***
Кабинет, куда они пришли, был небольшим, чистым, с множеством маленьких цветов и даже аквариумом, в котором неторопливо плавали две больших рыбины. — Будете что-то пить? Чай, кофе, воду? — Нет, спасибо, — ответила Грейс, осматривая помещение на предмет ловушек. — Присаживайтесь, не бойтесь. Диваны и кресла проходят дезинфекцию каждый день, так что возможность заразиться чем-то неприятным сведена к нулю. Грейс внимательно посмотрела на невысокую женщину, которая едва ли доходила ей до груди. — Не удивляйтесь. У меня есть подруга килланка, я знаю, какими вы можете быть брезгливыми, — она спокойно улыбнулась, направляясь к висящим на стене шкафчикам, — возможно, я смогу вам предложить то, что вам понравится. Она достала из шкафчика белый порошок, взяла чистую большую чашку, высыпала в неё содержимое пакетика и залила его горячим молоком из кулера. — Угощайтесь. Думаю, это вам придётся по вкусу больше, чем наши местные напитки, — она протянула капитану чашку, из которой неторопливо поднимался пар. Грейс не сводила с неё подозрительного взгляда. Женщина не выглядела опасной. Наоборот, она была дружелюбной и заботливой. — Не бойтесь, я не хочу вас отравить. Я врач. Я лечу, а не калечу, — та, видя, что килланка не торопится угощаться, поставила чашку на свой стол, жестом приглашая капитана сесть напротив. Грейс опустила глаза вниз, с удивлением обнаружив, что по запаху и консистенции в чашке был напиток адария. — Откуда это у вас? — спросила она, подозрительно втягивая носом знакомый аромат и осторожно присаживаясь на край белого кресла. — Всё от той же знакомой. Она на дух не переносит наши напитки. Говорит, что в них нет вкуса. Мы с ней встречаемся время от времени. И чтобы не морить её жаждой, я всегда держу про запас её любимый напиток. Грейс сузила глаза. В словах женщины она услышала гораздо больше, чем предназначалось для её ушей. Она осторожно взяла чашку, делая маленький глоток и чувствуя, как по языку растекается знакомая тёплая, тягучая жидкость. — Спасибо, — после нескольких глотков проговорила Грейс. Женщина заметно повеселела. — Раз гость напоен, можно и представиться. Екатерина Орзаммасцева — заведующая отделением онкологии, — она перегнулась через стол, протягивая руку для пожатия. Грейс, смерив её внимательным взглядом и помня, как на этот жест ответила Карлая, осторожно пожала ей руку. — Грейс Тс’Ахира, — к удивлению, дотрагиваясь до этого человека, она не испытывала привычного чувства отвращения и брезгливости. — Какая звучная фамилия, — улыбнувшись, проговорила женщина, — как звук трещотки у гремучей змеи. Капитан благосклонно улыбнулась, не имея особо понятия, с чем именно сравнили имя её рода. — Вы с подругой… — Моя коллега, — поправила её капитан. — Ага, ясно. Вы здесь по какому… — По работе. — Я вас поняла, — врач не стала дальше расспрашивать и некоторое время молча смотрела на Грейс, которая сидела маленькими глотками потягивая адарию. — Позвольте узнать, вы были… в Чёрном городе? Грейс повернулась к ней, открыто смотря в лицо и поражаясь синеве человеческих глаз. Всматриваясь в черты незнакомой ей женщины, она подумала, что её глаза напоминает ей цветы Лики, растущие у берегов лесной реки, и что раньше она никогда так не всматривалась в лицо чужака. — Этот взгляд, аура, если хотите сказать, — оправдалась врач, чувствуя на себе испытывающий взор капитана, — я работаю с пациентами уже очень давно и всегда чувствую, когда они приходят из города смерти. Это ощущение трудно с чем-то спутать. Грейс молчала. При всём радушии женщины, она не собиралась говорить, где они были. Впрочем, врач это и сама поняла. — Вы как раз вовремя приехали, — сменила она тему, — Екатерина жива только по той причине, что безумно хотела увидеть госпожу Карлаю. Никто не верил, что она дождётся её, и всё же Карлая здесь, — врач улыбнулась, складывая руки на животе и откидываясь на своём рабочем кресле. Сколько работаю, а что меня до сих пор поражает, так это сила человеческого духа. Грейс сделала глоток напитка. — Кто эта женщина? — спросила она в свою очередь. Ей было любопытно, к кому советница поехала без раздумий? И кому она целовала руки? Ведь на Киллане это было жестом любви и доверия. — Екатерина? В