Smith&Wesson

Через три месяца после событий в Лионе Соло оказался у юго-восточного побережья Испании, в Альмерии, один, по своей же просьбе. — Вы точно не из этих мест, — привлекательная девушка кокетливо заправила длинные локоны цвета обсидиана за ухо. — Неужели так сильно заметен мой акцент? — мужчина соблазнительно улыбнулся, признавая, что его раскрыли. — Нет, наоборот, слишком уж идеально. Признаться, такого приятного разговора у меня давно ни с кем не было. — Неужели я выделяюсь красноязычностью? Я то думал, что у испанцев с этим проблем нет. — Только с эмоциональностью, а вот красноречие — не наш конёк, — в её улыбке прослеживалась лёгкая грусть. — В крайнем случае, в этих краях точно. — Как жаль. Думаю, это из-за того, что мне не с кем тут было вести беседы. Раньше. Вы ведь не против моего общества? — Бросьте, — девушка мило улыбнусь. — Конечно же нет. — Почему же Вы тогда скрашиваете моё одиночество, Ребека? Я ведь уже пользуюсь не самой лучшей репутацией в ваших краях. — Не сказала бы, что флорист — это плохая репутация. Просто необычно. — Я про то, что меня тут считают чуть ли не американским шпионом, а может даже и киллером. — Лично я не вижу в тебе человека, которого ты же описываешь. Эти глупости ведь говорила старуха Бет, а она бредит уже пол века. Ей верят только отбитые. — Искренне в это верю. — Прошу, не делайте такое обречённое лицо. — В таком случае, не хотите ли составить мне компанию сегодня? — Вы уже знаете ответ, Александр. Наполеон устало зачесал взмокшие волосы назад и вновь одарил девушку своей улыбкой. Черноглазая дива тут же ответила ему аналогичным чарующим жестом. Этот страстный взгляд, смотрящий на него, словно пылал. И для того чтобы подбавить огня, Наполеон срезал свежую алую розу без шипов и заправил девушке за ухо. Ребека поцеловала его в щёку и, пританцовывая, ушла домой, провожая магазин, в котором работал Наполеон, взглядом. Испания была идеальным местом для того, чтобы пережить так ненавистную мужчине зиму в кругу красивых дам. Настолько любвеобильные и развратные женщины были здесь не редкостью, что вызывало у Соло восторг и райское наслаждение. Пускай главной целью был коррумпированный чиновник, подозревающийся в продаже синтетического каннабиса и огнестрельного оружия в особо крупных размерах, Соло это не мешало заглушать непонятные сердечные боли с помощью прекрасных испанок. Каждый день он проводил время с Ребекой, стараясь, как бы странно для него самого это не звучало, переключить своё влечение на неё и на её очень близких друзей, настолько близких, что Соло умудрился вспомнить свои юношеские извращения и пару раз поучаствовать в оргиях вместе с бывшим парнем Ребеки и его сёстрами. И что ж, как и в молодости, он взаимодействовал не только с молодыми испанками, но и с так называемым Мигелем. Это не переходило во что-то серьёзное, пускай мысль встретиться тет-а-тет иногда его посещала, и это было весьма странным и нездорово смущало. То и понятно, ведь это не совсем правильно. Время было поистине восхитительное. Ему очень повезло встретить такую компанию, и он даже периодически говорил им, насколько сильно рад знакомству, что было ему несвойственно. И когда Наполеон думал об этом, то ему всё чаще начинало казаться, что это его очередная роль, в которую он вжился так сильно, что потерял часть себя. Но потерял он не любовь, а часть, отвечающую за лицемерие, пускай сейчас на нём было другое лицо. В районе, где обитал Соло, Ребеку и Мигеля очень любили, и было за что. Привлекательная простота, лёгкость и искренность. Удача была на его стороне, лучших условий для лечения своего порока он бы не нашёл. Пускай всё началось с простого знакомства с девушкой на улице, всё перерастало во что-то очень странное. Вроде клуба любвеобильных людей. Это были отношения на троих. Хотя, если быть честным, Мигель был только ради одного. Он пришёл ради Ребеки, в попытке вернуть её, а остался ради приезжего американца, убегающего от проблем. Не было любви, но было влечение, и это заметили абсолютно все. Поначалу это показалось очень и очень глупым или даже назойливым, но через пару ночей Соло не мог остановиться во время флирта сразу с двумя. Месяц он провёл в Альмерии. За это время непонятная пустота мало помалу заполнялась нездоровыми