***
— Позаботься о себе. Мне бы не хотелось снова играть в «собирайку», — улыбнувшись, произнесла Доктор Айдера, стоя одной ногой в шатле. Время доктора Айдеры в доме Налиф истекло. Она полностью вернула Карлае возможность двигаться, бегать, прыгать, без болей и перекосов в организме. Они провели все необходимые тесты, и Триша получила данные, которые хотела и над которыми могла работать. В каком-то смысле за столь короткий период ее пациентка снова научилась ходить. Если бы телом Карлаи занимались земные доктора и были бы задействованы земные технологии, даже самые продвинутые, у Карлаи был шанс остаться калекой на всю жизнь. С палочкой, таблетками и вечными болями. Правда об этом Триша решила не распространяться. Она гордилась своей работой, как скульптур своим произведением, и всячески подчеркивала это, но она не хотела вдаваться в подробности, что было бы, если бы молоток и зубило попали в руку к другому мастеру. Она знала, что Карлае будет неприятно это знать. Любое напоминание о том, в какой ситуации она была и благодаря которой оказалась в таком состоянии, ее бесконечно злило и вызывало волны ненависти. Доктор Айдера понимала, почему это происходило, поэтому лишний раз не напоминала. Сейчас дело оставалось за малым — дать грамотную физическую нагрузку. Телу Карлаи прежде, чем начинать полноценные боевые тренировки, нужно было окрепнуть, набраться мышечной массы и стать более выносливым. Только после этого можно было говорить о том, чтобы догонять упущенные возможности. Триша сразу предупредила пациентку, что на это потребуется время, возможно, даже длительное. Карлая восприняла эту информацию без энтузиазма из раздела «крайне мрачно». Сейчас Рифт чувствовала, что все ее нутро было против отлета Триши, но свое решение доктор менять не собиралась. При всем своем позитиве и хорошем отношении к дому Налиф, теперь Карлая тоже к нему относилась, она была беспристрастна. Рифт улыбнулась, чувствуя, как губы скрепили гипсом. — Спасибо, что спасла меня, — только и смогла выговорить она. Слова толкались внутри, как мыльные пузыри, и лопались, как только их хотели озвучить. Красноречие и речи благодарности почему-то превратились в несвязанные предлоги и косноязычие. — Пустяки. Ты сама этого захотела. Мне оставалось лишь дать возможность тебе вернуться, — доктор ослепительно улыбнулась. — Мне было приятно с тобой познакомиться, Карлая. Береги себя и Миру тоже. Помни, что ей нужна твоя поддержка. Ну, а если захочешь поговорить или увидеть город, я буду рада составить тебе компанию, — Айдера окинула ее внимательным взглядом. Карлая стояла словно проглотила копье. Прямая, настороженная, не сводящая с нее тревожного взгляда. Триша подошла к ней и, приобняв за плечи, посмотрела в глаза. — Помни, тебе здесь нечего бояться. Просто попробуй расслабиться, говорят, это помогает, — она поцеловала ее в лоб. Жест, которым когда-то Карлаю награждала только мама. Прощание изжило себя, и доктор, полностью погрузив себя в шатл, отбыла к себе домой. Карлая больше ничего и не сказала, хотя думала о многом. Этой ночью память подарила ей драгоценные фрагменты произошедшего на флагмане, и именно с доктором ей хотелось это обсудить. Придя к Трише за советом, она застала ее полностью готовой к отлету. Слово за слово, некоторое смущение и ощущение себя не к месту, и эти откровения так и остались при ней. Теперь Карлая была полностью сама по себе. Перспектива делиться этим с Налиф, Карлаю не прельщала. Она знала, что Мира ждала этого рассказа, как манны небесной. Рифт же не собиралась доставлять ей такого удовольствия. Она злорадствовала только от одной мысли, что Мира может разбиться в лепешку в поиске ответов. Испытывала ли она к ней искреннюю благодарность? Больше нет, чем да. Посол стала тем редким исключением, когда, только увидев ее, в Карлае проснулось упрямство и неприязнь. Даже узнав ее историю, она ей не посочувствовала. Она не только не прониклась ею, но и посчитала это чем-то вроде рассказа, который должен был пробить ее на жалость. Кроме того, ее больше возмущал тот факт, что она часть большой и знаменитой семьи, но узнала она об этом только сейчас. И, оказывается, ее отец был не таки уж и безвестным. Где-то очень тихо и очень глубоко начинала подвывать обида. «Где они раньше были? Где-то? Ни разу не дали о себе знать? Жили своей жизнью, а сейчас заявили о себе, считая, что родство крови связывает нас узами понимания?», — возмущенные мысли метались в голове. Где была ее большая семья, когда на рудниках рвануло так, что почти все шахтерское поселение навсегда осталось похороненным под землей? Где они были, когда, проходя через ад бюрократичной машины, женщина с подростком выбивали себе место жилья, доказывая, что взрыв был несчастным случаем, а не задуманной акцией против корпорации? И где они были, когда умерла мать Карлаи и ее начало бросать по жизни из одного края в другой? То, что Карлая осталась верной своим понятиям, выходила сухой из неприятностей и в принципе смогла дожить до своих лет, было большой удачей, приправленной колоссальным трудом. Чаще всего Рифт старалась не думать о том, что, возможно, о ее существовании никто не знал. В такие моменты было логичным спросить фантомную фигуру своего отца, знал ли он о том, что она родилась? Они с матерью никогда не обсуждали эту тему. Мама только перед смертью подтвердила, что он был чистокровным килланцем. — Он был в увольнительной вместе со своей командой. Молод, статен, красив как Бог. Он был самым храбрым и утонченным мужчиной, которого я знала. Он с легкостью мог разрубить пополам человека и так же легко сложить поэму о восходящей луне. Ему не было равных в военном деле, и к его мнению прислушивались даже старшие. Мы не могли противостоять искре, которая промелькнула между нами. Это было прекрасное время. Мы любили друг друга так, словно жили в последний раз. — Когда он ушел? Как? — задала Карлая долго мучавший ее вопрос. Она сидела на кровати матери в больнице, подвернув под себя ногу. — В один день он просто не вернулся. Мы знали, что наше время рано или поздно закончится, поэтому каждая наша встреча была как последняя. Я была готова к этому. А потом родилась ты, — в голосе матери звучала тоска. Она до сих пор любила его. — Ты очень похожа на своего отца — Гора Крона. Он бы гордился тобой. У вас даже характеры похожие. — И все, это все, что ты можешь мне сказать? — не сдержавшись, фыркнула девушка. — Да. Не стоит думать о нем плохо. Если бы он остался, то любил бы тебя больше своей жизни. Просто такие, как он, не могут долго находиться на одном месте. Гор был как ураган. Где были перемены, там был и он. — Типичное оправдание, — тихо под нос буркнула Карлая, разглядывая свои пальцы. Костлявая, с яркими синими венами рука легла на кисть Рифт. — Он бы тебя любил, Карлая, поверь мне, — девушка сдавленно хмыкнула, еще более тщательно рассматривая свои руки. Во рту чувствовался неприятный привкус горечи. Горло обхватывали стальные обручи сдерживаемых слез. — Он бы любил тебя так же сильно, как и я. Помни об этом, даже когда тебе будет очень плохо. — Он знал, что у него есть я? — после продолжительной паузы спросила Карлая. Ответа так и не последовало, вместо этого равномерный звук прибора, поддерживающий жизнь, превратился в одну сплошную ноту. Карлая помнила этот диалог так же ярко, как если бы он был вчера. Мама ушла тихо и с миром. С улыбкой на губах, с таким умиротворением на лице, словно обрела то, что давно искала. На похоронах была только Карлая. Никто не пришел ее поддержать и помочь. Она осталась одна в многомиллионном мегаполисе, которому не было дела до частной трагедии. В тот день Карлая чувствовала себя самым одиноким существом на планете, и это ощущение еще очень и очень долго не покидало ее. Поэтому, когда на горизонте появилась Мира с ее домом, Карлае искренне захотелось плюнуть ей в лицо, послав с ее проблемами куда подальше. Когда было нужно, никого не было рядом, она выживала, как могла. Обиды, незакрытые, поросшие мхом и паутиной вопросы, сейчас хорошенько растревоженные, очень сильно отправляли душу женщины.***
