Хроники Киллана. Кристалл Эниннгов

      Карлая сидела, полуприслонившись головой к каменной кладке, и дремала, закрыв глаза. Помещение, в котором она обитала, по обстановке можно было смело называть скудным. Здесь была лишь постель, легкое одеяло и, пожалуй, все. Застекленное окно, вырезанное в камне, пропускало через себя ровный матовый свет.       В дверь постучали, и женщина сразу встрепенулась. Она ждала этого стука с момента поселения здесь. В комнату вошла генерал, облаченная в одежду, которая отличалась от ее дворцового наряда. Обычно туго собранные в пучок волосы были слегка растрепаны, и на них была видна легкая морось дождя.       — Мередит! — радостно воскликнула Карлая, подскакивая к ней, едва удерживаясь от объятий. Генерал сдержанно улыбнулась. Руки у нее были заняты.       — Я принесла тебе еды и воды, — она протянула кувшин с водой и сверток, в который были завернуты свежеиспеченные лепешки.       Карлая подняла на нее недовольный взгляд, но тут же осеклась, видя, с какой строгостью на нее смотрит генерал.       — Что ж, и на этом спасибо, — мрачно буркнула она, забирая нехитрые яства.       Лепёшки на вкус были просто божественны. Карлая не утруждала себя поиском стакана или плошки, чтобы пить воду как воспитанный человек. Она пила прямо из кувшина.       — Как ты здесь? — мягко спросила Мередит, оглядывая Карлаю с ног до головы. Женщина была облачена в обыкновенную белую ткань, которая была несколько раз обернута вокруг тела. Волосы, всегда подобранные, сейчас были растрёпаны и волнами ниспадали на плечи.       — У меня есть свободное время на размышления, я одна, и меня окружает тишина. Если не учитывать жесткую кровать, от которой ломят кости, и отсутствие всех благ цивилизованной жизни, можно сказать хорошо, — скептицизм Карлаи можно было потрогать руками.       — У тебя есть время и возможность подумать обо всем, что с тобой происходило. Если тебе есть что рассказать — рассказывай. С этого момента ты будешь нести ответственность за свои поступки как воин, — Карлая презрительно фыркнула, чуть не поперхнувшись. Было видно, что ей не по душе все, что происходило вокруг. Оценивающе скользнув по ней взглядом, Мередит прошла вглубь комнаты и присела на кровать, смотря на Карлаю снизу вверх.       — То есть до сорока лет нес ответственность кто-то другой? Не я? — женщина скривилась, доедая последний кусок первой лепешки.       С самого начала, как она прибыла сюда, внутри нее кипело несогласие с тем, что должно было происходить. Она возмущенно махнула рукой, чуть не выплеснув воду из кувшина.       — Почему я должна рассказывать о том, что было? Или думать об этом? Почему меня заставляют делать то, чего я делать не хочу? Жить в этой лачуге, питаться одними фруктами и хлебом, ждать непонятно чего? Почему я вообще должна раздеваться перед кем-то и проходить омовение? Что за привет из средних веков?       — Успокойся, — сухо сказала генерал, головой указывая напротив себя.       — Если бы я была неспокойна, здесь бы уже камня на камне не осталось, — тихо ответила Карлая.       — Перестань истерить, — отчитала ее Мередит, сурово смотря на свою ученицу. Карлая скривила губы. Она аккуратно поставила кувшин на пол так, чтобы не задеть ногой.       — Тебя смущает, что голая должна будешь окунуться на глазах у жриц? Боишься, что твое тело будут разглядывать? — прямо спросила Мередит.       — Ты думаешь, что, проходя этот обряд спустя столько лет, все поймут, что ты не отсюда, и что жрицы будут тебя за это осуждать? — генерал с размаху била в больные точки Карлаи, почти заставляя ту вздрагивать от каждого вопроса.       — Я не раздеваюсь перед тем, кого не знаю. Тем более перед толпой народа, — зло огрызнулась Карлая.       — Я бы на твоем месте больше беспокоилась не о том, как ты будешь выглядеть, а о том, что у тебя в голове в этот момент, — ответила Мередит.       — Этот ритуал не столько внешнее очищение, сколько внутреннее. Он символизирует вступление в старый мир с новым взглядом на него, — генерал видела всю бурю эмоций, которая бурлила в ее ученице. Это было понятно и естественно.       — С этого момента ты будешь нести ответственность за свои поступки как килланец. До этого ты была среди людей и равнялась под их рамки, следовала их законам. После обряда ты станешь полноценным членом мира Киллана. Он примет тебя, защитит и даст свое покровительство и свои возможности. Взамен этого он потребует соблюдения своих законов, традиций и норм порядка. Свершив тот или иной поступок, ты должна будешь отвечать за него по законам нашего мира. Тебя будет судить, оправдывать, ценить и любить Киллан, а не кто-то другой, — каждая фраза генерала падала как камень в воду. Женщина молчала. Ей было неловко от всего этого разговора и ситуации. Она чувствовала себя слоном в посудной лавке, и ей хотелось сбежать отсюда как можно скорее.       — Сейчас ты не можешь смириться с тем, что ты не была частью этого мира и не получила то, что должна была по праву рождения. Ты не хочешь думать, что при всех своих тренировках и внешних данных даже на фоне килланцев ты остаешься другой. Ты это чувствуешь. Люди не принимали тебя, потому что ты часть нашего мира. Килланцы не видят в тебе родного воителя, потому что большую часть жизни ты жила не с ними. Ты видишь Киллан другими глазами. Ты ощущаешь его по-другому, и это тебя выделяет. И также ты прекрасно понимаешь, что от тебя все будут требовать большего, чем от простого воителя. Я буду требовать, императрица будет требовать, и ты с этим не согласна. Тебе бы хотелось скрыться в тени, как ты это делала всегда, наблюдать со стороны, — она это сказала с такой интонацией, что Карлая нервно сглотнула. Ей казалось, что за все их знакомство генерал впервые говорила настолько прямо, без малейшей утайки.       — Ты глубоко обижена на то, как сложилась твоя судьба. И ты забываешь об одной важной вещи — все в жизни случается тогда, когда этому приходит время. И то, что ты культивируешь себя на тему того, что должно было быть иначе, не более чем потакание своей слабости. Ты оправдываешь себя вместо того, чтобы взять свое прошлое в свои руки, признать его и гордиться тем, кто ты есть.       — Хватит, — резко произнесла Карлая, — мне неприятно слышать то, что вы говорите, — продолжила она.       — Сейчас не время для приятностей.       — Мастер, мне больно это слышать понимаете? — Карлая подняла на нее глаза. По ее интонации Мередит поняла, что сейчас Карлая не увиливала. Ее слова действительно больно полоснули по живой ране. Наступила пауза. Карлая отвернулась к окну, а Мередит просто прислонилась к стене, прикрыв глаза.       — Мы с вами познакомились несколько месяцев назад, а вы с такой уверенностью говорите, словно знали меня всегда. Что за техника такая? — женщина готова была признать, что генерал знает ее куда лучше, чем говорит. А еще она подозревала, что Мередит даже чувствовала ее гораздо лучше ее самой.       — Твой клинок, твое тело, твои движения в спарринге. Все это может рассказать о тебе гораздо больше, чем ты сама, — Карлая хмыкнула, в эмоциях читалось недоверие. Она не совсем понимала, как такое возможно. Ведь это был всего лишь бой, а не откровения у психиатра.       — Тебе не нужно рассказывать мне обо всем. Если будет нужно, я это узнаю из твоих движений. Ты можешь лгать мне в глаза, скрывать свои намерения масками, носить другие одежды, но твой стиль владения клинком во многом является отражением того, что творится в тебе самой, — когда она сказала, что может читать, Карлае стало по-настоящему страшно. Ведь если генерал все про нее знала, то она могла уничтожить ее одним словом.       Мередит почувствовала, как по маленькой келье расползался запах страха и паники.       Карлая хотела выйти в стену, до того ей стало некомфортно находиться со своим мастером. Она всегда знала, что Мередит — сильная женщина, что она многое знает, но она не рассчитывала, что это относится и к ней. На нее вдруг начали давить стены.       «Только клаустрофобии не хватало».       — Карлая, — позвала ее генерал, — посмотри на меня, — килланка нехотя повернулась. Мередит смотрела на нее спокойным взглядом.       — Я не причиню тебе вреда — слово чести, — она кивнула, приглашая ее сесть рядом с собой.       Карлая села, но чувство страха никуда не ушло.       — Что вы еще знаете обо мне? — Ей хотелось услышать что-то хорошее, что-то такое, что могло бы ее оправдать в своих глазах и показать, что она не так уж и плоха. Генерал усмехнулась.       — Ты властная. Не любишь решать проблемы, гораздо интереснее смотреть, как их решают другие, верно? Тебе неинтересны все личности, лишь отдельные. Остальные для тебя — белый шум в твоей жизни. Тебе не чужда жестокость. Не терпишь конкурентов и всегда хочешь быть первой, но желание оставаться в тени заставляет уходить на второе место. И при этом ты уступаешь лишь при одном условии — тот, кто будет первым, должен быть достаточно умен, чтобы решать проблемы, и достаточно глуп, чтобы не замечать, как ты им манипулируешь. У тебя большие проблемы с подчинением. Ты не признаешь власти выше своей собственной, — при этих словах лицо Карлаи стало белее алебастра. Генерал почувствовала, что затронула что-то очень личное и не стала продолжать эту тему.       — Еще я вижу, как ты копируешь манеру речи, поведение, повадки и привычки тех, кто тебе нравится, — Карлая позволила себе нервно улыбнуться, подергивая плечами.       — Я не копирую других, — слабо протестовала она.       — Правда? Тогда я, наверное, ошибаюсь, сказав, что тебе симпатична Её Величество?       — Карлаю как током ударили. Она подскочила со своего места, метнувшись к окну и пытаясь унять внезапное сердцебиение.       — Ты даже себе не можешь признаться в симпатии к Аталанте. Ты настолько привыкла от всех всё скрывать, что так же относишься и к себе, — Карлая в смятении обернулась, всматриваясь в непроницаемое лицо генерала.       Она не знала, как себя вести. С одной стороны, ей хотелось кричать, что Мередит глубоко ошибается, с другой ей хотелось выскочить из кельи и бежать в противоположный конец вселенной.       — Вы не имеете права влезать в мою личную жизнь, — побелевшими губами тихо произнесла Рифт, она кипела внутри себя.       — Что не имею права? — переспросила Мередит таким голосом, что Карлая пожалела, что сказала это.       — Озвучивать тебе в лицо очевидные вещи? Думаешь, это сокровенное, глубоко личное? Карлая, это не сокровенное — это всего лишь плотское желание, — Карлая страдальчески икнула, чувствуя, как ее разбирают по костям и вывешивают сушиться на солнце.       Ей хотелось возразить, смотря на генерала, странно, что она вообще знает, что такое «плотское желание», но вовремя поняла, что это уже перегиб.       Мередит же, смотря на загоревшиеся протестом глаза и видя, как Карлаю разрывает желание сказать что-то обидное и резкое, выжидающе молчала. Ей было интересно, насколько далеко ей придется зайти в озвучивании слабостей женщины, прежде чем Карлая признает, что то, что творится в ее голове, гораздо важнее того, что происходит с ее телом.       — Я не вздыхаю по Лис. Я прекрасно знаю, где находится Её Величество и где я, — жестко произнесла Карлая, чувствуя себя так, словно она себя предавала.       — Думаешь не видно, как ты смотришь на Аталанту? Или то, с какой страстью бьешься с ней? Если бы ты с таким рвением изучала все дисциплины, что я тебе даю, ты бы уже добилась невероятного мастерства.       — Когда ты с ней, то копируешь ее мимику, жесты, даже взгляд. Ты не можешь скрыть свое восхищение, когда смотришь на нее. Ты жадная до ее эмоций. Стоит Её Величеству зайти на арену, как ты сразу оживаешь. Какими бы тяжёлыми ни были тренировки, ради нее ты готова пройти столько же и еще больше. Твой взгляд, когда она поправляет одежду… Ты сгораешь в огне желания, когда императрица находится слишком близко к тебе, — Карлая начала задыхаться, а Мередит смотрела на нее выжидающим взглядом, и на ее тонких губах почему-то витала едва заметная улыбка.       — Если бы тебе дали волю…       — Перестаньте, — сдавленно проговорила Карлая, опуская глаза. Если бы генерал озвучила еще и то, что она видела перед своими глазами каждый раз, когда Её Величество оказывалась сверху нее при каждом неудачно падении, она бы сгорела со стыда. Не хватало, чтобы Мередит была в курсе ее эротических фантазий и желаний.       — Прекратите. Не надо. Да, вы правы. Вы правы во всем, и я не могу это скрывать, но зачем вы мне все это рассказываете? Я это знаю и без лишних напоминаний, — большим открытием для нее стало, что теперь об этом знает не только она.       — Нет, Карлая. Знать и признавать все в себе — это разные вещи. Тебе кажется, что быть голой перед женщинами, которые в своей жизни видели больше обнаженных фигур, чем ты, это стыдно. Ты не заботишься о том, что творится в твоей голове. И о том, что если кто-то увидит твой мусор в мыслях, который ты не разобрала, то он будет куда более поражен, чем от вида твоей наготы. Ты переживаешь о мелочах, забывая о самом главном, — смотря на Карлаю, Мередит поняла, что ученица близка к тому, чтобы расплакаться, настолько сильно она загнала ее в угол.       Генерал улыбнулась.       — К тому же с твоими физическими данными я бы вообще не переживала по этому поводу, — она скользнула по Карлае взглядом. По эмоции, промелькнувшей на лице Мередит, Карлая поняла, что мастеру, нравится картина. Она самодовольно ухмыльнулась. Ей польстила такая оценка, тем более от генерала.       Атмосфера моментально разрядилась и стала более свободной и доброжелательной.       — Я тебе рассказала это не для того, чтобы унизить тебя или задеть, а для того, чтобы ты поняла смысл обряда и для чего ты его проходишь.       — Важно не то, что внешне, а внутри? — невинно уточнила Карлая, все еще не понимая, к чему ведет мастер.       — Обряд нужен, чтобы ты смогла разобраться в себе. Чтобы ты приняла свою жизнь как воин, смогла быть честна перед собой и своими желаниями. Не запирала их в надежде решить когда-то, тем самым культивируя в себе неуверенность и сожаление.       — Для молодых килланцев этот день значит, что они выходят из-под крыла родителей и полностью несут ответственность за свои поступки.       — Половые связи, потомство, профессия, партнеры, жизненный путь — все это они вольны выбирать сами, но они должны принимать все последствия своих поступков. Это обряд, когда молодые девушки и юноши понимают, что бессознательная жизнь закончилась, и теперь каждое решение будет иметь свои последствия. Эти трое суток даются им для того, чтобы полностью осознать важность контроля над своей жизнью, осмыслить то, что было сделано и принять это. Очень многие путают этот обряд с тем, что можно будет спать с кем угодно, но они забывают, что даже у бурной ночи бывают последствия, — женщина рядом с ней презрительно усмехнулась.       — Да, последствия в виде детей, — и, хотя ей хотелось сказать это иронично, прозвучало это печально. Она вспомнила свою мать и задала себе вопрос. Знала ли она, что делала, что будет и как повернется жизнь, когда переспала с Гором Крон? Думала ли она вообще о последствиях? Карлая на долю секунды ощутила себя возможным внезапным подарком, но тотчас вышвырнула эту идею.       — Тяжело, — только и ответила Рифт.       — Поэтому обряд проводится в пятнадцать лет. Когда у воинов еще нет груза за плечами. Они чисты хотя бы в плане уже совершенных поступков. Тебе нелегко потому, что у тебя большой опыт. Для многих килланцев - это шанс откровенно поделиться с теми, кто рядом, своими переживаниями, опытом или спросить о том, чего стесняются. В эти дни ни одно из откровений или вопросов не осуждается, а просто принимается. Не только со стороны того, кто проходит обряд, но и со стороны того, кто ему в этом помогает.       Повисло долгое молчание.       — Если ты хочешь со мной чем-то поделиться, то сейчас самое время, Карлая, — неожиданно мягко произнесла Мередит.       — Так вы и так про меня все знаете, что я еще могу рассказать? — добавила Карлая.       — Самые сокровенные переживания не лежат на поверхности, и ты это прекрасно знаешь.       Карлая молчала. Она знала, о чем говорила генерал. Рифт ближе придвинулась к мастеру, руководствуясь каким-то внутренним доверительным порывом.       Несмотря на то, что Мередит ее буквально отчитала, она не чувствовала в этом какого-то превосходства или насмешки. Она действительно просто озвучивала факты.       Карлае было приятно ощущать тепло своего мастера. От нее исходила какая-то умиротворяющая аура.       Рифт совершенно четко осознала, что ей хочется лечь на колени Мередит, и чтобы та зарыла пальцы в ее волосы. Эта картина была такой навязчивой, что ей стоило больших трудов не поддаться соблазну ее реализовать.       Чем больше она думала о том, что о ней знает генерал, тем больше понимала всю тщетность своих попыток доказать себе и генералу, какая она есть.       — И давно вы меня так… считываете? — уточнила она.       — С момента первого спарринга, когда мы только начали твое обучение. В течении всего остального времени я лишь получала подтверждение своим догадкам. И тем не менее, ты всегда находишь, чем меня удивить.       Карлае вдруг захотелось обнять Мередит и просить прощения за все бесцельно потраченные часы на препирательства и сопротивление. Видимо, ощущая настроение своей ученицы, Мередит осторожно обняла ее одной рукой за плечо.       — Это твой характер, Карлая. Ты очень осторожная. Вся твоя жизнь до этого требовала повышенного внимания. Ты много молчала и скрывала в себе, и это оставило в тебе свой отпечаток. Твои способности, данные от природы, приходилось скрывать, маскируясь под общую массу. Быть белой вороной на фоне всеобщей серости трудно. Многие ломаются, забывая о своем предназначении, многие мимикрируют, надеясь, что придет время и они расправят крылья. К сожалению, под гнетом общественного мнения и стандартов они часто теряют себя. Ты же продолжала бороться. Потому что превыше всего для тебя — это свобода.       Возможность делать то, что считаешь правильным, — прикосновение Мередит было таким осторожным и аккуратным, что Карлая даже не подумала отстраниться.       — Мастер, почему вы меня готовите к этому? Почему не кто-то другой, более близкий, кто, — Карлая запнулась, но затем, откинув напускное неудобство, прямо заявила, — кто знает о недостатках, слабостях и может указать на них не так прямо? По крайне мере перед близкими не стыдно обнажить свои мысли и страхи.       «Да и тело тоже», — добавила она про себя.       Генерал повернулась и посмотрела на нее долгим взглядом.       — Потому что на Киллане порой учитель и ученик связанны гораздо сильнее, чем обыкновенные родственники. Твой род или дом — это лишь принадлежность твоей крови к той или иной фракции. Наставник видит тебя без лишних эмоций: ослепляющей любви, чрезмерной заботы, злости или надежды. Эти чувства мешают тому, чтобы видеть твою истинную натуру и дать тебе возможность выразить себя в том направлении, которое ты сама выберешь. Моя задача научить тебя видеть разные пути. Настоящий наставник всегда готов прийти на помощь или подсказать что-то, если ученик сам к нему приходит.       — Это значит, что мы с вами связанны? — спросила Карлая, еще не зная, как реагировать на это.       — Можно сказать и так.       — Много у вас было учеников? Вы же обучаете гвардейцев Её Величества?       — Я не обучаю гвардейцев лично. Я отдаю лишь приказы, которые лучше подготовят их или разовьют их навыки как бойцов. Они приходят с желанием быть воинами и защищать Её Величество. Это я им и даю. Они не находятся в поиске себя и своей цели. Цель у них одна, и они ею живут всю жизнь. Этого им достаточно.       Некоторое время в келье висела тишина. Карлаю буквально разрывало от желания рассказать то, о чем она никому не говорила. О своем самом интимном переживании. Это была какая-то глубоко внутренняя потребность кому-то доверить наконец-то эту историю. Тому, кто не осудил бы и принял ее с этим как должное.       К тому же Мередит как никто вызывала в ней чувство полного доверия и уважения. Можно было по пальцам одной руки пересчитать людей, которые в ее жизни могли так сильно повлиять на нее. С недавних пор Мередит гордо занимала первое место.       — Я впервые убила в 14 лет, — начала Карлая. Ее голос звучал крайне тихо, и чувствовалось, что ей требовалась вся смелость, чтобы озвучить это в слух. По крайне мере это чувствовала Мередит.       — Оценить этот поступок я смогла лишь только когда повзрослела. Я поняла, что потеряла нечто большее, чем невинность. Это было ярче, чем первый секс или поцелуй, — Карлая начала неистово теребить ткань своей одежды. Она говорила неторопливо, вдумчиво, воскрешая в памяти все детали. Генерал ей не мешала, только повернулась к ней лицом и смотрела на ровный свет из окна, лишь иногда переводя взгляд на ученицу.       — Когда я стала наемницей, одна женщина, которая была моим напарником, сказала, что, убив кого-то по-настоящему один раз, ты пересекаешь черту, за которой меняешься ты и твой мир. Тогда я и поняла, что пересекла эту границу уже давно. Лишь со временем пришло понимание.       — Я не планировала и не хотела убивать, скорее, так сложились обстоятельства.       — Это была самая простая, обыденная, избитая ситуация, которую можно только придумать.       Темный переулок. Мужчина и женщина. Он хочет ее изнасиловать, а она сопротивляется. Я вмешалась потому, что хотела ей помочь, да и к тому же она была беременной. Я не могла просто пройти, сделав вид, что все идет своим чередом. После бесполезного разговора, угроз и насмешек он захотел надругаться и надо мной. Прежде, чем он успел хотя бы дотронуться до меня, мой нож уже вонзился ему в живот. Он был удивлен, ошарашен. Он не ждал, что я смогу вот так просто достать нож и убить его. Я сама не поняла, как это произошло, но голова оставалась ясной. Безразличие и спокойствие — все, что я чувствовала. Мне не было страшно, я не чувствовала ярости, я ничего не чувствовала, только видела его лицо — бесконечно удивленное и недоумевающее. Я вонзила нож еще раз и еще раз, — Карлая замолчала. Генерал выжидающе посмотрела на женщину, которая, как она поняла, решила рассказать о своем самом ярком переживании, на фоне которого все остальные подростковые страсти просто блекли.       Мередит почти наяву увидела эту девочку, которая спокойно свершила правосудие. Ей стало интересно, что же было в голове у молодой килланки в тот момент? Убить кого-то порой не могли даже взрослые килланцы, а Карлая сделала это будучи еще совсем ребенком. Проявилась ли в ней предрасположенность к хладнокровному убийству или это была случайность — вопрос оставался открытым.       — Ни жалости, ни злобы, ни удивления. Он молча свалился к моим ногам. Женщина сидела в ужасе. Взгляд метался, она хрипела, пытаясь выдавить из себя крик. В тот момент я подумала, что мне следует убить и ее, потому что если отпущу ее, то уже сегодня буду сидеть в тюрьме. Я отчетливо понимала, что она не нужна, что она лишняя в этой картине и ей не стоит жить. Я сделала шаг к ней, занеся нож для удара, — Рифт тяжело вздохнула. Казалось, даже сейчас это воспоминание давило на нее.       — Она сжалась, как комок, обнимая живот руками. И она, и я знали, что она должна быть следующей. Но этот взгляд… В нем я прочитала те же самые эмоции, которые были в ней, когда мужчина хотел ее взять. Неподдельный ужас. Она смотрела на меня не как на спасителя, а как на убийцу. Я успела подумать, что стала тем самым насильником, от которого хотела ее спасти. Тонкая линия уважения к чужой жизни, ее ценность осталась позади. Не было ничего необычного в том, чтобы просто убить. В этом не было оглушительного взрыва, драматичного раската грома, никто не причитал, а вокруг не образовалась помпезная церемония. Не было ничего того, что показывают в кино, нужно было просто правильно направить нож. Просто сделать усилие, чтобы металл преодолел сопротивление тела. Я ожидала чего угодно — ярости, истерики, заторможенной реакции, удовольствия, но я никак не ожидала, что буду мыслить настолько рационально и сухо. Мне не было дела ни до него, ни до ее жизни. Это были просто люди — никто. Жизнь — яркая искра, которая в любой момент может потухнуть. За доли секунды ее свет обесценился до жесткого рационализма. Я не могла поверить, что так просто и спокойно приняла решение убить ее, основываясь лишь на логике. Мысль была правильной, но лишенная человечности.       Это остановило меня, отрезвило. Я просто ушла, оставив ей жизнь, понимая, что в скором времени могу об этом пожалеть. Позже я уже поняла, что, если бы эта мысль была у меня в обыденной жизни, я бы расценила ее как эгоистичную, лишенную всего человеческого, ставящую во главу угла лишь собственное выживание. Я не рассказала об этом матери, но мои окровавленные манжеты на куртке вызвали у нее слишком красноречивый взгляд. Она не спросила, откуда кровь. Скорее всего, она подозревала, что произошло что-то серьезное. С того дня я начала ощущать себя не подростком, а взрослой личностью, которая должна понимать, что делает и какие последствия могут быть. Женщину, которую я спасла, я больше не видела, и она, скорее всего, тоже забыла обо мне, — длительная пауза.       — Я думала, что со временем смогу это рассказать хотя бы матери, но не успела. Я слишком долго медлила. Это вызывает… смешанные чувства, — Карлая не стала описывать, какие именно. Достаточно было того, что она смогла это открыто признать. Мередит чувствовала, что Карлая ей рассказала то, о чем не смогла поведать даже самому близкому человеку. Для нее это могло обозначать только одно — Карлая начинала доверять ей. Мередит улыбнулась и осторожно дотронулась до ее плеча.       