отношениями с Ребекой и Мигелем. Так непривычно общаться целый месяц с теми же людьми, с которыми ты спишь. Это чувство было таким приятным, что начинало казаться, будто бы ему стало гораздо лучше, словно он наконец избавился от болезненно приятной ноющей боли, от которой страдал целых три месяца. Надо было уехать сразу же после задания в Стамбуле, но почему-то Соло остался, наивно полагая, что со временем это вожделение пройдёт. Но с каждым днём он всё больше и больше падал в эту пучину, пытаясь зацепиться за воздух, чтобы его не затянуло ещё глубже. Как бы не притворялся, что бы не говорил, Соло жил в самообмане, наивно полагая, что всё идёт так, как должно. Каждый раз, заходя в комнату к Габи и Илье, он заводил премилый разговор с нелюбимой особой, на самом деле смотря на то, как Курякин, сидящий к нему спиной, соперничает сам с собой. Для Наполеона это было своеобразным представлением, в котором Илья разрешал через шахматную доску свои вопросы, если точно не знал ответа. Вроде гадания на картах, где есть только два варианта: да или нет. В крайнем случае, со стороны это выглядело именно так. Стоило Илье повернуться или спросить о чём-нибудь, как внутри Наполеона что-то вздрагивало, и ему требовалось время на то, чтобы отреагировать должным образом. Желание прокрасться ночью в номер Курякина с каждым разом заседало всё глубже в его голове, но на утро он забывал о своей глупой затее и так по накатанной. И сейчас Соло вновь проснулся не в своей квартире. Рядом лежала красавица Ребека, прикрывая свою наготу тонким одеялом, с другой стороны лежал Мигель. Давно он не смотрел так на спящего рядом с ним человека, вызывающего у него столь противоречивые чувства. Проверяя себя, мужчина уверенно провёл рукой по волосам брюнета. Тот сразу же проснулся, жадно осматривая загорелое тело полусонного Наполеона и его красивый утренний лик. Серые глаза поедали Соло, было ясно, что в скорые секунды случится то, что должно. Мигель повис над Наполеоном, яро целуя. Соло закрыл глаза, полностью отдаваясь мужчине, игнорируя любые протесты своего разума. Вроде бы нет никакой разницы между ним и Ильёй, только вот любое, пускай случайное, касание заставляло душу трепетать и метаться в назойливом желании прижать Курякина к себе как можно крепче, Мигель же подобных чувств не вызывал. Животное желание испанца владело ситуацией. Мозолистые от гитары пальцы нетерпеливо проводили по телу Наполеона и наконец дошли до самого напряжённого места на данный момент. Мужчина бегал от крайности к крайности: хочет он этого или нет. С одной стороны, он мечтает о том, чтобы проснулась Ребека и разбавила их назревающее веселье, но с другой стороны, мысли о том, что все эти действия могли быть исполнены другим человеком, стоило только представить, овладевали им сильнее. Ему было откровенно всё равно на чужие чувства, сейчас ему важны были только свои, и от этого было очень плохо. Основной причиной его поездки сюда было не в желании работать, не в том, чтобы пережить зиму в субтропическом климате, а в необъятном порыве забыть всё то, что его держит. Он беглец. Все правила бега ему родны и не знать их для таких как он — преступление. Никогда не привязываться, ехать от города к городу, не иметь кипу вещей и прочее… да и к чему остальные, если первое он нарушил. Здесь он должен был забыться и излечиться от своего недуга, а вместо этого готов переспать с мужчиной, воображая, что на месте чужака на самом деле стоит Илья. Однажды ещё до службы Наполеона в университет затащил его друг, яро доказывая, что армия не даст ему того, чего он хочет получить. Этот друг и понятия не имел, что Соло ничего не хочет. Хорошо, друзья — это громко сказано, но суть не в этом. В тот день Соло чисто случайно попал на психологическую лекцию по любовной аддикции и её излечению. Раньше Наполеон вспоминал это с улыбкой на губах, смеясь над больными от этой эпидемии, только вот теперь он сам оказался на месте заражённых. Лечение было простым. Переехать в другой город или страну, в любое место, где никто никогда и не слышал о вашем любовном интересе и где вы о нём никогда не услышите и не узнаете как он. Провести время с партнёрами на одну ночь, да с кем угодно, главное, чтобы они занимали место Курякина в его сердце хоть ненадолго. И