— У тебя сейчас небольшой отдых, может быть воспользуемся им и куда-то вместе улетим? Как в молодости… — Исра замолчала на полуслове, понимая, что даже в молодости они этого не делали. — Давай начнем жить как семья, с отдыхом, совместным бытом, решением проблем, как ты на это смотришь? — вопрос остался без ответа. Повернувшись к Мире, которая шла, держа ее под локоть, Исра увидела картину, которую, в прочем, видела всегда. Налиф не слушала ее. Она думала о чем-то своем. Нахмуренные брови, закушенная до белизны губа и отрешенный взгляд. — Мира, ты меня слушаешь? — она остановилась, поворачивая супругу к себе лицом. Вопрос вывел пару из транса. Она словно впервые увидела свою собеседницу. — Ты что-то спрашивала? — переспросила Мира, поворачивая голову и натыкаясь на печальный взгляд супруги. Опять они шли по накатанной дороге. Исра пыталась наладить отношения, а Мира как обычно ставила стену между ними. — Не делай этого. Ты делаешь мне больно, снова отдаляясь от меня и не слушая, — она взяла руки своей избранницы, согревая в своих горячих ладонях. Исра приблизилась к ней в надежде поцеловать, но Мира машинально отступила назад. И только по испуганному взгляду было понятно, что это все произошло на уровне инстинктов. — Я… не могу сейчас, — честно и скрепя сердце призналась Мира, — прости, — она не могла заставить себя поцеловать Исру, когда в душе царил апокалипсис. Старшая Налиф не знала, от чего сильнее заныло сердце: от честного ответа или реакции подруги, которая уже даже не отдавала себе отчет, как отгораживалась от нее? — Что с тобой? Ты не можешь ответить даже на поцелуй? Я… настолько тебе противна? В тебе нет ни капли желания? — молчание. — Мира, если ты не хочешь отношений, любых, то просто скажи. Я не буду больше настаивать. Я должна понимать, кем мы друг другу приходимся. Я не могу и не хочу работать над отношениями, если тебе это не надо, — голос звучал тихо и печально. — Просто останови это, — в голосе звучала мольба заключенного, который просил палача прекратить его страдания взмахом меча. — Исра, нет, — поспешно перебила ее Мира, полностью переключаясь на нее, — я хочу быть с тобой вместе, но… — она не договорила, запнувшись. — Но что? В чем причина? Мира с такой силой сжала ладони Исры, что со стороны могло показаться, что она хочет сломать ей кости. Пару секунд она смотрела на собеседницу пустым взглядом. — Я не могу… — она обреченно выдохнула. Ей не хотелось говорить об этом. Мира знала, что это откровение может сломать ее. И хотя она понимала, что именно сейчас момент, который решает все, она не могла переступить через собственную стену. Исра пошевелила похолодевшими пальцами, а затем поднесла руку к своим губам запечатывая на них прощальный поцелуй, делая шаг назад. Это было финальным аккордом. Мира вцепилась в руки Исры, боясь, что она сейчас уйдет. — Я не могу делать вид, что все хорошо. Я не могу быть с тобой, даже свободно вздохнуть зная, что мои отношения с племянницей, — это сплошной ад. Я… — горло перехватило, — не могу позволить себе любить тебя и отвечать взаимной нежностью, зная, что моя родная кровь меня ненавидит, — с надрывом произнесла она. — Мира нет, она не… — Исра, она считает меня таким же узурпатором, насильником, как и всех килланцев, с которыми она сталкивалась. Она не верит моим словам. Она ничему не верит, даже трагедия моего дома для нее это пустой звук. Для нее это очередная история о бедных и несчастных родственниках. Я же видела это презрение, эту смертельную скуку. Я видела, как она смотрит на меня, как ждет обмана. Карлая никогда не сможет считать меня своей семьей. Ни меня, ни моих близких. Она выросла, не зная нас, своего дома, без отца и вполне справедливо считает, что мы бросили ее. Она ненавидит нас за то, что мы спасли ей жизнь. За то, что молчали. А я… А, я просто не смогла сказать ей, что ее отец — это мой брат, который погиб. Я не могу вспоминать об этом без боли, но для Карлаи это… это… просто, — Мира не нашла подходящих слов. Эмоции, наконец пробившись наверх, захлестывали ее. — Раньше я просто не понимала, не видела тебя. А сейчас я была бы рада, но моя совесть этого не позволяет. Я знаю, что Карлае обидно. Она не может смириться с мыслью о том, что у нее могло быть все. Я знаю, что она не может смириться с тем, что произошло с ней, и тем, как с ней обошлись. — Нет, я понятия не имею, что она чувствует. Я никогда этого не испытывала, и мне не понять, что она чувствовала, когда ее подчиняли себе. И я не смогу ее об этом спросить, потому что о таком не рассказывают. И даже если я задам этот вопрос, то мне его не простят. Карлая чувствует, она понимает, что в этом мире она совсем не та, какой она была на земле. Исра, она боится нас, меня, понимаешь? Я видела этот животный страх, патологический ужас в ее глазах. Я видела ярость, бешенство, когда она кинулась на Тришу. И когда мы вкололи ей успокоительное, она умоляла нас не трогать ее. Просто на секунду представь, что ей пришлось пережить, что даже после комы она готова была убивать. Я никогда не забуду эти слова и эту мольбу. — Она боится меня! Для нее я зверь, который ради власти готов сломать любого. Как бы я ни говорила ей, что понимаю ее, что хочу помочь ей, она верит в то, что это не так. Она не простит мне мое сочувствие. Она не даст мне шанса ей помочь, потому что воспринимает это как проявление жалости к ней. Точно так же, как я расценила твое решение взять меня в свой дом, — Исра остолбенев, слушала монолог Миры. — Я не могу дать тебе то, о чем ты просишь. Я так давно этого не делала, что уже забыла, как это. Я забыла, как целовать тебя, поддаваться страсти, бросать все и отдаваться любви, как это было давно. Моя жизнь превратилась в сплошной пепел. Мир серый. Я не вижу ярких красок. Я… не считаю, что достойна этого. Все они погибли, а я осталась жить благодаря случайности и твоим чувствам. Какую бы радость я ни чувствовала, я ощущаю себя наполовину живой, потому что чувствую… вину. Я не могу тебе отдаться, потому что где-то часть меня говорит, что я виновата в том, что произошло. Я должна была приложить больше усилий, я должна была спасти их, а вместо этого я боялась быть следующей. Я боялась, что однажды утром я не проснусь. Я не боялась смерти, Исра, я боялась боли. Той самой, которую нас учат игнорировать, не замечать. И я презираю себя за это. Мне мерзко от того, что все, чему меня учили, пошло прахом. Я струсила, Исра, я могла сделать больше, но не сделала, — Мира уже не замечала, что давно потеряла контроль над эмоциями и сейчас слова неслись, как вода через сломанную плотину. Она признавалась в том, в чем не могла признаться больше двадцати лет. — Исра, я люблю тебя и боюсь тебя потерять. И я боюсь потерять Карлаю. Когда она появилась в моей жизни, во мне вспыхнула надежда, что не все потерянно. Я отрицала все, отказывалась верить фактам, но с каждым днем она все сильнее крепла во мне. И когда я вижу, как Карлая ненавидит нас, меня, мой мир, мое сердце обливается кровью. Я не могу рассказать ей все, что я чувствую, потому что мне до сих пор больно. Я… — она замолчала, внезапно надрывно всхлипывая, — боюсь показать ей свои слезы. Я не могу быть слабой перед ней. Я должна быть опорой для нее в этом мире, силой, а не женщиной, которая хнычет, когда вспоминает прошлое. И когда я думаю, что она улетит, это приносит мне нестерпимую боль. Если она скроется во мраке космоса, моя жизнь уже никогда не будет прежней. Я буду знать, что у меня есть кто-то. Кто-то, кто отвернулся от меня, кому я не смогла помочь и которого я, может быть, невольно предала. Что есть тот, кого я не смогла удержать, сказать, как он важен для меня. Я не смогу жить с этим. Не в этот раз. Исра осторожно высвободила руки из омертвевшей хватки супруги и большими пальцами вытерла ее щеки. Теперь ей стало понятно, почему Мира всегда молчала. Она чувствовала ее надрыв, этот внутренний разлом, который годами тщательно сращивался, склеивался, маскировался. Она притянула Миру, прижимая к себе. — Иди ко мне. Я никуда не уйду. Налиф вжалась лицом ей в плечо, не в силах поднять голову. Исра чувствовала, что Мира рыдала так, что сотрясалось все тело. — Тише, тише, все будет как надо. Просто нужно немного времени, — она слышала безмолвный крик, который консервируясь годами, рвался наружу. Чувствовала, как Мира вцепилась зубами ей в плечо, чтобы не взвыть в голос, как она вжималась в нее, как в единственную опору. Исра наконец увидела ее настоящую.***
