В миле смерть закована

Бутылка быстро опустошается: Джек пьёт жадно, большими глотками и шумно сглатывая; пьёт много и неаккуратно: мутные капли стекают по подбородку, оставаясь влажными пятнами на грязной рубахе, пропахшей дымом и порохом, смолой и корабельной жизнью. «Ты всё ещё глупец... ». — Заткнись, — произносит на выдохе, вытирая влажные губы истрёпанным рукавом; он искренне ненавидит эту ментальную связь, но сейчас испытывает даже что-то вроде благодарности — цепкое чувство одиночества не столь гложет изнутри. Джек подкидывает в руке отныне пустую бутыль; хватает за вытянутое горлышко и всматривается сквозь мутное стекло, преломляющее и искажающее багрянец заходящего солнца. Всё по правилам, по чёртовому кодексу: ром и пистолет, в котором — один заряд. — Мертвецы молчат. Салазар — последний якорь Джека. «Их просто не слышат». Чёртов испанский акцент. Проклятый голос у него — черт возьми, у него! — в голове разносится по черепным сводам эхом безумия. Песок всё ещё горяч для босых ног, и Джек вынужден постоянно переступать, не имея возможности оставаться продолжительное время в неизменном положении. И, рассматривая сквозь мутное, грубой работы стекло береговую линию, он не выдерживает — швыряет бутыль в море, вкладывая всю злость в силу броска: — Убирайтесь! Убирайтесь, чёрт вас дери! Кричит, надрываясь, зная, что его — до сегодняшнего вечера — команда не услышит: корабль давно поглотила дугообразная линия горизонта. Никто не услышит — на этом островке нет даже диких животных: настолько он мал. ...почти никто. Мышцу руки сводит короткой судорогой. А нутро же терзает злость и негодование, заглушающиеся корабельным пойлом. Ещё вчера — он был капитаном; ещё вчера — да и сегодняшним днём — прокладывал курс и стоял у штурвала. А сейчас — пережиток прошлого. Преданный, покинутый, в скором времени — забытый. И — мёртвый. Джек не боится смерти, отнюдь. Ему отвратительно то, как его сподвигли на неё, оставив субъективный выбор. Двести метров к западу, ещё приблизительно столько же — к северу. Остров — его последнее пристанище и жалкое подобие усыпальницы — вовсе не велик. Монотонный шум морских волн, ударяющихся о береговую линию, убаюкивает — хочется поддаться лёгкому чувству навеянной ими сонливости, прилечь, сдаться во власть времени. Джек замирает, находя взглядом среди песка пистолет. Один заряд — один выстрел. В голову. Или сердце. Насколько хватит смелости. Насколько сильно ром отключит мозги. Он срывается резко, оступается, едва удерживает равновесие. Падает на колени, хватается непослушными руками. Чёртов песок абсолютно везде — взметается мельчайшими частицами ввысь; оседая же — путается в волосах и одеждах. Салазар — концентрированное отчаяние Джека. «Не смей!» Дуло у виска. Салазар — самый сильный страх Джека. Едва удерживая в руке разгорячённый металл, Джек кладёт палец на курок. Песок же обжигает обнажённые колени, ступни, щиколотки. На долю секунды ему кажется, что он слышит смех, в котором — злость и отчаяние, искажённое облегчение и толика безумной радости. «Matarme, малец». Джек закрывает глаза, сильнее вдавливая дуло в висок. Зажмуривается, представляя как резко зажимает курок — чтобы не дать возможность усомниться в собственном принятом решении. Но видит совсем другое: Салазар сжимает кулаки, ударяет по штурвалу (отчего-то ему думалось, что капитан так и будет коротать время за своим постом, а ментальная связь лишь подтверждает — он прав) в гневе; слышит как громко кричит, обращаясь к нему. — Ты мёртв. Панический озноб катастрофически мешает — пальцы соскальзывают с разгорячённого металла, руки слабеют. «Нет, нет, нет... Всё ещё мы живы. А ты сдаёшься. Слабак!» Пистолет падает на песок — неистовый порыв злости захлёстывает внезапно, разрушая до отвратительных остовов все бастионы сдержанности: — Что, морской дьявол тебя раздери, я должен делать?! «Бороться, глупец! Ты так ничего и не понял...» Опустошённый вспышкой гнева, Джек замолкает, всматриваясь в бескрайние дали, где угасающее алое солнце стремится скрыться за горизонтом. «Tonto, Джек, Джек... Ты не умрёшь, пока моё проклятие не будет разрушено». Его личный — свободный — путь начался не под счастливой звездой, но под знаком Танатоса, с железным сердцем и без капли сострадания к идущему по тропе жизни. Компас ощущается весомой тяжестью в кармане, напоминая, что ещё вчера он был птенцом. Джек ухмыляется. — Клянусь, этой пулей я пристрелю того, кто устроил этот бунт! Салазар смеётся вновь. И Джек слышит — смех искренний, тёплый; и улыбается в ответ. «Удачи, малец». Кажется, он успеет ещё пожить.