последнее, это заняться командной игрой и хобби. Так уж вышло, что под описание прекрасно подходила только оргия, так как его хобби официально признано нелегальным, а игры по типу футбола и волейбола его никогда не интересовали, пускай играть он умел. И вот, казалось бы, все четыре пункта выполнены, и само осознание болезни есть. Почему же лечение безуспешно? Как так получается, что горячие губы Мигеля на его шее не вызывают такого же высокого чувства, как обычное бесстрастное тёплое прикосновение Ильи на том же месте? О Курякине надо было забыть, но у Соло не получалось, как бы он не старался. Даже по меркам Наполеона было грязно воображать Илью на месте этого испанца. Все его действия, все его слова и даже дыхание было не таким. Звучит неприятно, но мужчина над ним был обычным эрзацем, и с этим ничего нельзя было поделать. Как бы он не старался, больше странного интереса эти чувства не вызывали. Рука Наполеона максимально незаметно пыталась коснуться спящей Ребеки, чтобы у Соло был повод не оставаться с Мигелем наедине, но девушка проснулась на мгновение раньше из-за громкого гудка, который не смог остановить испанца. Она, зевая, проснулась. Двое мужчин в такой позе вызывали у неё улыбку и будоражили её женское начало. Вопреки задумке Соло, милая Ребека просто смотрела. В этом что-то было. Под пристальным взглядом его вдруг охватило желание продолжить, эта ситуация выглядела уже куда более раскрепощённой. Подобное перестаёт быть чем-то личным, когда на тебя смотрит кто-то третий. Это игра. Наполеон взял всё в свои руки. Был более напористым и похотливым. В нём уже давно скопились все невыполнимые сексуальные желания, и даже за этот месяц он не смог их все исполнить. Радость Мигеля была ощутима. Соло заставлял его учащенно дышать и смиренно подавать голос. Но когда Наполеон решил переступить черту обычных поцелуев и перейти к кое-чему более любопытному, с улицы раздался очередной гудок. Ребека встала проверить причину их беспокойства, явно не желая отрываться от интересного зрелища. На ней не было никакой одежды, и это никак не смущало, но, увидев человека у машины, девушке вдруг стало стыдно находиться в таком виде, хотелось хотя бы надеть майку для приличия. Этого человека брюнетка видела впервые, но он точно смотрел в её окно. — Не хочу прерывать, но Алекс… ты знаешь этого человека? Наполеон с неохотой встал, оставляя мужчину в постели. Мигель поцеловал его руку перед тем, как Соло подошёл к окну, отпуская с диким нежеланием. Выглянув, американец не смог сделать ничего, кроме как улыбнуться при виде до боли знакомого человека. Почему-то увидев Наполеона, Илья сам улыбнулся, хотя был с самого утра в не хорошем расположении духа. — Давно не виделись, — крикнул он Илье, обращаясь по-английски. Курякина это забавляло, чем дольше он его видел, тем лучше становилось на душе, особенно после сегодняшнего срыва Александра Уэверли, дающего понять, что сегодняшнее дело носит чрезвычайно важный характер. Но вскоре увидел сзади ещё и мужскую фигуру. Все уже были наслышаны о том, что это за бабник, сложно было не догадаться, что эти трое сегодня ночью легли поздно. Девушка подбежала к окну, надев на себя хотя б майку. — Нам надо ехать. — При виде испанцев Илья вновь закрылся, а его улыбки как и не бывало. Голос теперь был притягательно холодный и отстранённый. Ребека заинтересованно хмыкнула, он был в её вкусе, а в её вкусе были все европейцы, Соло в первый раз она спутала с итальянцем, но точно не жалеет о своей ошибке. Только вот Наполеону было не по себе. Голос Ильи он не мог забыть никак, и в том голосе, который он хранил в своей памяти, не было этой стали и отчуждённости. Это было в их первую встречу. Не задумываясь, он отступил от окна, гложимый мыслью о том, что ничего не добился за это время, а сделал только хуже. На него нападало какое-то опустошение, Наполеона сейчас не волновало ничего, и он просто мечтал о том, чтобы убежать в то время в Лионе. Остаться там и не делать экспансивный выпад, надо было просто выпить оставшиеся бутылки и забыться. Но нет, обязательно было всё попортить. Глубоко вздохнув, Соло в очередной раз натянул улыбку, спасая себя самого от прыжка в бездну сожалений. Он буквально влетел в валяющуюся на полу одежду и всё же решил нужным попрощаться.

