Будь начеку, держи ухо востро (Ear to the Ground, Eye to the Sky)

Несмотря на мысли, что живёт в собственной мечте о справедливости, раскаянии и покое, которые едва ли мог вообразить, Торин быстро входит в русло новой жизни, подчиняясь ходу времени, идя навстречу теперь уже неизвестному будущему. Хотя, может быть, кое-что о будущем теперь Торину всё же известно. Принц, например, настоял, чтобы Гирион отдал приказ вытащить на сушу все лодки, что можно было хранить в сараях в Дейле, до наступления первого дня зимы, хотя по всем осенним приметам зима обещала быть мягкой. Когда на Долгом озере встал лёд впервые за полвека, а суда торговцев избежали ледяного плена, начальник порта прислал Торину письмо с благодарностями. Тон письма был слёзным, а в тексте никак не упоминалось бешеное сопротивление предосторожностям, озвученным принцем. Конечно, Торин знает о суровой зиме только потому, что помнит попытки добыть провиант на берегу реки той зимой. Помнит, как возвращались усталые разведчики, докладывая: рыбы в озере не наловишь, и суша, и вода отвергают народ Эребора… В ближайшей перспективе суда, что повезут сокровища его королевства к новым берегам, пробудут в снежном плену до апреля, а Дейл сэкономит целое состояние хотя бы только на лакировке бортов. В перспективе долгосрочной… всё совсем иначе. Торин не знает, что и думать, когда его всё чаще и чаще за глаза зовут «провидец» и «мудрец». Несмотря на то, что такая репутация удобна, Торин не желает ни подтверждать, ни опровергать слова других о себе. Кажется, это только подстёгивает слухи. Но не об этом с ним спорит Дис, застав врасплох в библиотеке той весной. Они обсуждают новую привычку Фрерина грызть ногти, и вдруг сестра ни с того, ни с сего поворачивается к Торину и смеривает его взглядом. — Ты стал мягче. И острее. Ты стал больше, чем был. Как-то. Не пойми когда, — заявляет Дис, и решимость в её голосе сменяется озадаченностью. Подумать только! Как она наблюдательна в таком юном возрасте. Как наблюдательна она даже без невзгод изгнания, сделавшими её ум острее бритвы. Дис же берёт Торина за ворот и требовательно спрашивает: — Так, и где же то прекрасное опаловое колье, что ты носил на прошлой неделе? В последнее время ты больше пары колец не носишь, не украшаешься… — Самый богатый принц в Средиземье, а украшений не переносит, — согласно проворчал Кхунри, согнувшийся над свитком и окружённый кипами других. И в определённой мере он прав. Торин носит лишь необходимый минимум золотых браслетов, яшмовых застёжек на башмаках и прочих побрякушек. И не смотрит на Аркенстон. Не смотрит Торин и на Кольцо власти на пальце деда, что слегка светится даже в тёмных залах. Принца пока не тянет ни к камню, ни к кольцу, ни к золоту, но это не значит, что не потянет никогда. Нар, гном благородного рода и наперсник Трора, раз за разом повторяет, что златая болезнь сродни молнии: поразив гнома единожды, она больше его не трогает, а коли отступит, то больше не вернётся. Насколько видит Торин, Нар всё ещё надеется увидеть, как их король выходит неуязвимым победителем из пучины безумия, ждёт этого ежедневно. И хотя надежда эта уже многие годы необоснованна, возможно, в заявлениях Нара есть зерно правды. Торин надеется, что так и есть, иначе об судьбе народа Эребора можно только пожалеть.