Рифт обернулась к ней, смотря на нее взглядом, в котором сочетались сожаление и печаль.       В уголках ее глаза Мередит видела немую просьбу понять этот поступок и принять то, что его свершила Карлая. Генерал считывала эту невыразимую тоску кому-то доверять и быть принятой со всем своим багажом и опытом.       И она приняла Карлаю и поняла ее.       В этот момент, смотря в глаза своего мастера, Карлая почувствовала, что генерал относится к ней не как к простому болванчику для битья, а как к живой и уникальной личности. И в этот же момент она почувствовала огромное облечение.       Мередит слегка сжала ее плечо.       — Я бы на твоем месте не переживала по поводу обряда. Ты его прошла в четырнадцать лет, обагрив свои руки кровью. Ты смогла принять то, что ты сделала, и жить с этим. Ты знала последствия и все равно поступила, как говорила тебе честь. Многие килланцы в твоем возрасте не знают даже как правильно держать меч в руках. Ты научилась и обладаешь всеми необходимыми качествами для воителя в свои года, — Карлая продолжала смотреть на Мередит долгим тягучим взглядом. Его трудно было понять. Генералу казалось, что из глубин зрачков на нее смотрит что-то очень древнее. Она пыталась понять сущность этого взгляда, но стоило ей сфокусироваться на этой мысли, как ощущение пропало. Это было странно.       Мередит предпочла продолжить диалог.       — Многие из тех, кто проходит этот обряд, говорят о своих сексуальных желаниях, опыте, который они получили. Многие спрашивают о сексе и близости, делятся своими любовными откровениями. Очень малое количество из тех, кто проходит этот обряд, по-настоящему понимают, с чем им придется столкнуться, и лишь единицы задают правильные вопросы. Это не плохо и не хорошо, это просто факт, — лицо Карлаи смягчилось, и она застенчиво улыбнулась, отводя глаза.       — Неужели мои эмоции так видны по отношению к Её Величеству? — Мередит усмехнулась.       — Более чем. Но не забывай, что Аталанта в первую очередь императрица, Её Величество, и уж потом все остальное. Карлая окончательно смутившись поспешила перевести тему.       — У этого обряда есть своя история?       — Да, — генерал немного помолчала. Лицо стало таким же строгим как обычно.

***

      — Аматай — одна из самых молодых и красивых Богинь. В легендах говорится, что многие после встречи с ней давали обет молчания и навсегда закрывали глаза, чтобы навсегда сохранить перед собой ее облик. То, что они видели перед собой, настолько не соответствовало идеалу и красоте, что была вокруг, что им было невыносимо видеть весь мир в его несовершенстве. Своими действиями они хотели помнить о ней и привносить в него то прекрасное, что она в себе сочетала.       — По преданиям она родилась в лесу, оставленная воительницей среди деревьев и диких зверей. Лик девочки был настолько красив и добр, что ни одно животное не осмеливалось ее побеспокоить или обидеть. В ночь, когда Луна предстает на небосводе в своей полной красе, она заметила, как на Киллане светится вторая маленькая луна. Разбираемая любопытством, она обратила свой взор на красноватую планету и с удивлением увидела в глубокой чаще ребенка, который заливаясь смехом играл с матерым морлоком. Она удивилась, кто мог оставить столь прекрасное создание в чаще леса и спустилась на Киллан, чтобы покормить ее.       Карлая слушала, не перебивая мастера.       — Луна заменила ее мать, обучая и растя ее как свою родную дочь. Девочка никогда не знала печали, ее лицо всегда освещала улыбка, и даже когда ей хотелось плакать, она лишь печально улыбалась. Не было на Киллане существа, которому Аматая бы не сопереживала и не любила всем сердцем. Она была готова помочь всем и каждому, она хотела облегчить страдания и привнести в жизнь немного красоты и любви.       На ее пятнадцатую весну Луна сказала ей, что пора вернуться туда, где она сможет почувствовать себя как дома — к воителям Киллана. Выйдя из леса, Аматай направилась к реке, которая неторопливо несла свои воды вдаль. Завидев столь прекрасную девушку, которая светилась чистотой и любовью, река влюбилась в нее. Три дня и три ночи Аматая просила покровительства у своей матери Луны. На закате солнца третьего дня она неторопливо вошла в воды реки, чтобы омыться и двинуться в путь.       Река с любовью омывала ее ноги, с восторгом восхищалась ее идеальным телом и с желанием взирала на ее нетронутую чистоту. Когда Аматай хотела выйти из воды, Река поняла, что не переживет разлуки с ней. Она ухватила ее, не давая возможности уйти. Девушка испугалась, еще никто в ее жизни не желал ей зла. Она начала умолять Реку отпустить ее, но та была неумолима. Она полюбила ее больше своей жизни. Она не представляла, как сможет прожить хотя бы мгновение без нее. Все ее существование и смысл стал воплощением Аматаи. Река медленно забирала ее в свое царство.       — Я не могу позволить, чтобы ты ушла. Я слишком люблю тебя, чтобы отпускать. Кто, как не я, сможет позаботиться о тебе? Ты будешь моей Богиней, моей Императрицей. Я отдам тебе все свои сокровища, любое твое желание будет для меня законом. Ты будешь самой прекрасной из всех правительниц. Я преклоню колени перед тобой. Отдам свою власть тебе в руки, только останься. Я люблю тебя, и никто не сможет так любить тебя, как я.       Вода сомкнулась у Аматай над головой, лишая ее возможности дышать. Река была так поглощена созерцанием умиротворенного лица девушки, она так восхищалась идеальностью ее тела и правильностью черт, что не заметила, как в скором времени Аматая перестала дышать.       Все вокруг пришло в смятение. Луна заплакала кровавыми слезами, а звери, которые были одарены любовью и нежностью Аматай, в ту же минуту умерли. В одно мгновение половина Киллана погрузилась в скорбь.       Калакали, Богиня смерти, была удивлена столь резким всплеском в своем царстве. Она знала, что на Киллане не было войн, и когда души умерших одна за другой начали проноситься перед ней в свой последний путь, она задумалась. Взирая на всех, кто входил через ее врата, она заметила, как одна из этих душ светилась особенно ярко. Она была кристально чистой, нетронутой. Она сверкала так ярко, что сумрак в Империи смерти боязливо растворился в его сиянии. Душа источала любовь, силу, чувство сострадания. Она стояла на пороге смерти, с удивлением взирая на кристальные формы дворца. Неслышно стелясь по полу, Калакали приблизилась и спросила:       — Кто ты, Создание? Я никогда не видела ничего подобного. Зачем ты здесь? Я вижу, твой путь был оборван внезапно, и ты еще полна жизни и сил, чтобы отдать их другим. Как ты здесь оказалась?       Душа с любопытством взирала на нее. Калакали увидела, что это была молодая девушка удивительной красоты. В ней не было изъянов, она была совершенна. В ней не было чувства ярости, злобы, обиды или сожаления. Она смотрела на богиню Смерти, как взирают на свою мать — с теплотой и нежностью.       Почти каждый, кто ступал в ее царство, терялся в его сумраке, боялся, растворялся в своей боли и незнании. Никто не помнил, что ему нужно было здесь делать, никто не знал дороги. Все столь уверенные в жизни боялись ее мира и боялись посмотреть в лицо Смерти. Каждая душа, что проходила сквозь ее ворота реальности, старалась остаться на свету, боясь всмотреться в сумрак и мрак. Многие тянули с собой то, что не могли забрать, и лишь единицы благородно ступали, гордо подняв голову.       Эта девушка была особенной. Она без страха взирала на Богиню. Смело говорила с ней, словно общается с тем, кто равен ей по духу.       — Ты еще не закончила свой путь. Возвращайся в свет. Слишком многим нужна твоя любовь и внимание. Многие, кто приходит сюда, сожалеют, что слишком мало откровенно или честно любили. Позволь этим душам, которые находятся во свете, полностью познать чувство любви. Во всех ее красках.       — Я не могу, река не хочет меня отпускать. Она любит меня. Она хочет, чтобы я принадлежала только ей. Калакали задумалась, потом взяла за руку Аматай и повела ее сквозь свои ворота навстречу Свету.       — Я отпускаю тебя, и никто не может тебя удержать в своих оковах, даже если я не держу тебя. Ты можешь прийти, когда захочешь, когда почувствуешь, что твое время истекло. Ты свободна, и река больше не сможет овладеть тобой. Она будет любить тебя, взирая на тебя со всех сторон. Сверху — в виде дождя, снизу — в виде росы и льда. Она будет стелиться и служить тебе как туман. Она будет твоим союзником. Она будет сплетать узами тех, кто захочет последовать твоему пути любви, не взирая на законы, догмы и правила. Она скрепит нерушимой клятвой тех, кто, познав чистую любовь, готов будет отдать все ради другого, даже самое драгоценное — жизнь. Они рука об руку войдут в мое царство, и я обещаю тебе, что они не будут знать страха и боли. Этот путь для них будет легкий и спокойный. Вода будет служить тебе, как и хотела, и будет вспоминать о тебе, когда влюбленные, желая быть с друг другом, решаться на нарушение всех правил, — она с силой вдохнула, втягивая в себя всю воду. Она делала реки, океаны, озера, ручьи частью своей крови, позволяя им существовать в ритме своей сущности. Она подчинила воду себе, заставляя преклонить колени.       — Вода — часть меня. Вода символ меня, — она улыбнулась и поцеловала Аматай в лоб, даруя ей свое благословение.       Девушка вернулась к жизни и вышла из Реки обновленная, получившая в дар жизнь и безграничную любовь. То, что она проявляла к другим — проявилось к ней как милосердие. Аматай не сердилась на Реку, что та хотела оставить ее себе. Она простила ее, принимая ее в новой роли. Аматай продолжила свое дело, стараясь привнести в Киллан как можно больше любви и сострадания, — генерал замолчала. Карлая тоже молчала. Генерал так рассказывала, что Карлая словно сама пережила эту легенду.       — Вы очень красиво рассказываете, мастер, — наконец произнесла она, — спасибо.       — Обряд символизирует не только взятие ответственности за свою жизнь, но также и истинное проявление любви — сострадание, прощение и свободу. Река символизирует эгоизм, с которым мы порой любим, забывая о всех нуждах другого воина. Мы слепо хотим, чтобы он принадлежал только нам, ограничивая его свободу. Нам кажется, что никто лучше нас не может знать, что ему необходимо. Мы топим его в волнах своей любви и желаний, забывая, что можем лишь навредить своей навязчивой любовью, а порой и убить ее.       Несмотря на это, Аматай смогла простить Реку. Она не желала ей зла, она смогла ее принять в новой форме. И конечный этап — свобода. Вода отпустила ее, пусть и не по своей воле, и дала ей возможность подарить это чувство другим. Аматай не стала меньше любить ее за это. Наоборот, каждый раз эта эмоция становилась все сильнее, каждый раз, когда вода могла показать ей красоту мира сквозь призму себя. Сама история, как и обряд, показывает нам, что нужно любить, даруя свободу.

***

      Молодая женщина молча склонилась, когда Карлая вышла из своей кельи. Ее компания была необходима, она была помощницей главной жрицы. В обряде могли участвовать только три воина: генерал, как мастер Карлаи и тот, кто лучше всех знал ее, главная жрица храма и ее помощница, которая должна была помочь с проведением обряда. Лицо помощницы было наполовину скрыто капюшоном, оставляя на виду только губы и подбородок.       Весь день Карла пыталась сосредоточиться на том, что должно было произойти. Ей хотелось в полной мере ощутить важность этого мероприятия, не пропустить ни малейшей детали, а вместо этого получила отрешенность. Слова генерала проходили сквозь нее, она даже не слышала, что именно говорила Мередит. Девушка, которая встречала ее у выхода из кельи, вообще не вызвала у нее интереса. Она посмотрела на нее как на пустое место. Все вокруг казалось слишком нереальным.       Они шли под огромными сводами длинными бесконечными коридорами. Карлае казалось, что это целый лабиринт, из которого не было выхода. Ей было любопытно, и она смотрела во все стороны. Она не заметила, как тихий ветер, или пение птиц, или ритм шагов, начал выбивать вполне конкретный звук, который звучал как Ривьера.       Слог был красивым гортанным, глубоким. Карлая заслушалась, останавливаясь и озираясь по сторонам. Вокруг нее были лишь стены, выложенные в незапамятные времена, круглые своды и тихий шелест вокруг.       — Что такое? — спросила генерал, останавливаясь и смотря на Карлаю. Ученица только отрицательно помотала головой, при этом ее взгляд продолжал блуждать по стенам, словно что-то искал.       — Карлая, с тобой все в порядке? — настороженно переспросила Мередит. Рифт выглядела слишком потерянной. Генерал видела, что с ней что-то происходило с самого утра. Задумчивость и отчужденность Карлаи почему-то ее беспокоила.       — Все в порядке, — в трансе ответила Карлая, переведя на генерала завороженный взгляд. Рифт видела, как Мередит волнуется и в глубине себя переживает за нее. Все эти эмоции были очень глубоко спрятаны. Она пробиралась через непробиваемую броню, выискивая слабые места и просачиваясь через них. Это было любопытное и странное состояние.       Сама генерал чем-то напоминала ей сосуд, наполненный жидкостью с разными камнями внутри, которые светились, окрашивая ее фигуру тем или иным светом. Сейчас в ней преобладали цвета красного и желтого — страх и любопытство.       Генерал скорее ощущала, нежели физически видела, что Карлая рассматривает ее изнутри. Это было странное, липкое чувство, с которым она была незнакома.       — Пойдем. Не будем терять времени, — проговорила генерал, осторожно беря Карлаю под локоть. Ей казалось, что, если она к ней притронется, это вернет ученицу на землю, а ей будет проще не думать о потустороннем взгляде изнутри.       Они вышли из длинных коридоров, выходя на круглую арену, с которой открывался потрясающий вид. Колонны, которые полукругом стояли вокруг площадки, были украшены ползучими зелеными растениями, которые цвели мелкими звездообразными цветками. Ступени, вырубленные в скале, по обе стороны от площадки спускались к далекой воде. Карлая замерла, не в силах отвести глаз от открывшейся картины.       Пространство было залито золотистыми лучами солнца, даруя тепло и безмятежность. Вдали сквозь персиковую дымку намечались очертания далеких холмов. Само небо было покрыто легкими мазками слоистых облаков пшеничного цвета.       Несмотря на легкую пелену облаков, они не могли скрыть сияния трех ярких звезд, которые своим светом рисовали на небосводе отчетливый треугольник с загнутыми полукруглыми линиями.       На другом конце небосвода только начинала подниматься огромная белоснежная луна, а на фоне нее вторая, чуть поменьше — розоватая.       Не смея перевести дух, Карлая взглянула по левую руку от себя. Там была такая же полукруглая арена с колоннами, с такими же ступенями вниз. Разница была лишь в том, что там колонны были нещадно потревожены временем. Часть из них были сломаны на середине, другие у самого основания. Те, которые остались целыми, носили на себе далекий след резьбы, который отдаленно напоминал структуру перьев.       Все вокруг утопало в зелени. Раньше Карлая думала, что такие виды могут существовать только на картинках. К ней подошла главная жрица.       — Долгих и светлых лун тебе, моя дочь, — она слегка поклонилась ей, не сводя с лица Карлаи умиротворяющего взгляда.       Это была женщина, возраст которой трудно было определить. По росту она была ниже любого килланца, с абсолютно платиновыми волосами, раскосыми, узкими, светло-зелеными глазами и мягкой улыбкой. Она была облачена в золотистую ткань, которая была ловко закреплена крупной изумрудной брошью в виде резного листа.       С первого взгляда жрица казалась воплощением доброты и сострадания. Карлая с почтением склонила перед ней голову, безоговорочно принимая ее авторитет.       — Меня зовут Мадхена. Сегодня ты сможешь узнать милость нашей Богини Аматай. Прошу тебя, идем, — она жестом пригласила Карлаю вперед. Генерал и помощница жрицы отстали и шли на почтительном расстоянии от них.       — Я вижу, ты уже проделала большой путь в своей жизни, расскажи мне, как ты себя чувствуешь?       — Потерянно, — честно призналась ей Карлая. Спокойствие просто предрасполагало к откровенности. Жрица мягко коснулась запястья руки Карлаи.       — Расскажи мне, что ты чувствуешь, — подаваясь порыву, Рифт рассказала о своем странном ощущении отрешенности и о том, что она никак не может проникнуться важностью этого обряда. Ей было любопытно, интересно, но глубокого духовного трепета она не ощущала.       — Не стоит из-за этого беспокоиться. Ты уже многое видела в своей жизни, поэтому твои ощущения весьма понятны. Позволь им просто течь, как река. Не заостряй на них внимания, каждый воспринимает этот обряд по-своему. Для каждого он уникальный. Ты вовсе не обязана переживать то, что переживали другие. Ты другая, поэтому и твои чувства иные, — она мягко улыбнулась. Карлая честно ей сказала, что не видела смысла в этом обряде и для нее он выглядит скорее как формальность, нежели что-то важное.       