***

Они не виделись месяц, но Илье казалось, что целый год, начиная с задания в Стамбуле четыре месяца назад. Курякин и Соло жили так же, как и обычно, так как было до Лиона. И это самое «как и обычно» ему не нравилось. Что-то произошло за то время и безвозвратно его изменило. Больше он не просыпался ночами на мокрой кровати с ужасом в горле. Всё ещё ворочался во сне, но всегда успокаивался, потому что больше ему не приходилось справляться со всем одному. И это было ненормально. Как ему реагировать на то, что ему снится собственный напарник? К тому же спасает его от смерти каждый чёртов раз. Успокаивающе улыбается и без сил ложится рядом… а наутро пусто. И хуже всего, что Соло стал прежним. Наполеон, которого он узнал и которым проникся, исчез. Словно ничего не было. И это правильно. Да, это профессионально и всё его мысли, они тоже должны быть профессиональными. И правда, ранее подобные мысли его не посещали, в последнее время точно. Пускай сейчас они и работают на ООН, рано или поздно КГБ или ЦРУ, надеясь выиграть в гонке, может призвать их обратно. В таком случае их отношения идеальны. Конечно, работа на первом месте. Это правильные мысли, которые выводили его из себя. Почему работа, ради которой он, считай, существовал половину всей своей жизни, стала таким бременем. Цель существования незаметно перешла на задний план, выставляя вперёд мысли о том, как проникнуть в комнату Соло, при этом не застав его с очередной девушкой на одну ночь. Но внутренний голос готов был побить Илью за такие детские мысли. Это глупое поведение, ведь зачем ему вообще это делать. Просто чтобы сказать привет? Это глупо, но что-то ужасно тянуло поступить так опрометчиво. Только собранность и осторожность останавливали Илью. Но когда Наполеон, не говоря ни слова, приходил к ним просто посидеть, Курякин, вечно оказываясь к нему то спиной, то боком, постоянно преодолевал желание повернуться, чтобы оглядеть его снова, лишний раз всмотреться, в надежде заметить в Наполеоне тень спокойствия и нехарактерной простоты в силу обычной вычурности и гордости неистовых размеров. Всё это время Илья смиренно ждал его возвращения. Он рассчитывал на то, что Соло хватит и одной недели, но вот прошёл месяц. И из-за чего он задержался? Неужели только ради тех двоих, которых Илья увидел через окно? Курякин не воспринимал их как интересных людей и не мог понять, почему Соло вдруг остался со своими любимыми «девками», не желая возвращаться. Точно не потому что они чем-то отличаются, но из-за чего-то он всё же предпочёл ему их. Нет-нет, глупо задумываться над этим, ведь это… да, точно, это не его дело. Соло весьма быстро выбежал из дома, учитывая, что он особенно красноречиво и даже агрессивно кричал идущему за ним мужчине, который вышел в одних только шортах. Весьма грустная девушка выбежала за ними, пытаясь утихомирить двух ругающихся. Редко когда можно было увидеть Наполеона, так рьяно спорящим с кем-то. Пускай Илья и знал испанский, они говорили так быстро и рвано, то переходя на шёпот, то вновь повышая тон, что ничего нельзя было понять, не прокрутив все несколько фраз в голове, но на это не хватало времени. Испанец явно подстрекал Наполеона начать драку, и тут надо было вмешаться. Илья сделал было шаг, как остановился в удивлении. Ранее кричащий на Соло незнакомец теперь с заметным нетерпением целовал американца, по-сопернически прижимая к себе, держа руки на его шее. Курякин попытался отстранить взгляд, поэтому посмотрел на девушку за ними. Их взгляды встретились и, по её приятно удивлённому лицу, Илья явно выглядел ни ошарашенным, ни разочарованным, а что ни на есть злым. — Не при нём, — это единственное, что сразу же услышал Курякин, когда Соло отпихнул Мигеля, давая тому пощёчину. Мужчина виновато потупил взгляд. На прощание испанец раздражённо осмотрел напряжённого этой ситуацией Илью и поспешно ушёл обратно в