Карлая, погруженная в воспоминая, не сразу заметила, как ноги принесли ее в сад, в большой лабиринт. «Черт, и как мне отсюда выбраться?» — подумала она, понимая, что не помнит дороги назад. Вдруг до нее донесся знакомый голос Исры. Она что-то рассказывала, и голоса постепенно приближались. Карлая же сделала пару шагов назад. Она не хотела сталкиваться с ними. У нее не было ни малейшего желания сейчас изображать счастливую семью на прогулке. — Мира, ты меня слушаешь? — в голосе звучала нотка обиды. Карлая хмыкнула про себя. «Типичная Мира», — губы скривила усмешка, когда она представила беспристрастное лицо Миры. Это было очень в ее духе — игнорировать вопросы и других воинов. — Ты сейчас делаешь мне больно, снова отдаляясь от меня и не слыша. — Я…не могу сейчас. Прости. «Боги, нет, только не семейные разборки. Только этого еще не хватало», — стать свидетелем выяснений отношений, да еще и с такими подробностями Карлая не горела желанием. Подавив в себе злорадное желание подслушать разговор, для подпитки своего эго, которое было близко к ликованию, Карлая ускорила шаг. Она считала неблагородным делом подслушивать чьи-то разговоры. Тем более, если разговоры были сугубо семейными. «Дура», — беззлобно подумала она, услышав, что спрашивает Исра, и поняв, что Мира ее отвергает. «Когда себя так предлагают, и тем более такая женщина, нужно соглашаться», — Карлая давно оценила стать и привлекательность Исры. Она была харизматичной, и, как думала Карлая, в молодости наверняка у нее не было отбоя от поклонников или скорее всего поклонниц. — Я не могу делать вид, что все хорошо. Я не могу быть с тобой, даже свободно вздохнуть, зная, что мои отношения с племянницей — это сплошной смертельный раунд. Я, не могу позволить себе любить тебя и отвечать взаимной нежностью, зная, что моя родная кровь меня ненавидит. Если бы Карлая с разбегу врезалась в стену, это имело бы меньший тормозящий эффект, чем то, что она услышала сейчас. Мозг еще по инерции успел подумать «какая родная кровь?», а ноги уже вросли в землю, отказываясь слушаться. Карлая вся обратилась в слух. Благо отошла она недалеко и слышно было каждое слово. — Мира нет, она не… — Исра, она считает меня таким же узурпатором… — то, что она услышала о себе, заставило ее беззвучно раскрыть рот. По спине поползли ледяные капли пота. Она затаила дыхание, вжимаясь в стену из растений, старясь слиться с ней. Она хотела знать, что Мира думает по поводу нее. Но она не думала, что в ее глазах она кто-то вроде «суки». Для Карлаи было очевидно, почему она так себя вела, ведь у нее были на это личные причины. Но для Миры это было совсем не очевидным. Карлае было унизительно понимать, что она сделала все, чтобы ее увидели именно такой. И ей было крайне неприятно понимать, что все, что говорила Мира было правдой. Дальше стало только хуже. Карлая подперла плечом изгородь. Земля уходила из-под ног. Перед глазами поплыли зеленые круги, а в голове появились вертолеты. Налиф повысила голос, и теперь Карлая, даже если бы захотела, не смогла это не услышать. «Она знает, что произошло на «Фуриозе», она знает…», — мысли были отдаленными, спокойными. Одна ее часть стояла и спокойно наблюдала за этим, анализируя и признавая все факты, другая находилась в состоянии близком к панике. — Я не могу дать тебе то, о чем ты просишь. Я так давно этого не делала, что уже забыла, как это. Я забыла, как… — Карлая с ужасом понимала, что Мира так же чувствует и страдает, как и любой другой воин. Что сейчас она говорит искренне, не предназначенное для ее ушей, и что эта боль терзает ее не первый год. Мира была не идолом, и не титулом, который она видела до этого, а женщиной, которая переживала свою трагедию, такую же яркую и полную эмоций, как и она. Она была воином, который пытался найти свою песнь счастья среди насмешливых криков стервятников. С еще большим ужасом до нее начал доходить факт, что история посла — это не рассказ, а реальная трагедия. Живая, полная боли и крови. А она даже особо и не вслушивалась в нее. Да что там. Она всерьез не воспринимала не только слова посла, но и Исру с Тришей. Да, к последней она испытывала симпатию, прислушивалась к ней, и ей было комфортно с ней, но она не задумывалась, что они тоже живые и им тоже может быть больно, как и людям. Все это время ее больше всего волновала она сама. Что она чувствует, думает и что с ней будет. Килланцы не были бесчувственными чурбанами. Они любили, плакали, переживали, злились, как и люди. Просто они могли управлять этими эмоциями. Они были чем-то большим, чем просто картонкой с надписью «враг». От стыда у Карлаи начали гореть щеки. Ей стало жарко. Одежда прилипла к животу. Ей хотелось провалиться сквозь землю. Просто исчезнуть, распасться на молекулы. — …кто-то, кто отвернулся от меня, кому я не смогла помочь и которого я может быть невольно предала. Я не смогу жить с этим. Не в этот раз. Карлаю словно отправили в нокаут. Даже свет померк перед глазами. «Ведь она совершенно честно пытается быть со мной вежливой, помогает, а я веду себя как скотина, я даже не благодарна ей за… за все», — Карлая почувствовала себя последний тварью этого мира. Даже если бы ее вызвали на ковер и обвинили во всем том, что Мира только что сказала, она бы чувствовала себя менее паршиво, чем невольно подслушав это. Она слышала, как Мира плакала, как дрожал ее голос и как последние слова прозвучали взахлеб. Это уничтожало морально. Карлае было не просто стыдно, она чувствовала себя опозоренной. Опять. Только в этот раз она все сделала сама. Своими же руками. Не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, что у Миры был срыв. Элементарный эмоциональный, может быть, даже нервный срыв. Килланка по себе знала, что для того, чтобы довести до такого, нужно очень постараться. Кроме того, состояние, способствующее этому, было крайне близко к желанию повеситься. И Карлая даже не косвенно была причастна к этим слезам. Своим безразличием, неверием и злобой она стала катализатором. Ей хотелось извиниться перед Мирой. Что плохого ей сделали? Ее достали из космоса, вылечили, дали дом, одежду, заботу, поставили на ноги. Посол делала все, чтобы Карлая чувствовала себя комфортно. «Я идиот», — подумала она. С самого начала ее никто не собирался унижать и использовать в своих целях. Как вообще она до этого додумалась? Семья Налиф искренне пыталась ей помочь, а она этого не хотела видеть. Вспоминались все моменты, когда Мира приглашала ее на обеды, прогулки, завязывала с ней диалог и просто расспрашивала о ней. Что она делала? Гордо фыркала и отворачивалась, в любом слове ища подвох. Вспоминались все слова, сказанные Трише про Миру в запале и когда она просто неблагодарно жаловалась. Как вообще доктор это все вынесла и не влепила ей затрещину? Хотя стоило бы. И в этот момент Карлае захотелось провалиться