(в моём плейлисте только ты)

Первое, что Хёк видит с утра, – сообщение от Чихо. «чувак, это что за херня такая…» Слова гремят в голове Хёка тихим разочарованным тоном Чихо, и от его воображаемого взгляда – того самого, исподлобья – становится физически тяжело. Хёк валяется в скомканной постели, не шевелясь, хотя складка так и не накинутого одеяла больно упирается в лопатку, с тошнотой вспоминая, что вообще вчера творил. Твиттер разрывается инфой о его пьяной трансляции (и о тех, в которых он успел появиться), вылезать из дома от этого не хочется вообще. Хёк её не пересматривает, хотя на ютубе сохранённых версий – хоть лопатой греби. Он не отвечает Чихо, потому что даже не знает, что на это ответить. На нём всё ещё вчерашняя одежда, несвежая и ужасно мешающая, но он упрямо лежит, пялясь в сообщение, которое так и не прочитал в мессенджере – оно висит уведомлением, какое-то осуждающее и жутко неприятное, неправильное, будто Чихо не должен так разговаривать. Будто Хёк вообще может позволить себе мысли о том, что Чихо не прав. Конечно же, он прав. Стыдно. Хёк выгребается из постели часа через полтора, весь вялый и совсем без настроения, отмокает в прохладном душе, потому что кажется, что, если давление хоть немного поднимется, его просто вырвет. Он долго-долго чистит зубы: во рту настоящая помойка. К вечеру, ничего толком не сделав и непонятно от чего устав, он пишет Чихо: «простите, чихо-щи.» Чихо читает. И не отвечает. Он бывает таким жестоким временами. Через два дня у него в инсте дофига историй с крю – Хёк давится ими в гримёрке после своего выступления, несколько раз пытаясь как-то прокомментировать, но не находя слов. В конце концов, почему его вообще должны как-то задевать слова Чихо? Да, он не любит все эти пьяно-курящие дела. Да, он почему-то выглядит выше всего этого, и что с того? Хёк пересматривает истории раз, второй, десятый. Они веселятся, а у него тут своё расписание (тоже довольно весёлое, но без Чихо всё не то). Хёк так и не пишет ничего к этим историям, только просматривает периодически уведомления, интересуясь, не опубликовал ли Чихо чего. На видео он смеётся громким каркающим смехом (как обычно) и кажется счастливым. У Хёка без Чихо быть счастливым почему-то не получается. Он приезжает домой раньше обычного, не оставшись на афтепати и даже не дождавшись конца концерта: просто сваливает оттуда, попрощавшись с теми, кто тоже тусовался за кулисами. От бухла, стоящего в ящиках на кухне, становится тошно, хотя Хёку и нравится так расслабляться. Чихо всё ещё сверлит его взглядом исподлобья где-то на задворках сознания, спрашивает, что это за херня-то такая, и в ответ у него хочется поинтересоваться насчёт того же. Хёк валяется на диване, с которого обычно шлёт селки в инстаграм, и смотрит на люстру. Думает о Чихо. Чихо в этом мастер: делать то, что заставляет других думать о нём если не постоянно, то часто уж точно. У себя в голове Хёк отправляет ему: «мне грустно без тебя». И потом там же отчаянно пытается удалить это, злится на самого себя, потому что, блин, с фига ли он такое творит. Они с Чихо довольно продолжительное время даже переписывались редко, оба занятые работой, а потом пошли эти совместные релизы, перекрёстная работа и чёртов SMTM. Заскоки фанючки, которыми Чихо кидался в него на людях, почти бесконечное хёкхёкхёк, которое настолько глубоко забралось в голову (или не только туда), что избавиться почти невозможно. Хёк гоняет в голове мысли о Чихо, нелепо анализирует его действия чёрт знает сколько, пока в момент не осознаёт, что блин, Чихо тупо взял и влюбил его в себя. Своей откровенностью, которая, возможно, была просто фансервисом, который Чихо забыл оставить в своей компании рядом со своей группой. В окружении Хёка в фансервис почти никто не может, для них вышка – пофлиртовать с фанатками со сцены, кинуть сердечко или сказать что-нибудь пошло-горячее. Чихо изощрённее: у него за плечами годы опыта во всём этом дерьме, поэтому он такой сложный. Когда он настоящий? Хёк понятия не имеет, и разбираться ему не хочется. Круто, он влюблён в