квартиру Ребеки. Девушка с грустной заботой обвила руками шею Соло, уткнувшись ему в шею своим носиком. За месяц он стал ей чертовски дорог, и слова о том, что ему пора вернуться домой, ужасно огорчили её. Ребека узнала его так хорошо, как даже Соло ей не позволял. — Я знаю, ты по природе своей беглец, — прошептала девушка по-английски ему на ухо с еле уловимым акцентом, запуская пальцы в тёмные волнистые волосы. — Но обычно люди бегут от страха или проблем. Хватит убегать, настало время остановиться, mi lindo. И я думаю, что не я одна так думаю. — Я буду бежать, пока не умру. Девушка посмотрела на Илью, улыбаясь сквозь слёзы, это зрелище ему не нравилось, и подобное вызывало у Ребеки смешок, хотя Курякину было ох как не до смеха. В заключение девушка поцеловала Наполеона в щёку, снова желая ему всего лучшего и напоминая, что ему всегда здесь будут рады. Соло быстрым шагом двинулся к русскому, стараясь не оборачиваться назад. Он сел в машину, громко хлопая при этом дверью, совершенно не ожидая от самого себя такого скопления злости. Илья же в последний раз переглянулся с Мигелем, стоявшим у окна и пожирающим Илью взглядом. С нескрываемым отвращением Курякин сел за руль автомобиля и, не теряя ни минуты, умчался в квартиру Соло. Они ехали молча, несмотря на то, что тишина между ними ужасно бесила. У Соло не было никакого настроения даже начать разговор, хоть он и мог, а Илье не хватало сил начать разговор первым, так как сейчас у него перед глазами периодически появлялся этот чёртов испанец, особенно его, точнее их, поцелуй. В нём не было отвращения как такового, только злость и раздражение и что-то ещё, но, не зная, что именно его гложет, Илья просто продолжал вариться в своих явно ужасных и противоречивых чувствах. На улице пекло, так как солнце было как раз в зените. Эта жара, которая являлась даром свыше для Наполеона, была противоположным для Ильи. Машинная духота размаривала его до невозможности, в воздухе не витала прохладная свежесть, лишь невыносимая застоявшаяся жара, из-за которой он уже прилипал к чёрному кожаному сиденью. Если бы не этика, Илья ездил бы в машине в одних только трусах. Курякин приоткрыл окно, и это помогло хотя бы немного освежиться, да и дышать стало немного легче. Взгляд Соло устремлялся куда-то вдаль, дальше горизонта и человеческого понимания. На Илью смотреть вообще не хотелось. Наполеона поглощал непонятный испанский стыд, как если бы он сильно провинился перед напарником и теперь не хватало ни сил, ни совести, чтобы просто встретиться взглядом. Чувство того, что что-то с ним не так, готово было довести до истерики. Уставший от себя же самого, он облокотился головой на дверь машины, избегая собственного отражения в стекле. Взгляни он на себя, на своё убитое выражение лица, как ему тут же придётся улыбнуться, чтобы эта мина не бесила его же самого. Если бы его таким увидел кто-то из знакомых, то точно бы не узнал, потому что Наполеон Соло у всех ассоциировался с вечно улыбающимся негодяем в дорогом костюме и зализанными волосами. Не прошло и пяти минут, как эти двое оказались в заброшенной квартире Соло, полной различной живности от клопов до бездомного чёрного кота, пожиравшего местных крыс. Все его вещи были аккуратно сложены в одну единственную чёрную спортивную сумку средних размеров, которую, кажется, он ни разу даже и не открывал. Она валялась прямо на старом диване в окружении выцветшей простыни и наволочки. Даже при ярком солнце на улице в самой квартире было тускло. Свет с трудом проникал в комнаты через грязные окна, украшенные трещинами и кучами мёртвых засохших мух. Здешняя атмосфера веяла обречённостью и отчаянием, даже по меркам Ильи тут было тяжело. Стоило только посмотреть на отклеивающиеся грязные обои и подтёки на них, как уже хотелось выйти. Пройти на кухню было трудно, в основном потому что в маленькой комнатке могло поместиться