сквозь землю еще раз, и еще глубже. Так стыдно ей еще никогда не было. «Убейте меня», — подумала она. В воздухе висела тишина. На ватных ногах Карлая побрела обратно. Дорога ее уже не беспокоила. Она просто шла. Она понимала, что ей нужно менять свое отношение. Во-первых, сейчас это просто жалоба, но потом Карлаю могут вежливо опустить лицом вниз и напомнить, кто она и что здесь делает. То, чего Рифт ждала, то и притягивала всеми силами, моля вселенную, чтобы эта семья показала ей зубы. Чтобы она получила свое долгожданное подтверждение того, что от нее что-то хотели и килланцы просто куски бездушной плоти. Во-вторых, ей хотелось извиниться перед Мирой за свое поведение и… даже за то, что из-за неё Мира решала не свои вопросы, а пыталась наладить отношения с ней. Мира отодвигала свое счастье ради нее. Исра предлагала себя, а Мира отказывалась. Это глубоко тронуло ее. Килланка молчала уже о том, что она в априори чувствовала себя неловко из-за того, что невольно стала свидетелем семейной драмы. Килланка вышла на поляну, которая была сплошь усеяна белыми мелкими цветами. Они были как маленькие нарисованные звездочки. В воздухе витал дурманящий сладкий запах. Рифт остановилась, смотря себе под ноги. То, что она услышала, то, что она не разобралась ни в себе, ни в ситуации, ни с тем, что ее окружало, сплелось в один огромный клубок. Как завести разговор? С чего начать? Все, что Карлая сейчас могла сказать, так или иначе касалось того, что она подслушала. Она не имела права говорить, утешать Миру, и хоть как-то показывать, что она в курсе проблем четы Налиф. Она не могла прийти к Мире с покаянием. Прекрасное чувство гордости не давало ей склонить колени, даже когда это было нужно. Карлая чувствовала себя максимально не гибкой и не способной к дипломатии. Она рисовала себе картину той легкой и непринужденной беседы, которую всегда показывают в кино. Когда два человека внезапно понявшие суть строения вселенной, после взаимных обид, начинают диалог так легко и просто, словно вчера расстались за бутылкой вина. В жизни все было не так. Карлая не знала нужных слов, ситуации, где можно было бы начать говорить. Она не знала, как подойти к Мире после того, как она открыто игнорировала её и злилась. Карлая понимала, что должна пересилить себя, свои «не хочу, не буду» и поговорить с Мирой. Оставить все свои предрассудки в прошлом, постараться объяснить, почему она так себя вела. Карлая не хотела оправдываться, но ей хотелось, чтобы Мира понимала, почему она так поступала. Ей не хотелось быть в ее глазах столь неблагодарной. Очень некстати вспомнился разговор с Кайяной, когда именно Карлая называла ее капризным, избалованным ребенком. Она еще не успела додумать эту мысль, как уже яростно затолкала ее куда-то глубоко под корку мозга, прикрикнув на нее. Животный ужас охватил ее только от проблеска понимания, что об этом может узнать кто-то другой. «Нет, нет только не это! Что угодно, только не это!», — закричала она про себя. Если нужно будет, она станет на колени перед Мирой. Если нужно будет, она будет вымаливать прощение. Она сделает все, чтобы никто не заподозрил то, что промелькнуло у нее в голове. Вспомнив свое детское злорадство и желание сделать послу больно, увидеть слезы и мольбы, Карлая захотела себе что-нибудь отрезать. До какой степени нужно быть моральным уродом, чтобы осознанно хотеть причинить такую боль? Чего Карлая добивалась? Признания, еще больше любви? Это был крайне извращенный вариант. И опять в голове яркое понимание, точнее его зародыш, который безжалостно забили ногами, запихнув поглубже во мрак. Рифт застонала, скрипнув зубами. Ей было невыносимо мерзко от себя самой. Она подпитывалась болью Миры. Ее бессилием. В какой-то момент она посчитала себя выше нее. Она презирала Миру за ее доброту, желание помочь. Если бы ее начали унижать, это было бы более логично в ее мировоззрении. Да, они были два взрослых килланца, совершенно чужие друг другу, которые жили своей жизнью. Да, ни Карлая, ни Мира не обязаны были сразу кидаться к друг другу с объятиями, слезами радости и подарками в честь воссоединения семьи. Они могли даже не испытывать теплых чувств к друг другу. Все это было, и никто не отрицал этого. Но Карлая могла и должна была уважать посла хотя бы за то, что она сделала для нее. «С каких пор ты, та, кто всегда следовала правилам уважения любого, вдруг начала унижать того, кто изначально выше тебя? Того, кто добр к тебе? Что произошло? В какой момент все твои правила морали и чести перестали действовать?» Завтра она поговорит с Мирой. Не важно где и не важно о чем. Она должна дать ей понять, что она не бездушная тварь. Что ей не все равно, что будет с ней и Мирой. Как угодно, она должна сделать это завтра. Сегодня она подумает, как это лучше всего сделать.***
Мира проснулась глубокой ночью. Лунный свет заливал кровать ровным синим светом. Она смутно помнила, как дошла до кровати и, упав в нее, проспала весь день. Она подумала об Исре. О том разговоре, который был в саду. Что она говорила? Много чего. Даже то, в чем не могла признаться самой себе. Эмоции гораздо более блеклые и менее интенсивные, чем в саду, снова накатили на нее. Безысходность. Отчаяние. Этот мир не мог быть более паршивым, чем тогда, когда она плакала, обняв Исру. Но он стал таким и еще хуже, когда она проснулась. Поговорить с Карлаей она уже даже не мечтала. Судя по всему, их последний диалог максимально расставил точки над «и». Бегать за своей племянницей с просьбой выслушать ее, Мира не хотела. Она протянула руку, натыкаясь на теплое тело. Повернув голову, она увидела Исру, которая лежала рядом, опираясь на руку, не сводя с нее блестящего взгляда. Мира молча рассматривала свою супругу. Она не заметила, что у нее появились морщинки возле глаз. Как обострились носогубные складки и каким внимательным стал ее взгляд. Она не помнила, как пахли волосы Исры, ровно как и то, когда она их обрезала. Она даже не спросила, почему она это сделала. Она рассматривала строгое лицо, выступающие ключицы, тонкие руки. Ей всегда нравились пальцы Исры. Она любила смотреть, как она чертила, как ловко и непринужденно она рисовала сложные фигуры без помощи приборов. Исра была инженером, поэтому с черчением она была более чем знакома. Мира вспомнила, что, когда она долго болела, Исра своими руками разработала и собрала ей телескоп, чтобы по вечерам, сидя на кровати, она могла смотреть на небо. Мира не говорила ей, что выискивала на небосводе новую звезду, которая означала бы, что души ее родных нашли пристанище на небосводе. Это было глупо и нелепо, но ей так безумно хотелось, чтобы это было правдой. Чтобы, смотря на небо, она могла найти тот светящийся осколок, который мог бы согреть ее своим далеким светом. Наверное, она продолжала в это верить и сейчас. Только горечь, вина и стыд вдавливали ее в землю, запрещая надеяться. Лишь урывками в перелетах Мира кидала молящий взгляд в черноту космоса, надеясь увидеть там что-то новое. Она делала это исподтишка, ведь вина знала и всячески находила ей способ доказать, что она сама уничтожила надежду. Исра тогда, видя с какой тоской супруга смотрела на небо, решила облегчить ее страдания. Она сконструировала телескоп, который приближал бы ее жену к звездам. Мира что-то искала там, и Исра надеялась, что это позволит ей стать немного счастливее. Вскоре супруга забросила его и старалась в его сторону даже не смотреть. Сейчас он продолжал пылиться в ее кабинете, тщательно спрятанный, зачехленный. Мира перестала искать. Она никогда не поднимала головы на звезды и перестала говорить о них. Каждый раз, когда Исра видела в кабинете Миры свой забытый подарок, она вспоминала эту тоску в глазах пары, и ей становилось больно. Печаль никуда не ушла от Миры. Она просто навсегда застыла на