Чихо. Эта мысль такая новая и необычная, как неожиданная стрёмная покупка, которую ты сделал, думая задницей, но пока ещё не осознал. Какое-то время ты в эйфории, но рано или поздно осознаешь, что купил полное дерьмо. Хёк с интересом крутит эту мысль туда-сюда, примеряет на неё сюжеты банальных ромкомов и осточертевших дорам – десятки – и откровенно забавляется. И что с того? Что он вообще может себе позволить? Это чувство такое же забавное и неполноценное, как… Что? Хёк думает, что это всё серьёзно до усрачки, потому что у него проблемы с зацикленностью, он не умеет легко переключаться, и это качество впервые кажется ему стрёмным. Боже, в какое же дерьмо он вляпался. Чихо ужасен: все эти его широкие громкие жесты, повадки, смех, скачущее настроение и в любой ситуации откровенное выражение лица, за которым ничего не спрячешь. Хёк вдруг осознаёт, что отвратительно без ума от всего этого сейчас и был без ума довольно долго, просто не задумывался. Даже не осознавал, что чувствует. Чихо вообще сложно не восхищаться, он же ведь лучший. Хёку хочется выйти на улицу, потому что дом вдруг кажется малюсеньким, сдавливает, как будто Хёка засунули в бочку. Он накидывает здоровый чёрный балахон, прячась в капюшон, открывает все окна в квартире и собирается выйти ненадолго. Во дворе тихо и просторно, Хёк не знает, зачем гонится за этим простором, но ему в секунду становится так невыносимо. Боже, сколько же в нём копились все эти чувства, что теперь из-за них даже дышать сложно? Хёк открывает дверь, звякая о неё ключами – и тут же роняет их. Чихо стоит за дверью, прижавшись лбом к дверному косяку. Он дёргается от звона, поднимает взгляд – тот самый, исподлобья – и выдаёт вдруг глухо: - Дай мне минуту. Жарко пиздец. Чихо похож на огромную кучу одежды, скиданную у Хёка под дверью: он стоит сгорбившись, упирается лбом в прохладный металлический обналичник и выглядит неожиданно уязвимым. О, Хёку знакомо это состояние. - Ты бухой? - Ага, немножко. Такой честный. - Пусти меня, - он нелепо пытается вписаться в узкую дыру между дверью и Хёком, предсказуемо не пролезает своими широченными плечами и неаккуратно наступает на валяющиеся ключи. – Блять… Больно. Хёк стоит, смотря на дверь квартиры напротив, а потом тупо поворачивается следом за Чихо. Тот покачивается, упираясь ладонью в стену и смотря себе под ноги. Блин, он походу вообще в говно. Хёк хватает его под локоть и отпинывает связку ключей к стене. Они звенят. У Хёка в ушах звенит тоже. Чихо приваливается к стене в коридоре – рука Хёка соскальзывает с его предплечья, как слабо завязанная ленточка – и смотрит в потолок. Его шея блестит в вороте толстовки, и весь он выглядит так, будто напялил на себя тысячу вещей. - Я был не прав. Хёк так не думает. - Я посмотрел трансляцию, пока ехал сюда. Хёк не думает, что стоило это делать. - Ты заливал полное дерьмо. - Я… - Я люблю тебя. Хёк замолкает, растерянно сжимая ручку двери. Так не бывает, это просто бред. Он тихо и как-то безнадёжно выдыхает себе под нос: - И я тебя, - больше думая о том, что будет делать с этой информацией, когда Чихо протрезвеет, чем о том, что он действительно услышал. Этого слишком много для одного вечера. Чихо опускает голову, смотря на Хёка – разница в их росте в узкой прихожей кажется жутко огромной и Чихо кажется огромным тоже – а потом улыбается той самой лёгкой улыбкой, от которой его губы цепляются чуть друг за друга. Они яркие и блестящие у самого рта. - Ты ничего не замечал, сколько бы я ни говорил и что бы… - он запинается, глаза его пьяно блестят, вау, это так очаровательно, - ни говорил. Поэтому пришлось так. Хёк только сейчас замечает усталость на его лице и грусть в голосе. Чихо выглядит, если присмотреться, потерянно и немного безысходно, будто шёл с мыслью, что это будет последним, что он сделает в жизни. У Хёка от этих мыслей комок в горле встаёт. Он хватается за безвольную руку Чихо, похожую на длинный шнурок, и за полшага пересекает коридор поперёк. Плечо Чихо влажное и горячее. Хёк готов поклясться, что ощущение его около лба – лучшее за всю жизнь.