Глава 2
14 сентября 2017 г. в 16:56
Празднества идут одно за другим непрекращающимся потоком: всюду веселье, мёд льется рекой, и никто не задумывается о том ужасе, что мог бы воцариться под Горой. Повержен последний из великих драконов, хотя совсем не об этом думал Торин, делая выстрел. Послы всех ближних королевств целую неделю прибывают, чтобы самолично увидеть останки дракона, и каждый день для Торина — как в тумане. Дис — такая малышка, и у отца нет ни единого седого волоса, и Фрерин…
Фрерин полон жизни, жизнерадостно смеётся, добродушно подтрунивает на Торином и готов раз за разом расспрашивать о подробностях убийства Смога. Торин старается удовлетворить любопытство брата, и остальные гномы явно прислушиваются к таким рассказам. Фрерин златоволос, отлично выглядит. Стоит ему спросить Торина, откуда тот вообще знал, что прилетит дракон, всё, что брат может ему ответить, это «Нутром чуял». Отец хлопает Торина по плечу по меньшей мере раз в день и качает головой, будто не находя, что сказать.
Ко времени совета на следующий день Чёрную стрелу вырезают из тела змея. Посланец, несущий её, преклоняет колено перед троном, предлагая деду Торина осмотреть орудие убийства. Король-под-Горой смотрит на Стрелу усталым взглядом и косится на внука, явно гадая, как Стрела, выкованная гномами для защиты Дейла, попала к Торину в руки, не говоря уж о том, как именно такой стрелой внук ухитрился пробить дракону брюхо. Наверное, это — признак того, как сильно подкосили Трора возраст и болезнь: король без обиняков отпускает посланца, приказывает вернуть Стрелу в Дейл вместе с двумя другими, и отправляется пересчитывать богатства в королевской сокровищнице. Его одержимость ранит Торина, но если король не желает расспрашивать внука, как к тому попала священная стрела, то остальным и подавно этого делать не стоит.
В конце недели весь Эребор освещается огнями великого пира, и гостей так много, что Торин едва может разглядеть стены пиршественного зала поверх голов Высокого Народа. Молодой гном окружён членами семьи — они веселы, радуются жизни, всё время подкладывают на тарелку Торина лакомства, тащат его танцевать и петь старые песни. Его любят. Так сильно любят…
Торин знает: это не сон. Ему не хватит воображения представить себе всё это. Но беззаботность родичей вызывает в горле ком. Они так безыскусно радуются его подвигу, что Торин чувствует себя тёмным, изуродованным существом, которое старается укрыться среди весельчаков. Жизни других гномов так не похожи на его собственную; они думают, что Торин — один из них. Но это не так, совсем не так.
И всё же он любит свою семью. И сейчас, наверное, даже сильнее, чем в былые времена. Торин раздумывает над этим, закусывая второй порцией молочного поросёнка, когда, показательно опаздывая, является делегация из Дейла, и снова приходится принимать поздравления.
Гирион — человек средних лет, на неделю старше, чем был когда-либо в прошлой жизни. В сдержанной манере правитель Дейла поздравляет Торина, рассматривая при этом задумчиво, и произносит:
— Как будете в следующий раз у нас в городе, заходите на ужин. Зайдёте?
Хитрость Гириона вызывает на губах Торина такую редкую в последнее время улыбку, и гном отвечает:
— Зайду.
Гирион отходит, склонив голову в поклоне, и снова начинается кутерьма: представления высоких гостей, развлечения, и праздник опять идёт полным ходом.
Через два часа Торин измождён, но из гордости не показывает этого. Балин ловит его взгляд и издаёт смешок в адрес принца, а после уводит Торина в покои, примыкающие к пиршественному залу.
Торин пользуется перерывом, чтобы проверить, что обруч на голове сидит прямо, и причесать пальцами бороду. Балин просто смотрит на Торина, — едва-едва наметились морщинки вокруг глаз старшего гнома, — а после произносит:
— Я горжусь тобой, парень.
Закладывая большие пальцы за кушак, Балин продолжает:
— Будущее полно опасностей. Теперь-то их стало поменьше, ведь ты так рано возмужал. Хорошо, что когда-нибудь нами будешь править ты, и с тобой богатство нашей Горы умножится.
От такого признания у Торина становится тепло на душе, но упоминание о богатстве заботит его так сильно, что от наставника не скроешь.
— Что, Торин?
На смертном одре Торин уже раскаялся в своей алчности, думая, что это раскаяние будет последним в его жизни, но, хотя всё это осталось в прошлой жизни, от своих слов отступать не собирается.
Торин знает, что начинать такой разговор ещё рано, но Балин многое готов принять и смотрит искренне, а главное, может дать дельный совет. Так что принц отвечает честно:
— Думаю, будет мудро рассеять богатства Эребора; вложить их в дело вместо того, чтобы держать в недрах Горы.