прошлом была видной бизнесвумен. Долгое время у неё было дело в сфере развлечений. Потом, насколько я поняла, она ушла из бизнеса и занялась свободной работой по оказанию организационных услуг. Она старается не рассказывать о себе слишком много. Видимо, профессиональная, годами выработанная привычка, — доктор усмехнулась странной двусмысленной улыбкой. — Что с ней? Она болеет? — Грейс продолжала расспрашивать, как губка впитывая информацию. — Она умирает. Онкология. Поступила к нам, когда все кости были поражены метастазами. У неё запущенная четвёртая стадия рака. Удивительно, как она жила до этого без обезболивающих, — доктор покачала головой. — Всё это время, с тех пор, как она попала к нам, её поддерживала вера во встречу с госпожой Карлаей. Ей никто не давал больше месяца, а в результате — она с нами уже почти полгода. Мы продлеваем её жизнь, но единственная причина, по которой Екатерина всё ещё борется с болезнью и помогает нам — Карлая, — и в её голосе прозвучало что-то вроде восхищения. — У вас похожие имена, — озвучила очевидное Грейс. — Да, — врач улыбнулась, поднимаясь со своего кресла и подходя к столику, где находился пузатый кувшин с коричневой жидкостью, — у вас тоже такое бывает? — Иногда, — лаконично ушла от ответа капитан, — почему она ждала именно Карлаю? — Госпожа не рассказала вам? — удивилась врач и, не дожидаясь ответа, продолжила: — Насколько я поняла из рассказов Екатерины, Карлая очень важна для неё. Екатерина никогда подробно не рассказывала, что их связывает, даже когда была в бреду. Но я поняла, что госпожа занимает в её жизни особое место. Екатерина отзывается о ней с особой нежностью и любовью. Говорила, что обязана ей жизнью. Грейс чуть чашку не выронила. Она не ожидала такого ответа и уж тем более такой щедрости от советницы. — Жизнью? Она обязана ей жизнью? Врач налила себе в чашку напиток и, бросив в него каких-то два белых кубика, села на место, помешивая жидкость ложкой. «Килланец спасает человека? Дарит ему жизнь? Это что-то новое…» — не удержалась Грейс от ироничной мысли. — Да, — улыбнувшись, ответила врач, — говорила, что это самое дорогое, что кто-либо делал для неё. Знаете, как врач могу вам сказать, что это действительно роскошный подарок, который один может подарить другому. Грейс молча пила напиток, смотря в аквариум. Этот визит рассказывал ей о советнице больше, чем она готова была осмыслить и понять. — Вообще, — продолжала тему врач, — я поняла, что это особый человек, ой, простите, килланец в её жизни. Вы бы знали, как она ждала её. Каждый день для неё был, как второй шанс. Даже не знаю, что в ней сильнее — сила духа или желание увидеть госпожу. Не было никаких гарантий, что она дождется её, и всё же чудо случилось. — Как вы нас нашли? — Не мы, — прокашлявшись, ответила доктор, — Екатерина. У неё какие-то свои знакомые и связи. Как только ей сказали, что госпожа на Марсе, она моментально послала за ней. Картинка вокруг десницы, с её личными связными, познаниями чёрного мира, близкими людьми, которые смогли её найти, всё сильнее говорили Грейс о том, что десница связана со шпионажем и устранением. — Чем Карлая особенна для Екатерины? — полувопросительно-полузадумчиво проговорила Грейс. Врач мягко улыбнулась, смотря на капитана. — Думаю, всё дело в любви. Грейс оторвала взгляд от лениво огибающей коралл рыбы. — Вы хотите, сказать, что они… — она боялась подумать, что десница могла иметь отношения с человеком. — Я не знаю, какие именно отношения их связывают, но я точно знаю, что здесь есть любовь. Я не знаю ни одной силы, которая могла бы так связывать людей, — кроме любви. Екатерина живёт не благодаря медицине, а вопреки ей. И всё ради того, чтобы в последний раз увидеться с килланцем. Называйте это как хотите, но здесь не обошлось без любви. Слова человеческого врача очень сильно резонировали с тем, что думала и во что верила сама капитан. — Удивительно, но насчёт любви и её силы я с вами согласна, — врач выдвинула ящик стола и достала оттуда плоскую, блестящую плитку какого-то угощения. — Удивительно, правда? — Что удивительно? — переспросила капитан, не понимая к чему вопрос. — Мы — представители двух разных рас, которые едва терпят