ее лице. Сейчас она не могла вспомнить, когда ее пара в последний раз смеялась или просто искренне улыбалась. Это всегда была сдержанная полуулыбка, при которой глаза были холодными. — Я помню твой телескоп, — тихо произнесла Мира, протягивая руку и гладя пальцы Исры. — Я помню, как ты его конструировала. Я помню, что ты изумительно чертишь и что я любила смотреть, как работают твои пальцы. Мне всегда нравилось наблюдать за твоей работой из-за плеча. Это завораживающе, — она печально улыбнулась, оставляя руку на талии Исры. — Ты как? Легче? Мира неопределенно повела плечом. — Мертвецам на кремации хуже, чем мне, — с тихой печалью ответила она. Мира села, обхватывая колени руками и укладывая на них подбородок. — Хочешь поговорить о чем-то? Отрицательное мотание головой. Мира вообще не хотела говорить ни о чем до того момента, пока душу стискивал терновник. — Дорогая, тебе нужно поговорить с Карлаей, — наконец произнесла Исра после долгого молчания. — Как? Ты слышала наш последний диалог и видела, чем он закончился. Карлаю ничего не волнует кроме ее самой. Она не знает ни меня, ни своего отца, ни даже Киллана. Она яро ненавидит килланцев, и я не удивлюсь, если искренне считает, что именно мы виноваты в ее проблемах. А то, что с ней произошло, не дает ей повода доверять мне. Первый опыт очень важен. А у нее он крайне плачевный. Карлая… — она замолчала, затем через пару мгновений продолжила, — она, наверное, самое большое потрясение в моей жизни после смерти моего дома. Но даже если я скажу ей, как она важна для меня, она мне не поверит. Воин, который столько времени жил с оглядкой назад, считал каждый шаг, контролируя все, что происходит вокруг него, не может просто взять и довериться кому-то, практически чужому, — Мира замолчала, чувствуя, что у нее уже просто нет сил. Ни на что. Исра, чувствуя состояние своей подруги, сделала жест рукой, приглашая её лечь к ней на колени. Мира не стала спорить, просто покорно легла безучастно смотря в потолок. Исра начала мягко поглаживать ее волосы. В этом было что-то умиротворяющее. — Карлая была не просто наемником. Она была профессиональным снайпером, — наконец прервав длительное молчание произнесла Мира. — Откуда ты это знаешь? — в голосе Исры слышалось удивление. — Триша прислала мне результаты ее тренировки. — И как она это поняла? Карлая ей сама об этом рассказала? — все еще не понимая, продолжала расспрашивать ее супруга. — Нет. Карлая, выполняя задания по стрельбе, показала потрясающие результаты. Триша несколько раз поднимала сложность, доводя ее до максимума. Там требовалась максимальная концентрация и выдержка. Карлая выполнила все задания ни разу не промахнувшись. Все цели были поражены точно в голову, с разных расстояний, при разных погодных условиях и без единого промаха. У нее сердце билось в такт нажатия курка, — Мира немного помолчала, — такие результаты, как у нее, нечасто увидишь. Для этого нужны долгие тренировки и еще больше практики. А я знаю только одних воинов, которые бы демонстрировали похожие результаты — лазутчики и снайперы. — Ты жалеешь, что она оказалась высокопрофессиональным наемником? — Снайпером или киллером, — поправила ее Мира, — я ждала чего-то другого. Не знаю, чего именно, но не этого. Мне было непривычно представлять себе, что она умеет с легкостью отнимать жизни. — Это наша сущность, Мира. Вспомни, кто мы? Воины, которые овладели искусством войны в совершенстве. За пределами нашего мира складывают легенды о нашей кровожадности и талантах в военном деле. Мы произошли от крови воинственной матери. — Ну это очень спорный вопрос, откуда и от кого мы произошли, — скривилась Мира, — вопрос не в этом, а в том, что, увидев данные Карлаи, я почувствовала, что ее есть за что уважать. Исра чуть приподняла бровь, не перебивая. — Когда мы ее подобрали, я увидела калеку, которая была сломана во всех местах. У нее разве что кости не торчали в разные стороны, — очень тихо добавила Мира, словно стыдясь своих слов. — Когда я узнала, что она моя племянница, мне… — молчание. Ей было стыдно озвучивать свое отношение. — Продолжай, я пойму, — спокойно и одобряюще проговорила Исра. — Мне захотелось выкинуть ее обратно в космос. Я не знаю, чего я ждала, но не этого. Она была сломана, уничтожена почти до основания. Когда она попала в лазарет, то это был мешок с костями. Триша действовала на удачу. В любой момент она из хирурга могла стать патологоанатомом. Когда я смотрела на Карлаю, то вновь видела руины моего рода. Это было очень больно. Она мне напоминала о том, что произошло. Я ненавидела ее за это. Воспоминания, которые, я думала, затерлись, были яркими и четкими. И в тоже время, когда она очнулась, я в тайне обрадовалась. Эта была… надежда. Я не могла определиться, чего во мне больше. Ярости, что она мне напомнила о прошлом, или радости, что я не одна? — Когда я вчера увидела результаты тестов, я поняла, что Карлая… Не так слаба, как кажется. Я перестала воспринимать ее как калеку. Видеть, как твоя надежда с трудом делает первые шаги, как Айдера с нуля учит ее элементарному, хвалит даже малейшие успехи, одновременно и больно, и радостно. Вчера я увидела, что она может делать то, чего не умею я, и она в этом профессионал. Я увидела в ней воина, понимаешь? Я подумала, может быть, у нее есть еще что-то, за что я смогу еще больше ее уважать и любить? — она осмелилась посмотреть в глаза Исре и увидела там… «Понимает? Она меня понимает?» — Ты не знаешь ее как личность, но ты можешь уважать ее как воина с определенными навыками. Я понимаю это. Если ты хочешь, чтобы ваши отношения и дальше развивались, вам обеим нужно поговорить. Будет лучше, если вместе с уважением ты сможешь подарить ей и свою любовь. Она нуждается в ней, как и любой из нас. Как ты, как я. Её и тебя может спасти только любовь и искренность, — Мира смотрела на Исру, словно та раскрыла секрет бессмертия. — Пока вы будете друг от друга чего-то ждать, ничего не получится. Сделай первый шаг, может быть, она тоже пойдет тебе навстречу? Наверняка, ты хочешь мне возразить, что Карлая не пойдет на контакт, но ты должна попытаться. Даже если она не захочет тебя слушать, ты должна услышать это от нее. Вам нужно изложить все, что вы думаете. Сейчас и ты, и она живете догадками друг о друге. Это никогда не приводит к хорошим результатам. То, что ты сейчас рассказала мне, ты должна рассказать ей. Не пытайся играть роль посла, заботливого родственника, храброго воина, просто будь собой и позволь говорить твоему сердцу. Когда говорят чувства, направленные в правильное русло, а не ум и логика, есть шанс донести свою мысль другому, — Мира молчала. Потом набравшись смелости, озвучила: — Я не чувствую в себе силы… — Просто начни. Самое сложное — это сделать первый шаг. Это не так страшно, как ты думаешь, — и все же Исра поражалась, как опытный политик, который заключил не один мир, провел тысячу переговоров, сейчас не мог решиться на обыкновенный разговор. В который раз она убеждалась, что каким бы сильным воин не был, всегда есть моменты, когда он может быть слабее ребенка. Мира, подаваясь теплым рукам, которые нежно гладили ее волосы, начала проваливаться в крепкий сон. Исра еще долго сидела, гладя не только ее волосы, но и ее лицо. Ее касания были легкими, как перо. В них было трепета больше, чем в капле росы на кончике травы. Когда небосвод начал едва заметно светлеть, она склонилась мягко целуя Миру в скулу. Она не стала ее тревожить, чтобы отдохнуть самой. Она просто закрыла глаза, погружаясь в нежную дрему, продолжая гладить шею своей избранницы.***