два маленьких человека максимум, и то если они не собираются готовить. Это место было нацелено только на то, чтобы там разогреть полуфабрикаты и ничего более. Соло сам попросил такое место, а точнее он просто сказал, что ему наплевать, где оставить свои вещи. С самого начала он не планировал оставаться на одном месте, и незнание этой детали делало Наполеона выше в глазах Ильи. Схватив сумку, Соло поспешил в ванну. Лицо нуждалось в острой бритве, неконтролируемые кудри сами просились на приручение расческой и гелем, а грязная майка вместе со светлыми узкими джинсами были недостаточно хороши для его теперь уже ухоженного лица. Войдя туда как типичный испанец, Соло вышел приковывающем взгляд светским львом. Знакомые слои дорогой одежды заставляли Илью потеть при одном только виде. Взгляд Курякина больше походил на виноватый собачий, ведь чувство того, что он в чём-то виноват, не покидало его. Соло молчал, и это неправильно. Холодное отношение напарника выбивало из колеи, и он уже сомневался в том, что он делает. Стоит ли сказать хоть что-то или лучше спросить о самых гложущих его вопросах, коих скопилась куча? И этот до простого невинный взгляд творил волшебные вещи. Наполеон тут же отбросил все свои глубокие мысли о том, как он ужасен и переключился на что повеселее, улыбаясь при виде такого редкого кадра. — Куда теперь? — Соло встал у двери, ожидая, когда Илья покинет это облезлое захолустье. — А теперь в порт. — Повтори-ка, куда мы едем. — В Сан-Хосе. Наполеон сразу же вспомнил Сан-Хосе у себя на Родине, мечтая забыть те воспоминания о Сан-Хосе. Илья отвечал чересчур быстро и рвано, словно только для того, чтобы Наполеон отстал от него. Это читалось по лицу. Если бы Соло не успел его узнать, то мог бы даже немного обидеться. На самом деле Илья просто так сдерживает себя от нахлынувшей вдруг агрессии, чей неостановимый поток мог разрастить в ужасно грязную ссору, которую никто из них переживать не хочет. Машина внизу стояла на солнцепёке около десяти минут, и за это время там появился характерный душный запах раскалённых кожаных сидений. Устало вздохнув, он с неохотой залез в машину, вскоре открывая переднее и заднее окна, чтобы создать сквозняк запаха свежей морской волны. Радовало только то, что до берега тут в принципе недалеко, и через пару минут они будут передвигаться уже на моторной лодке, правда, целых шесть с половиной часов, но это всё же лучше духоты.

***

 — В десять вечера мы уже должны быть в доме заказчика, — наконец начал Курякин, только когда эти двое отплыли от берега на пару метров. — Нам этого как раз хватит. Если я правильно помню, то плыть туда часов шесть-семь, — Наполеону приходилось говорить максимально громко, перекрикивая рёв мотора и встречный ветер, чтобы Илья услышал его. — Да, но, надеюсь, всё же шесть. — А какая у нас цель? — Операция по спасению. Нам надо спасти семью. — Что?! ООН занимается подобным? — Это… личная просьба Александра, если можно так сказать. — Когда это мы начали работать на Уэверли?! — Есть вероятность того, что террористы хотят навредить важному политику. Один из членов семьи сообщил о слежке за ним. После этого с семьёй невозможно связаться. Скорее всего, они в заложниках. Этого тебе хватит для мотивации? — А остальные детали — это наверняка уже личное, — в голосе слышалась ярая неприязнь. — Понятно. Как-то всё это непрофессионально. — Да, личное. Поэтому-то он и послал нас. — Он отправил нас на дело, в котором мы рискуем своими жизнями, и при этом не раскрывает все карты. Тебя это не задевает? — А разве должно? Хорошим людям угрожает опасность, и тебе обязательно знать, кого именно ты спасаешь? — Было бы всё равно, если бы это не было «личным». Если что-то пойдёт не так, то его ненависть тоже будет личной. — Ты так сильно хочешь поговорить о личном? — слышать подобное от Наполеона было более чем неприятно. — Потому что остался