Балин искренне возмущён:
— Да почему же, Торин?! Из-за драконов? Сынок, может, ты позабыл о том, но, по всему выходит, что ты победил последнего из змеев. А если и остались ещё драконы на свете, то теперь-то мы знаем, как их убить.
Торин чувствует недальновидность Балина, будто она — его собственная, и начинает злиться, отвечая:
— Что, как ты думаешь, привлекло к Горе дракона? Только ли наше золото? Что заставило нас копать всё глубже в Мории? Что сделало нас уязвимыми для грабителей-драконов в Серых горах? Что преследует по пятам каждого из моего рода, отравляя нас нашей же гордостью?
Торин хватает Балина за плечи и серьёзно произносит:
— Золото того не стоит. Ничто не стоит такого риска.
Балин в ответ смотрит Торину в глаза, и во взгляде его — удивление. А после Балин переводит взгляд куда-то Торину за плечо, и принц поворачивается, видя перед собой — кто бы мог подумать! — Гендальфа Серого, стоящего в дверях. Торин отпускает плечи Балина и встречается взглядом с надоедливым, приходящим вечно не вовремя гостем.
— Торин, сын Траина, — изрекает Гендальф. — Не такие слова я ожидал услышать от сына рода Дурина.
Торин моментально вспоминает нужную линию поведения, знакомую, впрочем, только ему одному.
— Всегда поражаюсь тому, как любые слова волшебника могут быть двусмысленными и при том вовсе не иметь смысла.
Гендальф наконец заходит в комнату и прикрывает за собой дверь, а после вопрошает:
— И много ли волшебников ты знаешь лично?
Если бы Торин не знал Гендальфа так хорошо, то не уловил бы в его словах отеческих интонаций. А так остаётся только поддаться и сказать волшебнику то, что он хочет услышать.
— Нет, конечно. Я юн, глуп и мало что в мире повидал.
Гендальф поднимает кустистые брови, а после хмурится, бормоча:
— Как бы не так. Не твой случай.
Затем Гендальф достаёт трубку с длинным чубуком и прикуривает её, одновременно поворачиваясь к Балину:
— Оставь нас ненадолго одних, мастер гном.
Балин резко кивает и идёт к выходу, по пути неуверенно замедляя шаг.
Гном и волшебник присаживаются на диванчики изумрудного цвета с бархатистой на ощупь обивкой, стоящие друг напротив друга. Гендальф выпускает первый клуб дыма, разглядывая Торина через завесу дыма. А Торину ничего не остаётся, как надеяться, что Гендальф не сочтёт вопрос, ответ на который может спасти народ гномов от страданий во второй раз, проявлением гордости принца.
— Расскажи, что ты знаешь о златой болезни, — просит Торин.
— Златая болезнь поражает тех, в ком уже есть немалая мера алчности. Проявиться она может в любое время и в любом месте, но больше всего её развитие ускоряет власть, страх и золото. Чем больше сокровищница, тем сильнее риск. Так происходит и с драконами, охраняющими огромные сокровища. А сокровищница, охранявшаяся драконом, и вовсе может пробудить драконову болезнь.
Торина прошибает холодный пот от одного только описания, и принц спрашивает, отирая лоб:
— Что б ты сделал на моём месте?
Гендальф улыбается и неуважительно пускает из трубки маленький дымный цветок.
— Что ж, я бы принял на себя часть бремени, которое нёс бы мой отец, когда это было бы допустимо, а в свой срок стал бы королём, который скорее сбросит всё своё золото в реку Быстротечную, чем станет хранить его в одном месте.
Торин слегка озабочен тем, что они с волшебником сходятся во мнении, но совет всё равно хорош.
— Я поразмыслю над твоими словами, — кивает Торин.
— Уж постарайся, — бодрым тоном отвечает Гендальф, и оба поднимаются со своих мест, чтобы вернуться в пиршественный зал. Волшебник гасит трубку, хотя едва успел её толком раскурить.
Торин возвращается, готовясь снова танцевать с весёлыми мертвецами. И тут же его взгляд притягивает новое лицо: король Лихолесья, бесстрастно беседующий с Наином, стоя у гобелена с изображением избивающих друг друга до смерти предков.
Нет горячего всплеска ярости. Нет холодной жажды возмездия.
Торин видел, как в час испытаний относится к друзьям Трандуил. И знает, как в тот же самый час сам обошёлся со своими друзьями.
Король эльфов отводит глаза от правителя Железных холмов и встречается взглядом с Торином. Было бы и подло, и глупо избегать эльфа, так что Торин прихватывает с собой кружку эля и пробирается к нему, а Наин уже уходит, чтобы потанцевать с кузинами. Трандуил высок, выглядит аскетом и смотрит на Торина сверху вниз с нескрываемой надменностью.