друг друга, сошлись во мнении, что любовь может творить невероятные вещи. Любовь — у вас, у нас — может творить чудеса, и ей не важен ни пол, ни раса, ни гендер. Перед лицом чего-то большего мы, как тело, становимся едины. Любовь, война, горе, страх — это всё эмоции делают нас едиными. Если мы любим, мы любим искренне, веря в невозможное. Если мы плачем, мы горюем об ушедших. Возможно, это нас объединяет? Грейс неотрывно смотрела на врача. Эти самые слова несколько часов назад прокричала ей в лицо и десница, только в другом ракурсе и в другой тональности. «Вдруг она права? — задала себе самый страшный вопрос Грейс. — Вдруг мы действительно просто зеркало друг друга?» — Хотите шоколадку? — просто спросила Екатерина, раскрывая обёртку и беря маленький кусочек коричневого угощения. Грейс пропустила вопрос мимо ушей. — Как вы пришли к таким выводам? Вы так спокойно относитесь к килланцам, хотя признаёте, что мы можем быть брезгливыми по отношению ко всему? Вас такое отношение не задевает? Доктор не спеша помешивала у себя напиток в чашке, медленно точа плитку шоколада. — Знаете, Грейс, я большую часть жизни проработала врачом. Я столько людей, янусов и даже килланцев видела, что уже давно перестала вести им счёт. Я видела самые разные раны: и рваные, и колотые, и переломы, и сотрясения, и даже смерти; и причина этих ран всегда была одна и та же — душевная рана. Все они приходили ко мне, чтобы я облегчила их страдания. Некоторые даже не знали, что у них болит, но они приходили, потому что что-то болело. И если присмотреться к ним — у всех болела душа. Грейс молчала. — Я знаю, что большинство килланцев нас терпеть не могут, как и большая часть людей. Я тоже была такой. Пока не встретила свою подругу. Мы не выносили друг друга, и если бы не случай, сомневаюсь, что мы вообще начали бы общаться. И чем больше мы узнавали друг друга, тем больше понимали, что у нас много общего и что враждовать вовсе необязательно. Капитан слушала и наблюдала, как рыба, плавно покачивая плавником и вылупив свой глаз, смотрела прямо на неё. — Мы разные, да, и при этом есть вещи, которые объединяют нас. Капитан медленно отпила из чашки. — Например? — спросила она. — Стремление видеть в другом живом существе — добро. Грейс, выгнув правую бровь, повернулась к Екатерине. — Разве? — в её голосе сквозил сарказм и недоверие. — Мои родители назвали это душой, вы — светом, а я называю это добротой. Сарказм и недоверие капитана улетучились в тот момент, когда она услышала слово «свет». Между тем врач, запивая сладость, продолжила. — Меня вырастили в понимании, что у каждого есть душа. Я долгое время отвергала эзотерику, религию, веру, всегда считала это лишь инструментом управления людьми. Думала, что это игра на слабостях, на неизвестностях, но, когда пошла работать врачом, поменяла свою точку зрения. Я поняла, что вера — это то, во что мы сами выбираем верить. Грейс поудобнее устроилась в кресле, закидывая ногу на ногу. — Продолжайте, — проговорила она. — Я часто сталкиваюсь со смертью, и перед её ликом даже самые суровые, безжалостные, отчаянные убийцы и насильники робеют и превращаются в детей. Им страшно. Им страшно, что там нет ничего. Они могут толкать пламенную речь о том, что доказала наука, но наука бессильна там, откуда возвращаются с беспамятством. Люди жалеют о самых простых вещах — о несбывшейся любви или мечте. Жалеют, что не сделали или сделали слишком многого. Не все, конечно. Кто-то с радостью готов впасть в беспамятство в надежде раствориться там. Но чаще всего им страшно. И даже в самом отбитом нацисте перед лицом смерти можно увидеть доброту. Спящую, маленькую, возможно, едва заметную и никогда не реализованную — но она есть. Я называю это добротой. Она есть у каждого, только, вероятно, не у всех она развита. Я верю в доброту. А мои родители верили в душу. Кто-то верит во вселенский заговор. И для каждого из нас эта вера очевидна. Очевидна настолько, что мы принимаем это за истину. Грейс продолжала молчать. Её поразила глубина размышлений этой человеческой женщины. Чего она никак не могла предположить, так это то, что среди её врагов будут те, кто задумывался о таких вопросах. Что кто-то из чужаков был способен