Карлая не спала всю ночь. Сон в какой-то момент покинул ее, оставляя один на один с мыслями. Утро застало ее в слегка заторможенном состоянии. Глаза неприятно резало, все тело чувствовало, как оно растекается, и хотело принять горизонтальное положение. Но Карлая предпочла терпеть эти неудобства вместо беспокойных мыслей в голове, которые во сне превратились бы в навязчивый бред. Она решила, что завтрак и прогулка по холодному воздуху должны взбодрить ее. Нельзя было приходить на переговоры в таком потерянном состоянии. Спускаясь по широкой лестнице, она поежилась. Было по-настоящему прохладно. Солнечный свет лился прям с потолка, разбрызгивая свет по углам. Карлая подняла голову. Огромные колонны уходили ввысь, поддерживая крышу, которая судя по всему была стеклянной. Это было красиво. Величественно. Килланка подумала, что было бы хорошо ощущать это место своим домом. Наслаждаться им и чувствовать уют. — Карлая, — окликнул ее голос. Женщина резко повернулась. На противоположной лестнице стояла Мира. Судя по всему она только что вышла из крыла, которое вело в личные покои. — Доброе утро, — произнесла Мира. Килланка, в отличии от гостьи, уже была облачена в одеяния, в которых можно было смело вести прием высокопоставленных особ. Это была легкая блуза, с прозрачными рукавами три четверти, широким, закругленным воротником и глубоким вырезом, который, впрочем, вульгарно не выглядел. Там, где заканчивался вырез, начиналась серая вышивка, которая уходила за спину и возвращалась обратно чуть ниже середины бедра. Серые линии мягко подчеркивали грудь и переходя на штаны — бедра. Узор плавно скользил по ногам, не доходя до колен, вновь уходил на внутреннюю сторону бедра. Таким образом, при взгляде на силуэт костюма создавался идеальный эскиз песочных часов. Элегантный, легкий и гармоничный. Комплект дополняли такие же легкие сапоги, которые были выполнены на манер второй кожи — без каблука. Ткань плавно повторяла линии стоп, заканчивая облик, сохраняя его легкость. Волосы были небрежно подобраны, и пара прядей падала на лицо. На правой руке виднелись широкие, черные браслеты. Несколько секунд Карлая смотрела, как Налиф спускается по лестнице. Карлая хотела сегодня поговорить с послом, но не рассчитывала, что это произойдет так быстро. Она была морально не готовой к разговору. Мозг еще до конца не пришел в себя, после суток бодрствования. — Нам нужно поговорить, — не сдвинувшись с места, произнесла Карлая. Либо сейчас, либо никогда. Мира замерла, занеся ногу над очередной ступенькой, и внимательно посмотрела на племянницу. Женщина стояла, как статуя. Только горящий взгляд выдавал в ней напряжение. У нее горели щеки. Карлая либо не спала, либо прорыдала всю ночь. Мира знала этот взгляд. Обеспокоенный, и эта интонация… В ней было требование, нетерпение. Карлая выглядела так, словно ее лихорадило. «С ней все хорошо?» — подумала Мира. Весь этот анализ составил не больше доли секунд. — Буду только рада, — ответила она. Хотелось придать голосу мягкости, понимания, но она вовремя вспомнила, что говорила ей Исра, поэтому получилось, довольно сдержанно и вежливо. Карлая не спешила спускаться вместе с ней. Она медлила. Только когда Мира пересекла половину зала, Карлая спустилась следом. Мира кожей чувствовала, что Рифт не сводит с нее пристального взгляда. Она изучала каждую складочку ее одежды. В голове мелькнула мысль, что женщина ее рассматривает так, словно видит в первый раз. Она обернулась. — Идем? — гостья нервно облизала белые губы. Она шла медленно, не спеша, словно к какой-то аномалии. В Карлае что-то изменилось. Только Мира не могла понять, что? У нее стойко складывалось ощущение, что Карлая выглядит по-настоящему живой. Не испуганной и не злой. Собранной, сконцентрированной, но в ней была некоторая нервозность. Мира представила, как эта женщина целится из снайперской винтовки, задерживая дыхание и становясь с пулей одним целым. Как она могла смеяться и морщить нос, как это делал ее брат. Как она выглядела, когда стояла на коленях в тот печальный полет, и как она лежала полностью беззащитная на операционном столе. Карлая в ее внутреннем видении играла новыми красками, живыми, эмоциональными. Она словно отодвинула шторку, наблюдая за ее жизнью со стороны. Налиф попыталась представить, какие эмоции она испытывала, когда ее унижали. Она не знала, почему именно эта картина всплыла в ее воображении. «Что она чувствовала? Было ли ей больно? Хотела ли она этого?» — вопросы сами рождались в ее голове, пока Карлая медленно подходила к ней. Мира чувствовала, что улавливает ответ. Что она сама бы испытывала при этом? Ярость, гнев, унижение, страх? Да. Что бы она думала, если бы племя ее убийцы вернуло бы ее к жизни? Благодарность? Нет. Она бы в первую очередь отомстила бы тем, кто похож на ее убийцу. Если бы ее приютили, она бы им поверила? Тоже нет. Она бы хотела свободы. Найти того, кто с ней это сделал. Заставила бы его заплатить кровью, а потом бы думала, что делать дальше. Все так просто. Почему она раньше не ставила себя на место Карлаи? Между ними уже несколько секунд висела пауза. Женщины рассматривали друг друга с ног до головы. Похоже, что-то объединяющее этим утром у них действительно было — узнавание друг друга.***
— Я бы не отказалась от вина, — голос Рифт со свойственным ему низким тембром и хрипотцой нарушил атмосферу тишины за столом. — Сейчас же только утро, — удивилась Мира. — Именно поэтому, — Карлая прекрасно понимала, что на трезвую голову она не сможет говорить. Ей нужно было что-то, что могло бы смягчить всю ситуацию. Рубиновая жидкость красиво плескалась в бокале и уютно в животе. По телу растекалось приятное тепло. Настроение постепенно укладывалось в состояние «миролюбивое». — Я так и не поблагодарила вас, — она быстро поправилась, — тебя, за спасение, за гостеприимство и за то, что дала возможность полностью выздороветь, — она подняла глаза на Миру. Та сидела не шевелясь, едва повернув голову к ней, покачивая вилку в пальцах. Карлая решила просто говорить. Она постаралась ни о чем не думать и полностью отключить любые эмоции. Увидев Миру, ей было сложно представить, что эта статная килланка вчера плакала навзрыд. — Я жила с матерью на рудниках Плеруды, пояс Ориана, колония Земли. Она была управляющей маленького шахтерского городка. Она была строгой, но справедливой. Ее все уважали. Когда я была подростком, на шахте произошел несчастный случай — взрыв. Много людей погибло, и город, признав не безопасным, как и сами работы, закрыли. Оставшись без ничего, мы с матерью перебрались в мегаполис. Ей удалось выбить от корпорации компенсацию в виде жилья и места работы, — она помолчала, делая глоток из бокала. Мира отложила в сторону приборы и, сцепив пальцы, внимательно слушала собеседницу, изредка кидая на нее внимательный взгляд. — Было сложно, но мы справлялись. Когда мне было двадцать, мама умерла. Врачи так и не смогли понять от чего. Просто с каждым днем она слабела. У нее болели кости, но видимых или известных причин врачи так и не нашли. В один день ее просто не стало, — Карлая старалась говорить это нарочито будничным тоном. У нее было два состояния, когда она об этом говорила: либо спокойно, как о погоде, либо не могла выдавить из себя и слова. — До того момента, как она умерла, я только догадывалась, кем был мой отец. Незадолго до своей смерти мама рассказала, кем он был, как они познакомились и как его звали. Я не успела расспросить о нем более подробно. У нас было мало времени, и тогда, на фоне всего того, что происходило, кто был моим отцом, меня волновало меньше всего. Потом она ушла. Тихо и спокойно, — она свела зубы, чувствуя, что чем больше она вспоминает, тем быстрее ее покидает видимое безразличие. Налиф, посмотрев на нее, заметила эту едва заметную перемену в настроении. «А ведь она не такая безчувственная, как показалась…» — подумала она, рассматривая ее орлиный профиль. — После того, как она умерла, я пыталась найти себя. Часто попадала в неприятности и каким-то чудом