Опадая пеплом.

      Тот день Бюль-Бюль провел словно в тумане, он делал все автоматически, а голове была пустота. Все необходимые процедуры совершались механически, стоило аге перестать работать, ему казалось, что все это сон. Даже одетые в траурные наряды гаремные жители и члены султанской семьи казались какими-то неправильными и неестественными. Гроб казался намного тяжелее, чем был на самом деле. Бюль-Бюлю казалось, что он придавит его словно ничтожную мошку. Сейчас верный слуга Сафие-султан как-никогда был рад идущему рядом Хаджи, что делил такую большую, печальную ношу с Бюль-Бюлем пополам.       Медленными шагами через весь гарем, путь такой длинный, бесконечно долгий и бесконечно болезненный. Ноги не желали идти, приходилось прилагать огромные усилия, чтобы сделать хоть шаг.       Гарем выстроился, чтобы проводить Великую Валиде в ее последний путь. Девушки, для которых Султанша была лишь частью призрачного прошлого, незнакомая и чужая, госпожи, тщательно и даже тщетно скрывающие свое ликование, натягивая на лица маски скорби, и Хюмашах, бледная, потерянная, с красными глазами и заплаканным лицом. Она смотрела с необъяснимой, невероятной жадной любовью на богато украшенный гроб на плечах слуг. Это был последний момент, когда она видит свою Валиде. Женщине хотелось повернуть время вспять, броситься следом, изменить что-нибудь. Ей хотелось кричать от боли, стонать, выть, крушить все вокруг, но вместо этого рыжеволосая госпожа стояла с ровной спиной, укрытая черным кружевным платком и смотрящая на похоронную процессию.       Глядя на летящую на гроб землю, Хюмашах не могла отделаться от ощущения нереальности происходящего, все было странным, страшным сном, от которого никак нельзя было избавиться. Зюльфикар стоял рядом, за ее спиной, султанше отчаянно хотелось прижаться к мужу, услышать от него слова поддержки, почувствовать его любовь и нежные объятия сильных рук, но какая-то сила не давала женщине это сделать. Сейчас присутствие Зюльфикара казалось ей ужасно неправильным, лишним, словно Паша не мог, просто не имел права провожать в последний путь Великую Валиде Сафие - султан. Хюмашах не отрывала взгляда от Бюль-Бюля, склонившегося над могилой, и не замечала, как сильно ее трясет. Собственные страдания сейчас не волновали рыжеволосую госпожу.       Отступив в сторону и позволяя Хюмашах помолиться, Бюль-Бюль смахнул набежавшие слезы. Аге было странно и страшно остаться вот так, совершенно одному. Долгое время он не ощущал себя отдельно от своей любимой госпожи, так уж повелось, что он всегда был рядом с Сафие-султан, сопровождая ее и в радостях и в горе. Посмотрев на холмы, что были поодаль, верный слуга ощутил очередной болезненный укол горя и обиды. Евнух ясно различил фигуру Искандера, что издали наблюдал за похоронами самого дорого и близкого человека. Молодому воину даже нельзя было находиться рядом со своей семьей, очередная несправедливость по желанию Кесем-султан. Бюль-Бюль покачал головой и тяжело вздохнул, сочувственно посмотрев в сторону Искандера, и стал читать молитву.       Когда, уладив кое-какие дела, Зюльфикар вернулся домой, он нашел супругу на балконе. Султанша сидела в траурном платье, с распущенными волосами, без каких-либо украшений, она, склонившись, рассматривала что-то в своих руках. - Госпожа моя, - осторожно позвал Паша. - Хюмашах... Хюмашах подняла голову, взглянув на мужа с каким-то безумным блеском в глазах, а Зюльфикар ощутил проникший в его душу холод, когда увидел изящный стеклянный пузырек в руке у госпожи. В следующее мгновение Паша был уже подле своей возлюбленной. - Нет, не смей! - флакон выбит из рук Хюмашах и со звоном летит на пол. - Ты... Ты ведь не сделала этого? - Не сделала чего? - глаза Хюмашах сузились, когда она посмотрела на встревоженное лицо Паши. Проследив за его взглядом, женщина усмехнулась. - Ах, ты об этом? Духи...