анализировать, менять свою точку зрения и размышлять. Среди всей бесформенной массы, с которой ей приходилось сталкиваться, эта женщина горела, как яркий факел. — Я ещё не встречала таких людей, как вы, — достаточно честно проговорила она, поворачиваясь и смотря Екатерине в глаза, — вы отличаетесь от других. — Вы тоже, — ответила Екатерина, — попробуйте шоколад. Возможно, он вам понравится. Грейс взяла маленький треугольник шоколада и осторожно надкусила его. Вкус был необычным. Терпким, сладким, с каким-то незнакомым привкусом. — Что за привкус? — Цитрусовые — апельсин. У вас таких нет? Возможно, есть, но на вкус другие, — задумчиво проговорила капитан, смотря на угощение в своих пальцах, — действительно интересный вкус. Екатерина довольно улыбнулась. — Вы считаете, что доброту или душу нельзя увидеть? А как же те существа, которые творят добро? Это проявление души на ваш взгляд? — Какая-то её часть, да. Видите ли, доброта, как я это называю, она не всегда может проявляться в поступках. Она может быть и в отношениях, и во взгляде, и даже в мыслях. Если брать традиционное понятие души, что в него вкладывает каждая религия, оно слишком избитое, чтобы принять его на веру. Я, возможно, не верю в душу как таковую некую субстанцию, но я верю, что в каждом есть что-то, что делает его больше, чем просто человеком, или килланцем, или янусом. — Свет, — вставила в свою очередь капитан. — Да. В этом плане трактовка килланцев, по крайне мере, что я знаю от своей подруги, мне ближе и понятнее. Свет — это то, что есть всегда. Он не перестаёт быть светом, если его поместят в тёмный ящик. Его невозможно поймать, убить, утопить или сжечь. Он просто есть вне зависимости от того, какой мир его окружает. Светом можно пользоваться, а можно оставить как есть. Доброту я расцениваю так же. Она просто есть. В каком-то плане свет и доброта для меня понятия бессмертия. — Даже так? — удивилась капитан. — Почему? — Свет будет всегда, даже когда я умру, или когда погибнет моя планета. Он был до меня и до моих предков. Он есть. А о добром поступке можно вспоминать через долгие года, передавать это своим поколениям. Таким образом доброта, проявленная через поступок, становится бессмертной, — доктор улыбнулась, вставая с кресла и обновляя свой напиток. — А если о поступке забудут? — задала каверзный вопрос Грейс. — Тогда именно в этом существе она умрёт, но продолжит существовать дальше. — А как же животные? Как они проявляют доброту? Например, хищники? Вряд ли они будут проявлять доброту к своей добыче. Екатерина улыбнулась. — Вы, Грейс, задаёте очень интересные вопросы. Давно я не говорила на такие глубокие темы, да ещё и с тем, кого вижу в первый раз. — Да, я тоже не привыкла говорить с человеком, — усмехнувшись, ответила капитан, ставя пустую чашку на стол. — Будете ещё? После Чёрного города надо восстановить силы, — Тс’Ахира немного помедлила и согласно кивнула головой. — Если вам не сложно. — С радостью, — доктор взяла чашку и понесла её к шкафчику, чтобы насыпать смесь адарии. — Я думаю, что и свет, и доброта, и душа, это не совсем одно и то же. Это лишь понятия, которые мы даём, чтобы нам проще было воспринимать то, что мы не можем описать словами. Есть вещи слишком великие, могучие, непостижимые для нашего разума. Животные не задумываются о таких понятиях. Они просто существуют в рамках своей природы. И здесь я больше склоняюсь к тому, что у них есть свет. То, что движет ими, даёт силу к существованию. Доброта? Нет. Они бы вымерли, не убивай потенциальную жертву. Но свет? Да. — И что же различает разумное существо от неразумного? Например, человека от животного? — продолжала допытываться капитан. — Доброта? Свет? — Возможность мыслить. Анализировать. Выбирать, — твёрдо ответила Екатерина. — Свет даёт нам всем жизнь, а доброта — это как одна из его граней. Мы подбираем эти слова, чтобы нам было легче определить то, что мы не понимаем. Екатерина достала ещё одну нетронутую плитку шоколада. — Я очень люблю сладкое, — извиняющим тоном проговорила она, — мне хоть и нельзя много, но под такие душевные разговоры хочется чего-то подобного. Угощайтесь. Грейс сделала глоток напитка, кинув осторожный взгляд на лакомство. — Знаете, у