ты здесь явно по этой причине, не так ли?! — Большевик, не переводи стрелки, — Соло понизил голос, давая понять, что Илья попал в точку. — Не нравится говорить о личном? — Илья крепче сжал баранку, ни капли не сдерживаясь, так как это единственное, что позволяло ему не выдавать очевидную агрессию в голосе и вести якобы непринужденную беседу. — Не тебе одному. — Ты же знаешь, что я был здесь на задании. — На недельном задании, а ты провёл здесь уже целый месяц. — Оно немного затянулось, — голос сливался с рёвом мотора, но Илья всё равно его слышал. — Ты выполнил его две недели назад. Сообщил через неделю. И вот спустя ещё одну неделю мне пришлось тебя забрать лично. Какого чёрта? — Это… это личное. — И что же это? Влюбился?! Ответа не последовало. Илья резко обернулся. Соло попытался отвести взгляд, словно презирая себя за то, что слова Курякина правдивы. Либо тому причиной девушка, либо, упаси Господи, тот парень. Оба этих варианта были провальными, так как агент вроде Наполеона никогда не сможет с ними остаться. Что-то вроде сострадания неожиданно завладело русским. — Тебя это вводит в замешательство. — Илья заглушил мотор, чтобы гадкий звук не мешал их разговору. Теперь уже мягкий тон Ильи действовал на Наполеона успокаивающе, словно Курякин понимал его странное смятение. — Немного. — Наполеону казалось, будто его только что сильно ударили в грудь. — Тогда предлагаю после этого выпить. Пьёшь только ты. Мотор снова завёлся. Наполеон зачарованно смотрел на него, всматриваясь в каждое очертание его тела. Этот силуэт он узнает издалека. Наблюдая снизу вверх то, как красиво волосы развиваются на ветру, навевая о лете, Наполеон расслаблялся. Он сидел в углу, упираясь ногами о параллельную стену борта. Даже откинув голову, он не мог оторвать взгляда, а вся ирония ситуации почему-то заставляла его улыбаться и давиться комком горечи. Илья ещё раз повернулся в надежде получить ответ. Увидев Наполеона в его привычном амплуа, улыбка засияла и на лице Курякина, и в этот момент Наполеон устало закрылся руками, таким образом скрывая нисходящую с лица улыбку, будто у него свело мышцы. Как можно было попытаться разлюбить Илью, ведь это невозможно, не так ли? — Надеюсь, ты будешь полегче на поворотах. — К чему это? — Что б я не выпал из лодки, как в первый раз.

***

Двухэтажный белый дом у побережья, никак не выделяющийся из общего фона, являлся целью на сегодняшнюю ночь. Солнце уже зашло и веяло нежной прохладой. Свет не горел ни в одном окне, но две машины с открытым верхом стояли припаркованными у открытого гаража. Наполеон и Илья незаметно пробрались на территорию через, как бы забавно это не было, дыру в заборе, больше походя на воров яблок. Курякин шёл впереди, Соло прикрывал. Одно из окон было разбито, что в темноте не было заметно. Этого хватало, чтобы отворить щеколду и пробраться внутрь. Но как только рука Ильи дотянулась до маленького рычажка, в комнате раздался топот резиновой подошвы. Человек было двое, и Илью они не видели, поэтому, не скрываясь, начали разговор. — Думаешь, они сбежали? — Как? Тони прослеживает дом со стороны побережья. Мимо нас они тоже не могли пробраться. — Из-за так называемого Тони этим двоим и пришлось пролезать сюда с соседнего двора. А дыра, кстати говоря, сделана была со стороны соседей и точно не террористами, ведь те зашли с другой стороны. — Всё осмотрели? — По пять раз. — Тогда останемся тут до завтра и оставим троих следить до тех пор, пока мы не найдём трупы этих чёртовых детей. Илья переменился в лице, услышав, на кого идёт охота. И это яростно холодное выражение его лица не обозначало ничего хорошего. Дождавшись, когда эти двое выйдут из комнаты, Илья лёгким движением руки тихо щёлкнул щеколдой и отворил окно, судя по звуку, фыркающего холодильника, кухни. Он прокрался внутрь, оглядывая всё вокруг. Ножи сразу же попались ему на глаза, ведь