выживала. Сменила много мест работы и везде сталкивалась с нетерпимостью и неприятием. Работать с бумагами я не хотела. Скучно и бесперспективно. Я не хотела работать с людской тупостью, которая меня окружала. Шаблоны, жестокая субъективность, жажда наживы и полное отсутствие норм морали у некоторых личностей выводили меня из себя. На других работах, где мои силы были полезными, рано или поздно я сталкивалась с непримиримой злобой. Я научилась маскироваться под людей внешне, но моя сила, реакция, выносливость выдавали во мне не человека. Люди боялись меня, ненавидели. Они знали, что я другая. Чувствовали. Тогда пошла туда, где не задают вопросов — в наемники. Там были рады моим талантам. Я обосновалась там. Никто не задавал неудобных вопросов, мою работу оплачивали хорошо, и я могла поддерживать форму. Я всегда работала сама, без напарников и старалась не сталкиваться с килланцами. Мира откинулась на спинку стула, подперев голову пальцами и уже не отводила глаз от Карлаи. А женщина между тем рассказывала свою историю, сдабривая ее хорошими порциями вина. Так ей было легче говорить о себе. Язык развязывался сам собой. Она быстро пьянела, и душа раскрывалась все легче. — Килланцы сразу понимали, что я не такая, как все люди. Не знаю, как у них это получалось. У них у всех словно срабатывало чутье на меня. Я пыталась свести к минимуму контакты с ними, но это не всегда получалось. Они проявляли любопытство, интересовались мной, потому что я была непохожей, а я хотела спрятаться от этих расспросов и любопытства. Мне было неловко, когда ко мне проявляли слишком много внимания. Чтобы они мне ни предлагали, я всегда оставалась верной наемникам. Я не знаю, что бы произошло, если бы на поверхность всплыло мое происхождение, — она начала мелко покусывать край бокала. Привычка, которую Карлая не замечала и которая просыпалась в ней, когда она нервничала или сильно задумывалась. — Люди таких, как я, ненавидели. Послевоенное время озлобило их, сделало их нетерпеливыми. Много кто потерял своих близких, и они не хотели мириться с новым положением дел. Расизм тайно расцветал во всей своей красе. А килланцы вообще никого не уважали кроме себе подобных. Компания наемников стала моим домом. Убежищем. Многие, возможно, и догадывались, что у меня есть что-то другое, но нас всех объединяло крепкое чувство взаимовыручки и желания быть свободными от правил, ярлыков. Мы помогали друг другу, заступались, когда видели, что творится беспредел. За это многие из нас, расплачивались своей жизнью, — Карлая снова замолчала, стараясь не смотреть в сторону Миры. Рассказывать о своей жизни было неловко. Она старалась ни с кем не откровенничать, даже с теми, с кем жила вместе. — Когда я работала с килланцами, то часто наблюдала, как они вели себя с людьми — беспощадно. Мне было неприятно это видеть. Порой наказание не соответствовало вине. Они проявляли чрезмерную жестокость и безразличие. Люди были для них расходным материалом. Дешевым и довольно плохого качества. Они не ставили во внимание их желания, просьбы или даже физические возможности. Если они видели, на что на самом деле способен солдат, они могли сломать его, чтобы добиться желаемого результата. Холодные и бескомпромиссные. Я знала, что я одна из них. И меня злило, что у меня есть такие же качества, как и у них. Злило, что я не могла быть рядом с ними, что я была где-то в нейтральной полосе. — Килланцы часто отзывались о людях, называя их выродками и полевым мясом. И я знала, что они так же относятся ко мне. Им было просто любопытно, чем я отличаюсь от серой массы. Но их истинное отношение было неизменным. Я догадывалась, что, если бы я попала в командование к кому-то из них, они бы поняли, кто я на самом деле. Не знаю, как бы они отреагировали на это, но вряд ли приняли с распростертыми объятиями. Я даже не знала, кто толком был мой отец. Так, результат бурной ночи. Я не знаю, как так получилось, что я чистокровная килланка. Возможно, от отца я взяла гораздо больше, чем его внешность. — Может быть, в моей родне были уже такие случаи кровосмешения. Я всегда чувствовала себя метисом — с кровью и данными килланца, но по чертежам человека, — она зло ухмыльнулась. Мира слышала обиду и мрачную иронию, но теперь она понимала логику этих мыслей. Налиф чувствовала в Карлае пренебрежение к себе как к личности, и это скрывалось за сарказмом. Для собеседницы это было важным, глубоко личным, поэтому она старалась перевести это в шутку. Еще она видела, что женщина выпила уже довольно много вина, и полное опьянение было не за горами. — Я получила заказ от своего партнера по бизнесу. Я не смогла ей отказать, так как мой покровитель всегда выполнял то, о чем я просила, даже если это были самые безумные и дорогие требования. На этом же заказе я познакомилась с килланцем более тесно, — она выпила остатки напитка, чувствуя, что окончательно опьянела. Грань между тем, что нужно было сказать и хотелось, все больше истончалась. — То, что я увидела и узнала, мне не понравилось. Я этого не хотела, но для вас нет ничего святого, верно? — Карлая выплюнула эти слова как оскорбление. Она подняла голову и посмотрела на Миру с такой ненавистью, что от этого взгляда могла вскипеть лава. Взгляд Карлаи говорил: «Ты довольна? Ты услышала, что хотела? Что тебе еще нужно? Давай спрашивай, тебе же любопытно!» Миру не покидало неприятное ощущение, что этот разговор Карлая завела не просто так. Она давала ответы на все вопросы, которые Мира вчера озвучила Исре. Это могло быть просто совпадение. Но последнее… Рифт озвучила то, о чем Мира никогда бы ее не спросила, оставляя это на уровне медицинских отчетов и предположений. — А потом меня нашли вы, и я сижу здесь, — Карлая опустила глаза и отвернулась от Налиф. Нетвердой рукой она налила себе очередной бокал. Движения были заторможенными и смазанными. Когда женщина подняла бокал, Мира увидела, как сильно дрожат у нее руки. Карлая тоже это увидела и поспешно поставила бокал на стол. Ее всю трясло. Вино действовало на нее странно. Такой реакции у нее не было ни на один земной алкоголь. Она начала усиленно разминать руки, чувствуя, как они онемели. Организм так еще ни разу не реагировал на алкоголь. Максимум жесткое похмелье, но не онемение. Карлая разминала пальцами ладони, с силой растирала пальцы, но импульсы до мозга доходили крайне слабыми. — Все в порядке? Ты хорошо себя чувствуешь? — обеспокоилась Мира, видя, как племянница ожесточенно растирает руки. — Наверное… — последовал рассеянный ответ. Карлая все равно продолжила пить. — Всю жизнь у меня был только один родной человек — мать. Она была моей опорой, она научила меня отстаивать себя и свое место под солнцем. Она была единственной, кто всегда поддерживал меня и понимал. Сейчас, — короткая пауза, Карлая чувствовала, что может это сказать. — Сейчас появились вы и сказали, что я часть вашей семьи, — она наконец подняла глаза, сталкиваясь с осторожным взглядом Миры. Посол сидела не шевелясь, ни разу не перебив ее, очень внимательно слушая, — Когда ты о своих корнях частично узнаешь только в сознательном возрасте, когда спустя много лет ты узнаешь, что, оказывается, ты часть большой семьи, подобное заявление звучит как издевка. Я не понимаю, частью чего я являюсь. И я не могу принять то, что у меня появился кто-то еще. Я всегда была сама, а сейчас, оказывается, что это не так, понимаешь? — Мира утвердительно кивнула головой. Она и вправду понимала, что пыталась сказать ей Карлая. — Сейчас я не могу принять тебя как родственника. Я всегда избегала килланцев и всего того, что с ними связанно. А сейчас я окружена всем этим. Я догадываюсь, что, наверное, являюсь частью чего-то большего, чем просто раса или культура. Но я не могу этого оценить, как и тех, кто рядом со мной. Надеюсь, что когда-то