Жрица продолжала улыбаться.       — Дочь моя, ты не первая и не последняя, кто относится к нему как к формальности. Это естественное течение вещей. Может быть, со временем ты и осознаешь его важность, — некоторое время они спускались молча.       Вопросы, слова, признания бурлили в Карлае шумной толпой, порываясь выйти наружу, но каждый раз останавливаясь на середине.       — Я чувствую, что тебя что-то гложет, расскажи мне, что тебя по-настоящему тревожит? — попросила ее Мадхена, когда они спустились вниз.       — Я… — Карлая замолчала, обдумывая вопросы, которые она хотела задать. Сейчас она поняла, что не все, что ее тревожило, было пустяком.       Рифт задумчиво смотрела на воду, которая была не кристально чистой, как она себе представляла, а переливчатой из темно-синего, который был почти что черным, до зеленого. Вода по своей гамме напоминала павлинье перо. Легкая рябь на ней удивительным образом приводила мысли в порядок. Если присмотреться, то можно было заметить, как в самой воде бесчисленное количество пузырьков постоянно поднимается кверху, при этом не нарушая ее поверхности.       — Я боюсь этого мира. Боюсь, что не понимаю его. Он кажется мне чужим, — жрица, не сводя с нее лучезарного взгляда, положила руку на плечо.       — Всему свое время, дочь моя. Ты сможешь его понять и почувствовать полностью, если позволишь себе это сделать, — Карлая только хотела спросить, что Мадхена имела в виду, но, взглянув в ее глаза, поняла, что уже знает ответ.       — Мы пришли. Тебе нужно только скинуть одежду, очистить свои мысли и три раза окунуться. Карлая невольно хмыкнула, дивясь тому, какой же простой был обряд.       Генерал, стоя чуть поодаль, видела, как ученица разделась, оставаясь полностью обнаженной. Легкий ветерок заставил ученицу передернуть плечами. В движениях сквозила робость и девичья застенчивость.       Мередит, наблюдая со стороны, отметила, что в фигуре Карлаи гармонично сочеталась женственность и сила. Это не могло не притянуть ее взгляда.       Помощница жрицы сделала пару шагов вперед. Было видно, что все ее внимание было полностью приковано к женщине, которая неторопливо заходила в воду.       В тот же момент, когда Карлая ступила в воду, жрица начала напевать низкую, тягучую мелодию. В ней сочеталось ощущение невесомости, древности и загадки. В мелодии было много гласных, длинных, поющихся гортанным голосом, почти животом, что делало их звук глубоким как орган.       Карлая медленно зашла в воду по грудь. Остановившись, она окунулась сначала один раз, потом второй. Перед третьим разом она медлила. Ритм мелодии завораживал, лишая воли. Звук тянул куда-то вглубь себя, он оплетал медленно, спокойно. Он был тягучим, как мед, постепенно наполняя тело и сознание вселенским спокойствием. Песня имела какой-то смысл, который можно было вот-вот уловить, нужно было только настроиться на нее.       Карлая невольно повторила звук, который слышала, когда шла сюда:        — Ривьера… — эта фраза идеально вплелась в общую мелодию. Она стала более понятной, знакомой и почти родной. Имя или название было тем недостающим ключом, который открыл двери, давая звучавшей с берега мелодии полностью раскрыть свою гамму. Тело молило расслабиться и позволить на секунду раствориться в глубине звучания.       В жизни воительницы еще никогда сочетание звука и ритма от произнесенного слова не имело такого резонанса с ее телом и умом, как эта жреческая песня.       Женщина снова опустилась под воду, ощущая, как тело полностью растворяется в невесомости, делая его одним целым с неторопливым ритмом.       Стоило ей полностью расслабиться, как мелодия набрала силу, полностью увлекая за собой ум Карлаи. Звук стал пульсировать в крови, наполняя сердце и заставляя всё тело испытывать непередаваемый экстаз, который отдаленно можно было сравнить с оргазмом, но гораздо более яркий, насыщенный, всепоглощающий.       Не было ни мыслей, ни суждений. Карлая стала самой мелодией и позволила ей вести себя куда-то вдаль.       Забыв, что она находиться под водой, Рифт выдохнула весь воздух из легких, все ниже опускаясь на песок.       Она могла видеть, как пузырьки ее воздуха медленно трансформируются в некую светящуюся фигуру. Она была расплывчата и постоянно меняла свою форму. От нее веяло теплотой, материнской заботой и безграничной любовью. Откуда-то эти эмоции показались Карлае знакомыми. Килланка догадывалась, кто мог вызывать в ней такие чувства, но образ был слишком расплывчатым. Подсознательно она к ней обращалась как к матери, но с гораздо большей теплотой, любовью и привязанностью, чем к той, которую она знала в своей жизни. Карлая была рада ей, как ребенок, который после долгих поисков наконец находил ту, которую любит больше жизни. Рифт знала, что постоянно искала ее, не находя в реальности. Отблеск своих эмоций к этой сущности она искала в образах женщин, которые окружали ее в жизни.       Всю ее личность переполнила захлестывающая эмоция любви и нежности. Не было слов, которые бы могли описать всю яркость палитры ощущения.       Фигура звала ее без слов. Килланка чувствовала этот отзвук во всем теле. Она приглашала ее пойти за собой, предупреждая, что дальше будет течение, с которым Карлая могла не справиться.       Это показалось смешным, ведь женщина чувствовала в себе силы справиться с чем угодно. Сила мелодии, которая была в ее теле, давала ощущение неуязвимости и всемогущества. Карлая чувствовала, как еще немного — и сможет управлять звуком, его мелодией, ритмом, менять по своему усмотрению, делать из него послушный инструмент, который будет петь так, как она захочет. Однако несмотря на это, она медлила. Образ звал ее за собой, предупреждал о чем-то, но Карлае было слишком интересно узнать что там — в другой стороне. Казалось, еще мгновение — и она поймет, что дальше, что скрывается в этом водовороте.       Тело стало более тяжелым, неповоротливым, течение, которого не было, внезапно начало набирать силу штормовой волны, болтая его из стороны в сторону. Рифт испугалась.       Практически в тот же момент воронка, о котором говорил ей образ, начала медленно заворачиваться, лишая Рифт спокойствия и желания заглянуть в нее.       Откуда-то Карлая поняла, что ей не под силу справиться с этим течением и с этим звуком, который изменился и стал тяжелым, поглощающим, парализуя волю и все эмоции.       Образ впереди дрогнул, изменился, шагнул к ней и протянул руку.       Карлая чувствовала уже не материнскую заботу, а силу, уверенность, твердую непоколебимость. Тонкая лента горячей любви, признания, совершенно точного узнавания нового образа начало наполнять тело. Карлая знала, кто перед ней, всегда знала.       Фигура стала огромной, заслоняющая собой весь небосвод, она стояла на берегу, который по ощущениям казался самой твердой опорой в мире. Фигура звала ее по имени. В ней была решимость, уверенность и безграничная любовь.       Трансформировавшийся берег в глазах Карлаи за спиной фигуры был золотистым. Перекатывающиеся песчинки создавали свою пронзительную, тонкую, резкую мелодию, которая шла в диссонанс с ощущениями Карлаи.       Тягучая мелодия внутри Карлаи стала вибрировать, словно злилась, что ее ритм нарушает другой звук, который мешал ей быть всеохватывающим. Чем звонче звучала мелодия песчинок, тем сильнее заворачивался водоворот, сжимая горло Карлаи уже ощутимой стальной хваткой.       Стало страшно. В новом ритме воронки, который с каждой секундой все ускорялся и усиливался, она увидела бездонные глаза тьмы, которые были по-человечески живыми, изучающими. Сделав над собой усилие, женщина вцепилась в протянутую руку, и ее с силой выбросило на берег.       От резкого удара Карлая резко выдохнула. Вернулись все эмоции, чувства, ощущения.       Голова раскалывалась, уши заполняло тяжелое дыхание, болели зубы, тело ломило, словно его прокручивали через мясорубку. Она открыла глаза.       Над ней, низко склонившись, стояла генерал.       — Карлая? Карлая, ты слышишь меня?       Карлая улыбнулась и, пересиливая сильную боль в руке, пальцами провела по скуле мастера.       — Мередит, — тихо проговорила она.       Она хотела сказать что-то еще, но на нее накатила такая безумная усталость, что ей хватило сил только взглянуть в глаза мастеру и моментально уснуть глубоким сном.