Они закончились.       Зюльфикар облегченно выдохнул. Так, теперь сердце сможет вновь спокойно биться, а дыхание стать ровным и спокойным. Посмотрев в глаза Хюмашах бывший янычар отшатнулся, столько было там намешано чувств и эмоций. Они словно змеи свернулись в немыслимый клубок и теперь пугали Зюльфикара. - Ты что? Ты думал, думал, что там яд? Да? - султанша медленно поднялась на ноги и посмотрела сверху вниз на все еще стоящего на коленях мужа. - Что испугался, да? Побоялся, что за еще одну душу тебя Аллах покарает? Что совесть замучает? - О чем ты, Хюмашах? - мужчина не мог шевельнуться, глядя как в столь любимых глазах сейчас разгорается гневный огонь. - О чем? О чем я? - Хюмашах тряхнула головой, от чего ее яркие волосы словно языки пламени заплясали на черном бархате платья. - Сейчас ты побоялся, что потеряешь меня... Но кого тебе было жаль? Меня или самого себя? Ты не думал обо мне, когда выдавал моего брата Султану? Не думал, какого мне терять свою Валиде! Зюльфикар! - Госпожа, я лишь хотел... - начал было Паша, но Хюмашах оборвала его. - Молчи! Я разрывалась, разваливалась на кусочки каждый раз, когда делала выбор между тобой и матушкой. Я наивно полагала, что могу рассказать тебе обо всем на свете, что всегда найду поддержку и утешение. Что и боль, и радость, и любовь - все смогу разделить на нас двоих... - по щекам Хюмашах ручьями бежали слезы, но она даже пыталась их остановить. - Ты думал, я приняла яд? Не нужно... Я уже мертва, разбитое сердце не сможет поддерживать жизнь... Я... - Хюмашах... - - Зюльфикар поднялся на ноги и попытался дотронуться до госпожи. В это же мгновение его щеку обжег удар. - Ты! Это ты виноват! Ненавижу! Ненавижу! - Хюмашах потеряла контроль над своими эмоциями, полностью отдавшись во власть горя и боли. - Как ты мог? Ты же обещал, что все будет хорошо! За что? Зюльфикар, почему ты это сделал?!       Голос госпожи прерывался, из-за застилающих глаза слез султанша не видела дороги и, наступив на подол собственного платья, упала на пол. Такую ее, дрожащую от слез, Зюльфикар осторожно приподнял и прижал к себе. Гладя ее по волосам и целуя руки, он старался успокоить госпожу, но Хюмашах сыпала проклятья, нанося удары по груди и рукам мужа. Морщась от особо чувствительных ударов, мужчина продолжал прижимать к себе султаншу, пока она, наконец, не обмякла в его объятиях.       Внеся госпожу в спальню и мягко опустив на кровать, Паша уселся рядом и потер виски. Она сказала, что ненавидит. Та, ради которой он был готов любого жизни лишить, женщина, ставшая смыслом его жизни. Слова ранили хуже мечей и кинжалов, что наносили многочисленные раны в сражениях. Кто же знал, что его собственное счастье окажется таким хрупким сосудом. Зюльфикар перевел печальный взгляд на лежащую без чувств Хюмашах и покачал головой. Паша прожил достаточно много лет, прошел много путей, но так и не мог найти ответа, как поступок был правильным. Что важнее: любовь или долг? Семья или государство?       Взяв в руки прохладную ладонь Хюмашах, Зюльфикар поцеловал ее. Султанша была сейчас удивительно беззащитной, нежной, что сердце Паши вновь болезненно сжалось. Он действительно решил, что в том флаконе яд, что Хюмашах решила расстаться с жизнью. Зюльфикар еще никогда так не боялся за кого-либо в своей жизни, никто ему не был столь дорог, как Хюмашах. Теперь же, вспоминая гнев, ненависть и боль в глазах дочери Сафие, Паша не знал, как вымолить прощение возлюбленной. - Прости меня... - Зюльфикар ласково провел по волосам лежащей женщины перед тем как покинуть покои. - Надеюсь, наша любовь еще сможет ожить...