Но ведь я буду рядом

      Кенни поднимается по ступенькам в спортивном зале, когда часы над входом в школу уже показывают 8:17. В эту субботу у них организационное собрание на тему правил поведения, школьных дискотек, бла-бла-бла, техники безопасности, и оно началось ровнехонько в восемь утра.       Пить они закончили около шести.       В принципе, они могли бы, конечно, разойтись и раньше, но день рождения знакомого с подработки с самого начала замышлялся как большая простая Грандиозная Пьянка. И количество алкоголя на единицу отмечающих было соответствующим.       Ноги ощущаются предательски слабыми. Словно только снаружи у них имеется твердый и хрупкий скелет, как панцирь у краба, а внутри дрожит малиновое желе. Он еще и не начинал трезветь, за окном – тьма египетская и холодный ветер, а в зале, к счастью, тепло и приглушенный свет. От всего этого клонит в сон, но голова хотя бы не начинает пульсировать сильнее и чаще, когда он шмыгает (надеясь, достаточно ровной походкой) через распахнутые двери и пробирается вверх вдоль рядов.       Он на чистом автопилоте находит взглядом зеленую шапку и знакомые лица. Облегчение и благодарность накатывают, когда он отмечает свободное место – занятое специально для него место – рядом с Кайлом. Оно означает одно и, пожалуй, самое главное на этот момент: ему не придется долго и тяжело искать, куда приземлиться в переполненном зале.       Кенни, возможно, не слишком аккуратно пробирается по ряду, спотыкается об чьи-то ботинки, слыша недовольное шипение вслед. Ему не до того, о, он сейчас крайне целеустремлен. Так может быть целеустремлен только человек, который очень много пил и очень устал, а теперь увидел возможность передохнуть.       Парни как будто специально сели в самой середине, и Кенни уже шесть раз успел проклясть саму идею все-таки прийти на это гребанное собрание, чтоб его организаторов трахали черти. Он не понимает, что он тут забыл, когда мог спокойно спать прямо сейчас, в эту секунду, в своей кровати. Ведь присутствующих даже не проверяют, и не может же быть, что…       онпришелтолькочтобыКайлневолновался       Бред.       Он все-таки достигает своей цели, падает на сиденье, тут же прижимаясь щекой к плечу Кайла, надеясь, что от этого голова перестанет кружиться. Хоть ненадолго. Чтобы он провел немного времени на твердой земле.       – Кенни, ты чего опоздал? – шепчет Кайл, пытаясь одновременно не шевельнуться и так скосить глаза, чтобы увидеть лицо, на которое падает – благословенная – тень капюшона.       Кенни вздыхает, неопределенно машет рукой, а Брофловски тут же морщится:       – Кошмар, чел, от тебя так несет, что и объяснять ничего не нужно.       Он тянется за своим рюкзаком, ныряет в него рукой сразу по локоть, что-то пытаясь нашарить на дне. Маккормик сонно щурится. Собрание продолжится еще час, не меньше, за это время можно успеть поспать и, возможно, почувствовать себя немного лучше. Прохладные пальцы Кайла что-то вкладывают ему в ладонь, он открывает глаза. Мятная конфета в зеленом фантике. Он хмыкает и разворачивает ее, бессовестно шурша бумажкой, кладет в рот.       – Спасибо. Хотя я не понимаю, Брофловски, мы с тобой что, целоваться собрались?       Кайл не глядя пихает его в бок локтем.       – Помолчи, там сейчас про экзамены.       Особого желания трепаться, впрочем, Кенни в себе и не ощущает. Оглядывает затылки сидящих впереди, ярко освещенную площадку, на которой заместитель заместителя по учебной работе читает в микрофон что-то из картонной папки. Поднимает взгляд на Кайла, почему-то стараясь сделать это украдкой вместо того, чтобы просто посмотреть. Наверное, все дело в продолжительности взгляда.       Кайл сосредоточенно слушает информацию о датах выпускных экзаменов, подготовительных курсах, материалах для самостоятельной работы и бог весть еще о чем. Что-то даже помечает в блокноте. Кенни в уже, наверное, тысячный раз думает о том, какой же Кайл невозможный. Впрочем, он всегда считал Брофловски самым умным и старательным парнем в классе. Ничего не изменилось с тех пор, разве что теперь это означало кое-что новое и важное: они все четверо окажутся разбросанными по Америке. Впрочем, Кенни светит только старый добрый Южный Парк.       Кенни чувствует смутную, тянущую досаду и впервые за это утро рад, что так накачался ночью. В голове стоит убаюкивающий шум, от него слабеют пальцы, и он не может внятно ухватиться ни за одну мысль из проплывающих у него в голове.       