— Торин, сын Траина, — роняет владыка эльфов.
— Трандуил Ороферион, — отзывается Торин.
И долгое время продолжается молчание. Торин изучающе рассматривает Трандуила и видит то, что и ожидал: эльфа, возвышающегося над гномами и изучающего гномьего принца.
В том углу зала, где они стоят, больше никого нет: гномы из неприязни избегают подходить к Трандуилу ближе, чем на десять футов, а люди слишком его боятся, чтобы вообще приблизиться. Наверное, эта иллюзия уединённости и толкает Трандуила заявить принцу гномов, которого он повстречал впервые:
— Я предупреждал твоего деда, чем может обернуться его алчность. Весь ваш народ был в шаге от смерти.
Трандуил говорит спокойно, держа руки на спиной, и словно ждёт, что принц кинется возражать.
Торин раздумывает, как бы половчее унизить достоинство короля эльфов, и говорит уверенно:
— Я не буду защищать то, что защищать бесполезно. Но ты же — целитель. Ты узнаёшь болезнь, стоит тебе увидеть её. И знаешь, что болезни можно избежать, притом совершенно неважно, заслужил ты её или нет.
— Значит, не в чем его винить? — сверкая глазами, огрызается Трандуил.
— Есть в чём, — отвечает Торин, чувствуя, что понемногу начинает закипать. — Но он и не бесчестный подлец, каким ты его, по видимости, считаешь.
Несколько людей, стоявших поблизости, посмотрели в сторону спорящих настороженно, и Торин, стараясь удержаться от того, чтобы не сморозить что-нибудь совсем раздражающее, хорошенько прикладывается к меду, о котором совсем позабыл. И на время забывает и о Трандуиле, смакуя сухой пенный ароматный напиток. Столетиями такого не пил.
Проходят минуты, и собеседники стоят в тишине. А после Трандуил, созерцая разряженных пирующих весельчаков, роняет:
— И не подумаешь, что совсем недавно дракон собирался напасть на их дом, желая разрушить всё, что им дорого.
Видимо, сказывается на Торине напряжение последних дней и сегодняшний мёд, потому что тот невесело успехается:
— Смог выжег бы землю просто ради удовольствия. Пустошь, смерти моих сородичей — всё это было бы просто дополнением к самому этому деянию.
Король эльфов пронзительно смотрит на гнома и спрашивает:
— Как ты узнал его имя?
Торин отвечает честно:
— Другого имени у него и быть не могло.
— Тебя так же сложно понять, как и стрекочущих горностаев Эттенмура, — ледяным голосом заявляет Трандуил.
А Торин успокаивается. Приятно всё-таки беседовать с тем, кто выглядит и говорит именно так, как ты помнишь. С тем, кто тебя презирает и всегда будет презирать.
Так что Торин совершенно спокойно (чем немало удивлён и сам) парирует:
— А в Эттенмуре водятся горностаи? Я-то думал, что они в основном выбирают норы в Дунланде.
Отец наверняка решил, что спасает Торина от невероятно неприятной беседы, подходя к сыну, беря его за плечо и уводя прочь, кивком прощаясь с Трандуилом.
— Идём, мой сын. Время танцевать кадриль. А после откроем бочку отличного вина.
Когда Торин под утро добирается до постели, то вместо сна лежит, обдумывая своё положение. Несмотря на уважение, которое он заслужил среди обитателей Горы и многочисленность членов его семьи, Торин очень быстро понял, как раздражающе снова стать всего лишь наследным принцем. Будучи королём-нищим и имея за пазухой только каравай хлеба, Торин хотя бы мог сам решать, кому какой ломоть достанется. Сейчас же он поклялся в верности гномам, которых любит, гномам, которым обязан всем, что имеет, и даже всем, что только надеется обрести. Отцу и отцу своего отца, тем, кто потеряет разум, а после предаст и все клятвы, что давал когда-то.
Каждый раз, стоит Торину поразмыслить над этой проблемой, она выглядит всё неразрешимее. Если попытаться захватить трон раньше срока, это необратимо изменит и самого Торина, и внутреннюю политику Эребора. Нет гарантии, что сам Торин не станет жертвой златой болезни вскоре после восхождения на трон. Но если корона будет не на его голове, Эребор всё равно падёт. Торина переполняет ощущение, что он попросту недостоин выполнить задачу, которую судьба поставила перед ним.
В конце концов, гном решает послушаться волшебника: перехватывать инициативу, где это возможно, но избегать прямого захвата власти. И останется лишь надеяться, что его добрые намерения принесут хоть какие-то плоды. Таков жребий Торина — сына королей и наследника безумия.
Дважды рождённого и трижды проклятого.