пойму… — добавила она, не сводя взгляда с красной жидкости. — Я столько раз сталкивалась с вашими воинами, которых мне хотелось удавить голыми руками, что сейчас мне трудно даже представить, что это далеко не все, что есть у Киллана, — очередных два больших глотка. Речь уже становилась заметно заторможенной, многие слова растягивались, и между ними возникали заметные паузы. Карлая старалась собрать мысли, которые разбегались как тараканы по углам. В голове воцарялся приятный белый шум. Тело испытывало тепло и комфорт. Мира это тоже заметила. Она уже готовилась к радикальным проявлениям эмоций в виде слез и грязных обвинений. Карлая, пока что, держалась в рамках адекватности. — Мне сложно принять то, что ты делаешь для меня. Спасла, дала кров, возможность снова ходить, не ожидая ничего крупного взамен. В моей жизни за все требовалась расплата. Люди чувствовали, что мне было что дать, они алчно стремились поиметь с меня максимум. Сыр в мышеловке. Сейчас моя мышеловка захлопнулась, и я не знаю, чего ждать от тебя. Я заперта в ней, я не вижу выхода. Я бы с удовольствием вырвалась из нее, но я абсолютно не знаю, что меня окружает и что меня ждет за пределами этих стен. Я жду и боюсь, что ты предъявишь мне счет, который я буду просто не в состоянии оплатить. Ты отдала очень много, хотя я не просила об этом. Я не просила меня воскрешать. За жизнь нельзя расплатится никакими деньгами мира. Долг жизни можно отдать только жизнью, — Карлая снова замолчала. Она поднесла руку к виску, начиная массировать его. «Она говорит как киллер», — подумала про себя Мира, «Долг жизни. Расплата. Когда за тобой приходит киллер, все остальное становится не важным. Его не волнует кем ты был, он просто нажимает курок». — Ты, доктор Айдера, Исра — вы просто добры ко мне, а я не привыкла к такому. Вы, даже не зная, кто я, спасли меня, вернули с того света, — она снова помолчала, и, когда Мира хотела заговорить, продолжила. — Меня злит неизвестность. Темное будущее. Отсутствие плана. В прошлой жизни я знала, что всегда будет заказ, что я смогу выполнить его, напиться в баре, пойти в бордель. И это был мой план. Я знала, что, встав по утру, я выпью кофе, а вечером я буду сидеть в баре. Я страдала от скуки и предсказуемости. Я знала, что будет завтра, послезавтра, через год, но я была уверенна в будущем. Всегда будет еда, выпивки, женщины. — Сейчас я не знаю ничего. Меня бесит собственная беспомощность. Я потеряла контроль над собой, над своей жизнью, над своими планами. И именно тогда, когда я отпустила все на произвол, все пошло, — она замолчала, подбирая более мягкое слово, — все пошло не по плану. — Меня выкинуло в космос, и я до сих пор нахожусь там. Я не знаю, как жить дальше с тем, что я узнала. Все разрушено до основания. Даже если я вернусь к старому, я не смогу делать вид, словно ничего не произошло. И что делать здесь, я тоже не знаю, — Карлаю начинало постепенно клонить в сон. Мира, слушая Карлаю, начинала понимать глубину эмоций, которые описывала племянница. Она видела причину ее поступков. Она почувствовала отчаяние, которое окружало Карлаю. Сейчас для нее мир так же рухнул, как тогда, когда она потеряла семью. Опору, цель, уверенность в себе и своих силах. Это сейчас она уже знала, что ей нужно делать и для чего. Но в тот период она видела мир, как и Карлая. И где-то очень похоже она воспринимала Исру. — Карлая, посмотри на меня, — племянница оторвалась от разглядывания кровавой жидкости в бокале, смотря на нее крайне уставшим и тяжелым взглядом. — То, что ты сейчас рассказала, очень важно для меня. Ты даже не представляешь насколько. Я могу лишь догадываться, насколько тебе сейчас плохо. Не буду врать. Твое появление в моей жизни произошло крайне неожиданно. Как гром среди ясного неба. Я почти смирилась с мыслью о том, что все, кого я любила, погибли. Ты — живое доказательство, что это не так, — Мира замолчала, тщательно подбирая слова. Карлая не спускала с нее глаз. Все, что нужно, Карлая уже слышала, и даже то, что не нужно. Сейчас ей было важно, что Мира скажет ей в глаза. От этого зависело, сможет ли она ей доверять. Смогут, ли они построить мост к друг другу, основанный на доверии и честности? Рифт очень хотелось, чтобы Мира не подвела ее. Чтобы она была с ней так же, честна как с Исрой. Малейшее подозрение на лесть или вранье снова поставило бы под угрозу их будущие отношения. Собственно, как и будущее Карлаи на этой планете. — Я могу понять логику твоих эмоций. Потому что когда-то испытывала тоже самое. Когда-то я точно так же не знала, что мне делать. Я потеряла все, что было мне дорого и знакомо. Меня спасла Исра. Она дала мне все: защиту, дом, любовь, преданность. Она стала тем фундаментом, на котором я училась снова жить. Я хочу сделать для тебя тоже самое. Не потому, что мне жалко тебя, или потому, что ты моя родственница, или потому, что ты что-то знаешь. Потому что я понимаю боль твоей утраты. Когда все, что ты знаешь, рассыпается по частям. Еще вчера и позавчера я не понимала тебя и твоего поведения, — она тяжело вздохнула, понимая, что ей бы, наверное, тоже стоило выпить для такого разговора. Карлая молчала и продолжала внимательно слушать. — Я не знала, что у моего брата есть дочь. Если бы знала, то это бы все меняло. Не важно, кем была твоя мать, ровно как и то, где и как ты родилась, мы бы забрали тебя на Киллан. Род Крон всегда был благородным и честным домом. Мы ценим внутренние качества, а не то, кем является существо. — Даже если бы ты была метисом или человеком, тебе были бы здесь рады. И я уверенна, что, если бы мой брат знал о тебе или мог бы что-то сделать, он бы сделал. Он был благородным воином и никогда бы не позволил своей жене и ребенку прозябать на рудниках. — Я тебе верю, — коротко произнесла она. Ей было неприятно слышать, что было бы если… Она не любила смаковать упущенные моменты. Проще было жить с фактом. — Я была бы рада, если бы ты осталась здесь на Киллане. Там, где ты должна была быть с рождения. Я бы хотела показать тебе лучшее, что у нас есть. Чтобы ты смогла увидеть нас не только как бездушных тварей, но как благородных воинов. Как воинов, для которых понятия чести и благородства не пустой звук. Чтобы ты увидела красоту этого мира. Я очень хочу, чтобы ты осталась. Ты не представляешь, как много ты для меня значишь, — в голосе посла Карлая уловила затаенную тоску и мольбу. — Но если ты примешь другое решение, я смирюсь с ним. Я не буду тебя удерживать. Ты вольна сама делать выбор, хотя до конца я не смогу его принять. Они немного помолчали. Мира не знала, что еще можно сказать. Вся глубина эмоций была такой сильной, что любые слова были мусором. Карлая больше не могла оттягивать этот вопрос. Она закрыла глаза и глубоко вдохнула. Здесь и сейчас. «Боги помогите мне», — искренне взмолилась она, ступая в черную бездну под ногами. — Я никуда не полечу. Я останусь здесь, — да, она сказала это. Мира с удивлением взглянула на нее. — Правда? — Мне некуда возвращаться, — начала доказывать самой себе Карлая. — Я потеряла корабль, не выполнила задание и почти умерла… — а про себя добавила, что она потеряла так же и честь. И даже то, что этого никто не будет знать из людей, это не позволит ей жить как прежде. — Тебе не нужно оправдывать свое желание, Карлая, — перебила ее Мира. Она протянула руку ладонью вверх. — Ты даешь нам шанс стать больше, чем чужими. И я очень рада и искренне благодарна тебе за этот шанс, — Карлая смотря на ее руку, подняла глаза на Миру. Она прочитала там настоящую искрящуюся радость, которая, как утреннее солнце, освещала даже самые темные уголки души. Посол так улыбнулась, что в столовой стало ярче. Карлая видела эти искры и сама невольно улыбнулась, крепко пожимая руку Миры. «Ладно будь, по-вашему. Я останусь. Надо хотя бы попробовать…»