Будь начеку, держи ухо востро (Ear to the Ground, Eye to the Sky)

Когда начинают поговаривать о том, чтобы украсить парапеты внутри Горы драконьими зубами в качестве жуткого напоминания врагам и для внушения гордости союзникам, Торин упорно стоит на том, что ни единый кусочек драконьего тела не должен запятнать Гору. Отец его, теперь принимающий большую часть решений за короля Трора, не может понять, в чём причина. — Это всё суеверия, сын, — со смешком добавляет Траин. Торин, стоя в самой внушительной позе перед столом, за которым расположился отец, отвечает: — В породе суеверия сокрыт алмаз мудрости. Видя, что убийца дракона от своего мнения не отречётся, Траин откидывается на спинку стула и вздыхает: — Что ж, хорошо. Судьбу, думаю, лучше не искушать. — И нужно убрать подальше тушу, пока Гора ей не провоняла, — советует Торин, начиная расслабляться. Среди всех опасностей, что могут грозить Эребору, хотя бы драконьей болезни не будет. В итоге гномы разделали драконью тушу и продали шкуру тому, кто выложил больше всех золота, когти сплавили каравану торговцев, идущему на восток, а остальное закопали поглубже. И все знали, что именно Торин сорвал планы тех, кто уже начал масштабное производство полирующего состава для омерзительного монумента из драконьих зубов. Оказывается, и Двалин был в их числе. Они точат кинжалы, стоя бок о бок у стены тренировочного зала, когда Двалин поднимает волнующий его вопрос, ядовито замечая: — Это просто зубы, Торин! Всегда можно их убрать, если они будут плохо смотреться или испортят наше золото. Торин поворачивает голову, чтобы взглянуть на товарища, рассмотреть татуировки на черепе. Почему-то принц забыл, что Двалин облысел ещё до того, как стал взрослым. — Это слишком опрометчиво, — отвечает Торин, опуская взгляд на клинок. — И это говорит гном, который выстрелил стрелой для стреломёта, зарядив ей арбалет, — парирует Двалин. Торин ворчит: — Но сработало же. На этом разговоры о монументе окончены. И, может, в том виновата затянувшаяся возня с зубами дракона, выеденного яйца не стоящая, но обитатели Эребора начинают говорить о Торине как о гноме суеверном. Принца это вполне устраивает. В конце концов, Торин твёрдо стоит и на том, что охотникам не стоит путешествовать числом тринадцать, а если честно, то числом четырнадцать или пятнадцать тоже. Торин теперь полностью уверен, что охотников должно быть десять или шестнадцать, и никак иначе. Отец смеётся над сыном, потому что может себе это позволить, но Торин вскоре начинает скучать по временам, когда над ним не смеялись. По уважению, которое он получал, по трепетному отношению, которое ему причиталось. А ещё Торину не хватает мозолей, которыми были покрыты его пальцы от усердного труда, и шрамов там и сям, рассказывавших когда-то историю его жизни. Его теперешнее тело совершенно чисто, а потому временами сложно ощущать его как собственное. Неприятное ощущение усиливается, когда Торин ведёт разговоры со сверстниками и в каждом их слове слышится непререкаемая гордость за себя самих и за их Эребор. Самовосприятие этих гномов не запятнано трагедией. Это чувство, что Торин не на своём месте, в последующие месяцы притупляется, когда принц берёт на себя соответствующие титулу обязанности и возвращается к тренировкам. Глубокие, полные смысла беседы у него случаются, кажется, всегда только с наистарейшими членами королевского совета. Торина утешает, что они смотрят с высоты возраста, пережили многое и потому мало что воспринимают как должное. И совершенно не ранит, что его считают таким же, как они, суеверным. Торин как раз заканчивает обсуждать с Кхунри, на сегодняшний день самым старым гномом в совете, согбенным и почти метущим бородой пол, слухи о стычке в Восточной бухте. Тут-то и появляется из-за угла Фрерин, замечает их и кричит, смеясь: — Брат! Ты, похоже, прежде срока состарился, раз после собрания остаёшься обменяться мудростью! Кхунри похлопывает Торина по спине старческой сморщенной рукой, отвечая: — Душа у него старая. И в том ничего дурного. У Торина нет времени, чтобы оценить всю ироничность этого замечания: Фрерин суёт ему прямо в лицо конверт и заявляет: — Письмо от короля Шельмецила Эльфийского! — Рад за тебя, — отвечает Торин. — Письмо для тебя, болван. Торин берёт письмо. Из надорванного конверта ему на ладонь падает небольшой предмет. Оттиск на воске: художник изобразил горностая на фоне карты с деревнями в окрестностях Эттенмура. Летящим почерком написано на вестроне, всеобщем языке: К сему прилагается ответ на твой бессмысленный вопрос. Трандуил, король лесных эльфов А после имени — целый список титулов и множество официальных печатей, занимающих места куда больше, чем текст письма. — Это что? — спрашивает Фрерин, из-за плеча брата стараясь получше рассмотреть содержимое конверта. — Доказательство, — отвечает Торин.