нас на Киллане некоторые воины верят в то, что мы все частички Света. Верят, что есть один большой Кристалл, из которого мы все вышли; и что любовь частичек к изначальному Свету была настолько велика, что он захотел узнать, что в нём такого, что он есть в глазах смотрящего, что воплотился в детях, которые вышли из него. И с тех пор каждый килланец является носителем Света, который глазами воина познаёт сам себя, — она протянула руку, беря плоский квадрат угощения. — А вы сами верите в это? — проникновенным голосом спросила Екатерина. Грейс подняла на неё взгляд, всматриваясь в чистые синие глаза. В них она не видела ни похоти, ни жадности, ни привычной злости. Она смотрела в глаза человеческому врачу и видела там любопытство, страсть к познанию мира, возможно, лёгкую грусть и спокойствие. — Наверное, да, — неторопливо ответила она. — У нас это называют верой в Бога, — продолжила Екатерина. — Вы в Него верите? — Раньше — нет. Но когда начала сталкиваться со смертью, с реанимацией, с тем, как, наверное, не побоюсь этого слова, свет покидает тело, я поверила, что есть что-то большее, чем мы. Чем космос, космические перелёты и вся наука вместе взятые. Простите мой нескромный вопрос, вы видели вблизи, как кто-то умирает? — Грейс отрицательно покачала головой. Да, она отнимала жизни, но все эти разы были на расстоянии вытянутого оружия или даже больше. — Я частый свидетель смерти. Я видела как то, что было человеком, становилось плотью. Ничего не менялось, однако ощущение, что перед тобой не живое существо, а всего лишь тело, очень сильное. Труп. Я видела, как реанимировали людей. Как некоторые возвращались и жалели, что вернулись. Слышала, что видели всё, что мы делали. Я не завидую их опыту, но если сложить всё вместе, то лично я думаю, что есть то, что нам не познать. Как бы мы ни старались, это останется за гранью нашего понимания. Так что, отвечая на ваш вопрос — я верю, что есть что-то большее нас самих. Грейс молча жевала шоколадку и запивала её адарией. Вкус был очень нежным и сладким. — Почему в самом начале вы сказали, что у тех, кто к вам попадал, болела душа? — в свою очередь задала вопрос Грейс. — Они делились своими историями. Кто-то в горе, кто-то в злости, но все они в конечном итоге хотели любви. У них у всех болела душа. В моём понимании, именно душа требует и хочет любви. Не свет, нет. Душа. Брошенный любовник, озлобленный наёмник, отчаявшаяся проститутка — им всем не хватало любви. Они все её хотели, но они боялись себе в этом признаться. Наша наука шагнула далеко вперёд, мы полетели в космос, узнали, что не одни, и до сих пор не может принять одну простую истину — нам всем нужна любовь, — доктор глубоко вздохнула. Грейс вспомнила Лору, её потерянный взгляд, поведение, когда Карлая её допрашивала и то, что ей на первых порах показалось умелым подыгрыванием. Она вспомнила девиц в подворотне, в верхнем городе, и наконец килланку-проститутку, и у неё сжалось горло. — А как же киллеры, наёмные убийцы, торговцы людьми? Им тоже хочется любви? — в свою очередь спросила она. Ей было интересно, что скажет врач. — Да, им в первую очередь, — уверенно заявила врач, делая глоток напитка и ставя чашку на стол, — подумайте сами, стал бы счастливый человек, подвергать страданиям другого? Нет. Всем этим людям нужна любовь, хотя полюбить работорговца или того, кто может спокойно забрать жизнь, — довольно сложное дело. Грейс вспомнила ту невозмутимость и даже какое-то пренебрежение в образе Карлаи, когда она расправлялась с наёмниками. «Для неё забрать жизнь — это так же просто, как и сделать вдох. Она не сожалела, не грустила. Она делала это с точностью…» Ответ на неторопливое размышление ее потряс: «…убийцы. Она стреляла со снайперской точностью, твёрдой рукой и холодным расчётом. Я могу поспорить на свой корабль, что Карлая была или есть опытным воином, который не раз обагрял руки кровью». Странно, но это открытие даже немного смутило Грейс. — Вы встречались с госпожой Карлаей до этого момента? — Грейс вдруг стало интересно, как бы её увидела врач в свете своей позиции. — Нет. К сожалению. Знаю о ней только со слов Екатерины. И судя по тому, как Екатерина к ней относится, я бы с удовольствием