лучше будет убивать террористов по одиночке, так как их количество установить не удалось, к сожалению. Подводя итог: у них в запасе три пистолета, шесть запасных магазинов, восемь ножей от мала до велика и могучая русская ярость. Террористам стоит опасаться. — Один справа, двое слева. Зачищаем и ищем детей. — Хорошо. Сначала Илья тихо вошёл в комнату с одним единственным человеком, у которого автомат висел на ремне. Курякин при всех своих габаритах был ужасающе тихим и незаметным. Соло ожидал увидеть его любимый приём «поцелуй в ушко», но вместо этого Илья просто свернул тому шею, даже не моргнув. Скрипящие щелчки позвонков засели в голове Наполеона, вызывая отвращение. А неподвижное мёртвое тело с повёрнутой чуть ли не на все 180 градусов головой лучше ситуацию не делало. Видеть мозги на полу было бы приятнее, хотя Илья был другого мнения. Как из неоткуда появился новый неизвестный, и в мгновение ока словил маленький кухонный нож из набора прямо промеж глаз. Илья вовремя схватил стремительно падающее назад тело, чтобы не создавать шума, но напарник уже почившего террориста почуял что-то неладное и зашёл следом, не замечая Наполеона за своей спиной, который всё это время выжидающе стоял за дверью. Соло одним лёгким ударом выбил мужчине второй позвонок, тут же ловя безжизненное тело на руки. Вдалеке ещё раздавались голоса как минимум трёх человек и, судя по разговору и звонкому смеху, они были пьяны. Не было смысла идти на них, ведь кто знает, сколько ещё находится людей по всему периметру. Лучше было найти детей для начала, а потом уже выяснять, что произошло с родителями. Наполеон стоял напротив не зажженного камина, пока Илья перетаскивал трупы на большой красный диван, на вид кажущийся очень твёрдым. В своей голове он прокручивал всё, что только что видел в этом доме. Долго он смотрел на дрова в камине, словно всматриваясь в пламя. Наконец он вспомнил невзрачную дверь в скромный винный погреб. Нигде не было двери в подвал, несмотря на то, что этот дом должен иметь таковой. Они вернулись назад, на кухню. Илья раздражённо смотрел на дверь, ведь сейчас у него очень чесались руки устроить не драку, а просто дикое кровавое месиво. Это желание сидит в нём с сегодняшнего утра. Соло очень быстро нашёл в погребе желанную тайную комнату, которая была спрятана под ковром в цвет пола. Эти террористы словно и не старались найти пропавших детей, ведь такие очевидные места для пряток надо проверять сразу. Наполеон поднял деревянную дверь, ведущую вниз, пропуская русского вперёд. Затем он задел ковёр за красную петлю, сделанную специально для того, чтобы ковёр лег ровно и полностью закрыл бы тайный вход, и закрыл дверь. Внизу ничего нельзя было разглядеть из-за отсутствия окон как таковых, но свет с комнат сверху, проникающий через щели в деревянном полу, помогал хоть немного разглядеть, что стоит перед ними. — Точно уверен, что дети тут? — Илья не слышал ничего, ни одного вздоха, ни одного всхлипа. При том, что детей трое и один из них вообще ещё грудной, подобная тишина была более чем удивительной. — Вероятно. Знаешь, я тут подумал… они ведь могут принять нас за террористов. — Чёрт, вовремя же ты об этом подумал. И что делать? Недалёко раздался шорох, как если бы кто-то наступил на целлофановый пакет. Илья настороженно обернулся к источнику звука, сжимая крепче пистолет в руках, Наполеон же наоборот положил всё своё оружие на пол. — Не бойтесь, — тихо, но достаточно уверенно произнёс Наполеон. Курякин с неохотой положил оружие на землю, подтверждая слова напарника. — Мы от дяди.* — От какого ещё дяди? — раздадлся хриплый женский голос откуда-то из угла. — Знакомо имя Александр Уэверли? — Влад, chodź do mnie, — сказала она, обращаясь к кому-то, прячущемуся под старым деревянным опрокинутым столом. Тот сразу же подошёл. — Меня зовут Рамона. Больше я не скажу ничего, пока не увижу wujka Ale.**