***

      После того, как Карлаю вытерли и уложили в кровать, накрыв теплым одеялом, Мередит с тяжелым вздохом выпрямилась.       Усталым жестом она положила ладонь на поясницу, которая стреляла ослепляющей болью.       Она чувствовала себя старухой, до такой степени была разбитой. Генерал закрыла глаза, прокручивая события прошедших пары часов.       Когда она вытаскивала Карлаю из воды, то не предполагала, что женщина может быть такой тяжелой. По правде говоря, ей показалось, что она пыталась сдвинуть каменную ступу. Чувствовалось, как Карлаю что-то держало под водой, и с такой силой, что ни один транспортный корабль был бы не в силах сдвинуть ее даже на сантиметр.       Генерала в тот момент наполнило чувство ледяной отрешенности. Она начала звать ученицу, руководствуясь скорее интуицией, чем разумом. Она не думала о том, что поступает в разрез с традицией, и о том, что не имеет права прерывать обряд. Все, что для нее имело значение, — это жизнь Карлаи.       В итоге ее голос был услышан. Карлая с такой силой вцепилась в ее руку и начала тянуть на себя, что Мередит сама чуть не оказалась под водой.       Когда она вытащила ученицу из воды и взяла её на руки, то почувствовала, как под тяжестью ее тела у нее подгибаются ноги. Генералу едва хватило сил выйти вместе с ней на берег, и свалилась на колени.       Ей пришлось сидеть на коленях, прижимая Карлаю к своей груди, так как вырваться из ее мертвой хватки было невозможно. В тот момент у Мередит мелькнула мысль, что обнаженная скрюченная фигура Рифт напоминала ей зародыш.       Клинсаль обнимала ее как своего ребенка. Генерал чувствовала, как сердце ее подопечной выбивало тяжелые редкие удары. Дыхания почти не было слышно.       Жрица опустилась рядом с ними на колени и начала медленно гладить Карлаю по голове, что-то тихо напевая. Мередит чувствовала, как оцепенение постепенно начинало покидать тело ученицы, и оно становилось легче.       Генерал осторожно положила ее на песок. Несколько минут под тихое пение жрицы она делала ей искусственное дыхание, просила вернуться и про себя умоляла всех богов, чтобы этот обряд не закончился смертью.       Спустя десять-пятнадцать минут, которые для Мередит растянулись в бесконечность, Карлая пришла в себя.       Генерал открыла глаза, окинув взглядом келью и убеждаясь, что это было лишь воспоминание, она тяжело оперлась на оконный проем.       Мадхена застала ее именно в таком положении. Живо обернувшись на звук открывающейся двери, Мередит встретила ее слабой улыбкой.       Жрица присела на край кровати, откидывая упавшие волосы с лица Карлаи. Выглядела она умиротворенной, даже счастливой.       — Как она? — нарушая тишину, тихо спросила Клинсаль.       — Хорошо. Очень хорошо. Она будет в полном порядке, когда проснется, — снова молчание. И генерал, и жрица задумчиво рассматривали Рифт.       — Как думаешь, что это было?       — У меня есть только догадки, но точные пояснения мы получим только когда Карлая придет в себя. Опасность миновала, сейчас Карлая просто отдыхает. Тебе тоже нужен отдых, — их взгляды встретились, и Мередит почувствовала, что безумно хочет расслабиться. Поднявшись, Мадхена поравнялась с Мередит и, проведя рукой по ее плечу, увлекла за собой.

***

      Мередит лежала на животе, полностью обнаженная, опустив голову на сложенные руки. Разговаривать не хотелось, поэтому все время массажа прошло в полной тишине.       Мадхена, смочив руки в масле, неторопливо массировала тело генерала, даруя ему расслабление от напряжения.       Как жрица храма Аматай, Мадхена в совершенстве владела искусством массажа, и поучиться у нее этому мастерству считалось большой удачей. Кроме этого она в совершенстве владела акупунктурой, которая в критической ситуации могла как спасти жизнь, так и оборвать ее.       Особенность жриц Аматай, так как они были приверженцами Богини любви, состояла в том, что им запрещалось носить любое оружие. Даже его подобие. Однако это не мешало им быть одними из самых уважаемых мастеров боевого искусства.       Закончив массаж, жрица накинула на Клинсаль легкую широкую шаль, которая полностью укрыла ее тело от прохладного ветра. Генерал не спешила вставать с кушетки. Пару часов она блаженно дремала в тишине, наслаждаясь разливавшимся теплом по всему телу.       Наконец поднявшись со своего ложа и завернувшись в шаль, она потянулась, растягивая все мышцы. Удивительно, но от усталости и разбитости не осталось ни следа. Умелые руки Мадхены полностью вернули ей силу.       Она села на невысокий стульчик, облокачиваясь на каменный стол. Жрица, принеся сладкий медовый напиток и пару блюд, пододвинула их к Мередит, а сама неторопливо села напротив нее.       Мередит только сейчас поняла, как проголодалась. Одна навязчивая мысль не давала ей покоя. Жрица, словно почувствовав, что генерал хотела поговорить, спросила:       — Все думаешь о Карлае? — Мередит молча кивнула. У нее из головы не выходила ситуация в реке. Можно было предположить, что Карлая не умела плавать, если бы она устроила заплыв на глубину. Можно было подумать, что ее по какой-то причине охватило желание покончить с собой. Но ни одна из этих догадок не находила отклика в сердце генерала.       С самого утра она заметила странную, несвойственную Карлае отстраненность. Тогда Мередит подумала, что Карлая волнуется, но даже в тот момент она была не уверенна, что права. Когда они шли коридорами, и Карлая остановилась в поисках чего-то, Мередит лишь убедилась, что какая-то важная деталь неизменно ускользала от нее.       — Меня не оставляет мысль, что мы стали свидетелями чьего-то вмешательства. Все мои ощущения находят в этом свой отклик, а любые логические догадки просто бессмысленны.       — Так и есть, — тихо проговорила Мадхена.       — Тому, что произошло в реке, нет логических объяснений. Твоя ученица слишком сильна и любит жизнь, чтобы так просто от нее отказаться. Мы не можем ничего утверждать, пока не услышим от самой Карлаи, что на самом деле она испытала, — жрица переплела длинные пальцы, не сводя взгляда с лица Мередит.       — Я могу лишь утверждать, что то, что она пережила, является глубоко личным переживанием. Не жди, что Карлая кинется тебе о нем рассказывать, как только проснется. Возможно, она поговорит с тобой на эту тему гораздо позже. Может быть, она еще сама не знает, что с ней произошло. Ей нужно время, чтобы принять и осознать некоторые вещи.       — О чем ты? — нахмурившись, спросила Мередит. На это жрица лишь загадочно улыбнулась. В ее глазах блеснули искорки задора.       — Карлая захотела вернуться лишь тогда, когда ты ее позвала. На мой призыв она не ответила. Я бы не смогла ее вернуть, как бы ни хотела. Твоя ученица доверяет только тебе, — Мередит чувствовала, что Мадхене было еще что рассказать, но жрица замолчала, выдав ровно столько информации, сколько могла принять сама генерал. Она пристально смотрела на свою собеседницу.       — Вернутся откуда? — уточнила генерал.       Мадхена тихо рассмеялась.       — Мередит, ты как была нетерпелива, так и осталась. Когда придет время, Карлая сама тебе все расскажет. Дай пространству время, чтобы оно расставило все по своим местам. Твоя ученица сейчас переступила важный рубеж в своей жизни. Ей необходимо подумать, разобраться во всем и по-настоящему понять, чего она хочет. Когда она определится, то сама придет к тебе.       — Сколько тебя знаю, ты всегда говоришь загадками. Я уверенна, что ты знаешь, что произошло тогда, но не говоришь об этом. Почему? — Мередит не сводила внимательного взгляда с благодушного лица жрицы, которая была воплощением вселенской доброжелательности.       Мадхена, чувствуя, что Мередит напряжена, вытянула ногу и кончиком большого пальца провела по колену генерала. Она неторопливо ласкала кожу, и ее собеседница была совсем не против этого.       — Во многом ты и Карлая похожи друг на друга, как две капли воды — вы любопытны и хотите получить ответы здесь и сейчас, — жрица говорила это успокаивающе, — мои ответы сейчас не будут иметь для тебя ни смысла, ни значения. Когда вы обе получите ответы на вопросы, которые вас волнуют, тогда мои объяснения будут хоть чего-то стоить. Сейчас это будет лишь сотрясанием воздуха.       