пообщалась с госпожой Карлаей, — она отломила большой кусок шоколадки, — и я совершенно точно вам могу сказать, что сейчас госпоже Карлае нужна будет любовь и поддержка. Она нужна всем, когда у него уходит кто-то близкий. Даже матёрому байкеру нужна любовь, когда у него умирает любимая собака, — Грейс воззрилась на неё с удивлением, — поверьте моему богатому опыту. Возможно, не сейчас и не сразу, но ей нужна будет поддержка. — Вы говорите так, словно знаете её, — с укором проговорила Грейс, — хотя только, что ответили, что не встречались с ней. Екатерина вытерла крошку с уголка губ. — Я просто знаю, что всем нужна любовь, а в трудные моменты жизни — особенно. Перед лицом горя, страха и любви нет различий, помните? — она улыбнулась. В этот момент над её рабочим столом засветилась красная лампочка. — Бог ты мой, — врач подскочила, выскакивая за дверь. Грейс вышла следом за ней, прихватив с собой маленький кусочек шоколадки.***
Когда они вошли в палату к Екатерине, Карлая сидела почти в такой же позе, как и в момент, когда они покинули палату. Врач метнулась к кровати больной и развернула к себе экран с жизненными показателями пациентки. На них значились сплошные нули и ровная полоска пульса. — Время смерти 04.32 по земному времени, — тихо сказала она, активируя окно регистрации смерти. — Причина — остановка сердца. Десница сидела на кровати, не шевелясь. Она смотрела на безмятежно улыбающееся лицо женщины. Екатерина выглядела настолько спокойной и счастливой, что казалось она просто заснула. «Она ушла с миром…» — огорчённо подумала Грейс. Она знала, что такое потерять близкого, и не завидовала нынешнему положению советницы. Она подошла к Карлае и хотела положить ей руку на плечо, но остановилась. Её сковало странное чувство. Она поняла, что здесь, на этой сцене прощания, она лишняя. Врач, Екатерина и Карлая без слов понимали друг друга. Они были в общем коконе, а Грейс осталась за ним. Врач положила руку на плечо советницы. — Она ушла с миром. Ты помогла исполнить её последнее желание, — Карлая взяла её за руку, крепко сжимая. Грейс словно отдалили от них на пару десятков километров. Чужак понимал и чувствовал напарницу лучше, чем она. Грейс ясно осознала, что не понимает ни свою напарницу, ни врача, ни того, кто уже ушёл. Это был совершенно чужой ей мир. С похожими эмоциями, переживаниями, но совершенно другой. Она не понимала его, не понимала запахов, тонкостей, переживаний. Для неё это была просто картинка, а чужак и Карлая знали каждый мазок этой картины. Десница медленно склонилась к Екатерине и поцеловала её в лоб. Она провела руками по её волосам, скулам и задержала их на кистях, которые были умиротворённо сложены на животе. Грейс опустила глаза. Карлая встала с постели спустя несколько минут, не проронив ни слова. Капитан, подняв на неё взгляд, заметила кольцо на мизинце левой руки. Раньше украшения там не было. — Мы пришлём вам информацию, когда всё будет готово к кремации, — тихо проговорила врач. Карлая кивнула и, не говоря ни слова, вышла из палаты. — Берегите её. Сейчас ей будет непросто, — напоследок проговорила врач, смотря на Грейс, когда та развернулась уходить. Капитан молча поклонилась и поспешила вслед за напарницей. — Я… — Грейс попробовала сказать утешительные слова, но десница резко взмахнула рукой, приказывая молчать. Больше капитан не предпринимала попыток заговорить. Она и не знала, что можно сказать в таком случае, чтобы это было уместно и понятно, поэтому молчание было не самым худшим вариантом. Всю дорогу к кораблю они провели в безмолвии, а когда взошли на борт, советница, не проронив ни слова, скрылась в каюте. Что творилось внутри неё, Грейс оставалось лишь гадать. Она не чувствовала от напарницы ровным счётом никаких эмоций. Ещё больше её напрягало то, что и лицо не выражало ровным счётом ничего. Оно было ровным и спокойным. Грейс даже сомневалась, действительно ли у неё ушёл из жизни тот, кто ей был дорог? Больше похоже на то, что ей всё равно… И хотя в голове ещё звучали слова врача, что некоторые не могут признаться, что им нужна любовь, смотря на монументально спокойную Карлаю, начинали закрадываться подозрения, что это было именно то, что ей было нужно.