попавшуюся сумку. Положил туда вино и прочие вещи. Одну бутылку он залпом осушил до половины в качестве лекарства от своей «аритмии».
Желая убежать как можно быстрее и дальше, Наполеон обернулся, Илья всё ещё был на веранде и явно не хотел видеть причину своего замешательства. Облокотившись на раму, Соло остановился. Он стоял так минуту, а казалось, что пару мгновений. Издав тихий рёв, Наполеон что есть сил ударил кулаком о стену и убежал к остановке, борясь с желанием обернуться назад.
Курякин сидел наверху. Соло оставил одну открытую бутылку вина рядом. Странное рвение прийти в себя заставило его сделать глоток и хлебнуть столь противной жгучей жидкости. Когда кисло-горький алый напиток разогрел его горло и достиг желудка, Илья понял, что было не так, что заставило его почувствовать себя не в своей тарелке. Он не чувствовал ожидаемого отвращения.
Наконец-то недалеко раздался взрывной раскат грома, а чёрные тучи породили долгожданный ливень.