Мередит не услышала то, что хотела, но спорить с Мадхеной было бесполезно. Оставалось довольствоваться тем, что было. Поджав тонкие губы, она вернулась к еде.       — Вы нужны друг другу, — вновь заговорила жрица.       Килланка подняла на нее взгляд, в котором читался легкий вопрос.       — То, что произошло на обряде, лишний раз доказывает, что вы связаны с друг другом.       — Как мы с тобой?       — Нет. У нас с тобой связь, которая родилась благодаря выбору, который мы с тобой сделали, хотя и у этого выбора есть изначальная суть.        — С Карлаей ты связана гораздо сильнее. Ты удивишься, когда я скажу, что эта связь была до нас и будет после. Эта красная нить тянется сквозь все жизни.       Ты не выбирала ее в свои ученики, так же, как и она тебя в свои учителя. Просто в данной жизни так сложились ваши роли. Катализатор, которым является Аталанта, свел вас вместе.       Это могла быть и не императрица, кто-то другой, но в итоге вы бы все равно встретились.       — Поясни, пожалуйста, — попросила ее Мередит, чувствуя, что понимание ответа очень близко, но он ускользал от нее.       — Есть множество вопросов во вселенной, на которые мы не можем дать вразумительный ответ. Тот путь, который мы проходим до принятия важного события в нашей жизни, не является единственным верным и существующим.       — Где-то путь кардинально другой, где-то он отсутствует вообще, но в итоге поворотные события остаются неизменными. В твоей жизни и в жизни твоей ученицы такое событие — ваша встреча. Она могла пройти по-другому, в другом месте, при других обстоятельствах, даже в другом теле, но это бы свершилось.       — Что, если я не смогу пройти этот путь? Что, если Карлая откажется? Неужели нет выбора и все предопределено за нас?       — Не недооценивай свои силы. Если бы ты была неспособна пройти свой путь, ты бы отказалась от него еще раньше. И хотя ты была близка к этому, ты нашла в себе силы продолжить изучение этого мира.       — Я смогла это сделать только благодаря тебе, Мадхена, — не поднимая глаза произнесла Мередит.       — Если бы не ты, не твоя безграничная любовь и терпение, я бы не смогла идти дальше. И ты, и я это прекрасно знаем. Если бы ты не показала мне сущность любви, ее красоту и исцеляющую способность, вряд ли бы я вообще сидела здесь и стала тем, кем стала. Во многом, если не во всем, я обязана тебе.       Жрица мягко улыбнулась, нагнулась и положила руку на колено генерала.       — Мередит, я лишь показала, как расправить крылья. Ты выбирала лететь тебе или нет. Без твоего решения ничего бы не вышло, — генерал смотрела в раскосые глаза, чувствуя, как внутри нее все теплеет от чувств признательности.       — Что касается Карлаи, то так уж сложилось, что ты единственная, кому она будет верить. И только ты способна указать ей на то, что она ищет — путь к истине. Она чувствует это и тянется к тебе. Карлая может отказываться от своей сути, от потребностей своего духа, но все равно каждый раз она будет возвращаться к тебе. Один раз вкусив плод наслаждения, уже очень сложно отказаться от него или забыть его вкус.       — Твоя Карлая тянется к большему, более высокому и чистому. Я думаю, ты это уже заметила. Она не умеет задавать вопросы и не принимает ответы, но интуитивно она уже знает, как все устроено. Твои слова лишь подтверждают это. Ей надо научиться понимать себя, находить ответы и слышать их.       — Да, ты права. Она может много и иногда задает хорошие вопросы. Но она, как ребенок, который в попытке разжечь маленький костер сжигает весь лес.       Мадхена выпрямилась, поправляя одеяние на плече.       — Не все вещи в этой жизни предопределены, но то, что должно произойти — произойдет. Можно лишь менять вариацию этого события — суть останется неизменной. Тоже самое касается вашей встречи. Она неизменна.       — Когда именно образовалась эта связь?       — Давно. Возможно, еще даже до Из начальных времен. Вы выбрали друг друга, дали слово идти вместе до самого конца. Что это за конец и когда он будет — никто не знает.       В этой жизни вы обе будете учиться друг у друга, несмотря на то, что она пришла к тебе в роли ученика.       Можно это назвать простым стечением обстоятельств, но обстоятельства просто так не складываются. Всему есть причина. И иногда она лежит за гранью нашего понимания, вселенной, даже жизни.       — Почему именно Карлая?       — Она — тот золотой ключик, который поможет тебе открыть твои двери. Ты сможешь понять это, когда почувствуешь эту связь глубоко в себе.       — Мадхена, меня не покидает ощущение, что ты говоришь о Карлае так, словно знала ее уже очень и очень давно, — жрица на это лишь ослепительно улыбнулась. От этой улыбки все вокруг засияло солнечным светом.       — Мне положено знать больше, чем тебе. Я же служу тем, кто находится вне времен и пространств, забыла? Я вижу многие вещи в их настоящем ракурсе. Многие ненавистники Истины могут поспорить со мной, но говорю ли я правду, может рассказать только время.       — Все равно не понимаю, — тихо проговорила генерал.       — Со временем ты поймешь все. Сейчас я тебе советую отпустить ситуацию и позволить ей быть, — Мадхена встала и, подойдя к генералу, откинула шаль с ее плеч. Пальцы прошлись по выступающей ключице, а затем по обнаженной спине. По коже Мередит побежали мурашки.       — Когда мы в последний раз виделись, Мередит? — та не спешила с ответом, лишь прикрыла глаза, отдаваясь легким прикосновениям.       — Давно, — наконец, тихо произнесла она.       — Так, может, пора наверстать нашу разлуку? — Мадхена, поглаживая ее шею, склонилась к Мередит, стремительно сокращая расстояние между губами…

***

      Когда Карлая проснулась, она чувствовала себя бодрой и отдохнувшей. Уже давно в ее теле и умонастроении не было такого всепоглощающего ощущения отдыха, однако вспоминать о том, что было, она не хотела. На это было несколько причин: первая — она не особо понимала, какую роль в этом всем играла Мередит, и вторая — она просто не знала, как это объяснить, чтобы не показаться глупой. Она бой с Кайяной с трудом смогла облечь в слова. Все, что она могла бы рассказать, казалось ей пошлым и неточным, не вмещающим в себя всю глубину и мощь переживаний.       Как только она увидела входящую в келью Мередит, внутри нее вспыхнуло гигантское ощущение смешанных эмоций. Это лишало слов. Она поспешно отвела взгляд, стараясь смотреть куда угодно, только не на генерала. Она думала, что стоит ей взглянуть на своего учителя, как она сразу все поймет, лишь заглянув ей в глаза.       — Её Величество хочет тебя видеть. Аталанта сказала, что будет более тесно обучать тебя политике и государственным делам. Сейчас ты к этому в полной мере готова. Твои уроки со мной остаются в силе. Каждый вечер на закате солнца, — Карлая молча кивнула, смотря в угол.       — Ты хорошо себя чувствуешь? — в голосе генерала мелькнула забота.       — Да, спасибо большое. Я отдохнула, — Карлая кивнула.       На пару секунд повисла неловкая тишина. Ученице явно не терпелось избавиться от присутствия генерала. Ее взгляд и поза говорили о том, что ей было очень неловко.       Мередит, пристально окинув ее взглядом, поняла, что Мадхена была права — Карлая не собиралась ничего рассказывать.       Но зная характер своей подопечной, Мередит была уверенна, что рано или поздно они вернутся к этому. Рифт была из тех килланцев, которые прежде, чем обсуждать что-то важное, будут пристально рассматривать и разбирать про себя, и лишь когда все будет либо совсем непонятно, либо частично, она придет к ней.       Генерала мало кто мог впечатлить, но Мадхене каждый раз, каждую их встречу, удавалось удивить своей мудростью. С недавних пор к тем, кто мог ее удивить, стала относиться и Карлая.       Ученица двинулась на выход.       — Если я опоздаю на нашу встречу, все так же будут дополнительные часы тренировок? — внезапно спросила ученица, чуть поворачивая голову.       — Совершенно верно, так что постарайся, пожалуйста, не опаздывать.