В миле смерть закована

— Рано или поздно ты освободишься. О, но я бы желал вечность тебе гнить в той пучине. — Джек криво усмехается, внимательно вглядываясь в линию горизонта, погружённую в дрожащее неясное марево; солнце к этому времени уже утопало в закатных лучах, критически усложняя наблюдение. «Tranquilo...» — Здесь кто-то есть? Мне не показалось? — спрашивает с искреннем недоумением и растерянностью; оглядывается, осматриваясь, комично взмахивая руками. Забавы ради — не со зла. Но нет — лишь пустая палуба и мили спокойной воды. Салазар — критическая масса из отчаяния и безумия Джека. Но Салазар — тот, кто не даёт погибнуть. Им обоим было тяжело привыкнуть к этой неясной (периодами слишком болезненной) и прогрессирующей связи. Джек желает смерти Салазару: за утопленные корабли и сотни пиратских душ; но одновременно — жаждет его бессмертия... Он мечтает покорять моря, имея не только бессмертную душу, но тело: сильное, гибкое, молодое. ...а Салазар... У него ничего не осталось. Джек — гениальнейший похититель, смогший забрать наиценнейшие базисные понятия: время и смерть. Тысячный раз сгорая в собственной ярости, ставшей сухим остатком из сгоревших надежд и истлевших молитв божествам, неподдающейся контролю, он надеется достать этого птенца, придушить на расстоянии сотен морских миль, сжимая в тисках пальцев собственную шею. «Джек... Джек. Спокойнее». А тот только смеётся при очередном таком приступе ярости, задыхаясь: смышлёный, он быстро понял — всё это иллюзия, проделки связи и только неуместная боль, не завязанная на физических повреждениях. Салазар злится на него, сгорает в этом пожаре чувств и... Не может возродиться вновь. — Празднуют ли День Мёртвых сами мёртвые? — глупо смеётся, надрывно кашляя. — Смекаешь в чём шутка? Джек прикрывает глаза, пытаясь сосредоточиться, но путается в сознаниях: своём и (чёрт, как же он устал от этой путаницы!) Салазара; мысли лениво бредут внутри черепной коробки, но слишком быстро ассимилируются меж собою. Но в какой-то момент Джек явно выхватывает из хаоса нечто явное: капитан Салазар не ведёт скрупулёзно счёт времени, подобно ему. Откуда, морской дьявол раздери, у него там время в той чёртовой могиле, сжирающей и не отпускающей? Невидимые руки отпускают его шею — нет, — Армандо перестал тщетные попытки удушить себя. Мертвец не может умереть дважды (какой абсурд!). Глупый Джек, глупый. — Кажется, Армандо, ты и вовсе позабыл о своих традициях... «Заткнись! В этом гнилом месте, как в брюхе морского дьявола. Дней нет, Джек. Их нет». Да. Он прекрасно знает, ведь эта их связь постоянна: они обоюдно знали и чувствовали (о, стыд!) абсолютно всё, не важно, будь оно тайное, похороненное в затёртых фрагментах памяти или происходящее сейчас. Будь капитан Джек другим: более учтивым, менее — желающим спрятать собственное я (более зрелым, что ли)... он бы (скорее всего) даже попытался неловко извиниться. Но — нет. И поэтому Джек Воробей молчит, продолжая вглядываться в нечёткую линию горизонта, рассекающую единую панораму надвое резко, но — невероятно красиво. Сезон дождей в этом году явно запаздывает; и капитан надеется вернуться в порт раньше, чем он начнётся; но пока — затишье, безмолвно предупреждающее о скором шторме. Но молчание ему быстро надоедает: — Каков был твой последний день... Жизни? Мм... Перед смертью. И Салазар рассказывает. Не сразу — думает несколько минут, ставших подобными патоке — тягучими и густыми, бесконечно-длинными. А затем начинает спокойно говорить о том, что то злосчастное утро выдалось тяжёлым и крайне прохладным, отчаянно окунаясь в омут собственной памяти. Джек поглаживает кончиком указательного пальца самодельное украшение на дредах, неровное и неидеальное (как всё, что его окружает); слушает внимательно, прикрывая глаза и ощущая... Абсолютно всё. Попутный прохладный ветер. Дикую усталость Салазара (которую, стоит отдать должное, тот не проявлял перед командой). И много-много чего ещё: плотную, но тёплую ткань одежд, раздражение на помощника... ...Салазар — эмоциональный катализатор Джека. — ...заметили ваш корабль. — Голос Салазара дрогнул: на мгновение стал выше, выдавая — это больно. Не физически, отнюдь, — душевно (и даже мертвец имеет нечто святое!). Салазар — проводник по обратной от пиратской жизни стороны: под реющим знаменем закона. ...Но дальше — азарт погони и упоение от предстоящей схватки. И неоспоримая гордость за команду и себя (в большей степени — за себя). — Джек, думаешь это была безумная ошибка? Нет-нет-нет. — голос Салазар в мозгах Джека хрипит; в его глотке что-то мерзко клекочет и бурлит (возможно — смешанная злость и ярость). Джек видит тьму — и ничего более. Возможно, где-то не так уж далеко — смутные очертания скалистых выступов, больше похожих на разрывающие мешок крошащиеся старые клинки. Салазар — застывший наблюдатель в статичном мире. На его — не Джека — Салазара! — руках сеть неясных трещин, как у фарфоровых кукол неаккуратных девчушек (столь же бледный, столь же разбитый), едва прикрытых нитями рваных рукавов. «Я весь в этой дряни», — тихий шёпот на периферии всех мысленных потоков. Сенсорная перегрузка давит, запутывая: чьё сердце бьётся так быстро? Чьё же?! Армандо сжимает кулаки, отводит взгляд на палубу (не давая видеть больше хоть часть своего изувеченного тела; не желая видеть сам вены на кистях рук, полных чернильной дряни). — Запомни. Я тебя ещё убью. — Джек и Салазар произносят одновременно, теряясь и растворяясь в унисоне голосов.