Брофловски услышал что-то его озадачившее, видимо: он просматривает свои пометки, покусывая карандаш, и Кенни почему-то не хочет отрывать взгляд от этого действа, смотрит, как примагниченный. Выбившиеся из-под зелени шапки рыжие локоны будят смутное воспоминание. В этом сне – «Нет, – одергивает он сам себя, – это был не сон, это было сегодня ночью. Все похоже на сон, потому что это было после третьей бутылки на троих и практически в темноте». Верно, на этой Грандиозной Пьянке были девчонки. Одна из них была такой рыжей, что почти наверняка крашеной. Ее не пришлось долго развлекать анекдотами и байками из жизни, она тоже была неслабо пьяна и норовила сползти прямо на пол на кухне, так что Кенни усадил ее на стол; так они и целовались, кажется, очень долго, и он чувствовал ее голени у себя на пояснице, и свободная комната быстро нашлась.       Кайл что-то сердито зачеркивает в своем блокноте, почти заштриховывает синим.       – Представляешь, они в два раза сократили подготовительные по химии! – шепчет он Стэну, повернувшись к нему лицом. Марш собирается поступать в фармацевтический колледж и потому разделяет недовольство Кайла, что-то согласно шепчет в ответ. А Кенни смотрит на линию шеи, чистую светлую кожу, и, несмотря на головокружение, ему почему-то больше не хочется спать.       Яснее всего он помнит, что та рыжая девчонка оказалась очень шумной, ему пришлось закрывать ей рот ладонью, и все равно ее высокие стоны прорывались сквозь пальцы, и никак не получалось «потише». Не то чтобы ему не льстило, просто он считал незыблемым неписанное правило не превращать чужую вечеринку в совсем уж страшный бедлам.       Интересно, а как стонет…       Кайл       К черту.       О таком никогда не следует задумываться, если речь заходит о твоих лучших друзьях. Да, это, конечно, банальное любопытство, желание заглянуть в тот шкаф, где каждый хранит секреты, иные из которых сложно доверить даже самому себе. И все-таки.       Как он дышит, когда       К черту.       двигает кулаком, оставшись один в комнате ночью       О таком лучше даже в шутку не думать.       или проводит пальцами по головке, ах да, он ведь обрезанный, интересно, как это       В голове начинает тяжело, болезненно пульсировать. Кенни прижимает ладонь к левому виску, ощущая под пальцами часто вздрагивающую артерию. Закрывает глаза, чувствуя, как его словно окатывает ледяной водой волнение, молится, чтобы он был единственным обладателем каких-либо сверхъестественных способностей в этом чертовом городке и поблизости не оказалось, скажем, экстрасенса или телепата. Он почти рад головной боли как избавителю. Действенному избавителю от лишних мыслей.       Он старается совсем ни о чем не думать. Его все еще кружит на карусели, единственным надежным, твердым местом на свете кажется плечо Кайла, но и о Кайле он тоже старается не думать больше. Его утягивает в сон.       Его будит через неопределяемое количество времени прикосновение к плечу.       – Кенни, подъем, собрание закончилось.       Это голос Стэна, и Кенни на мгновение чувствует чисто иррациональную обиду. (Он ведь хотел привык слышать Кайла, почему его будит не он?..) Затем широко зевает в воротник, размыкает веки, продолжая щуриться от света, и потягивается, сидя в кресле. Почти все ученики поспешили к выходу, и у дверей сформировался ручеек, медленно вытекающий в холл и дальше на улицу, в серую октябрьскую субботу. Группка людей разговаривала с замзама по учебной работе, среди них Кенни разглядел Кайла и Венди, и второе имя, очевидно, и есть причина, по которой Стэн поторапливает его:       – Давай шустрее, ты здесь до вечера хочешь проторчать?       – Да не убежит от тебя твоя Тестабургер, – Кенни встает, потягивается, наблюдая за тем, как Стэн поджимает губы и хмурится, с улыбкой, – но ты можешь меня не ждать.       Стэн хлопает его по плечу на прощание и спускается по ступенькам, сливаясь с группкой жаждущих ответов. Кенни спускается следом. Медленно. Если он будет спешить, его запросто вывернет наизнанку.       Он выходит одним из последних из зала, почему-то радуясь, что проскользнул незамеченным для Кайла. Отходит на десяток шагов от ворот, собирается закурить, но передумывает, прячет сигареты обратно в карман и направляется домой. У него впереди целый день, чтобы выспаться. С восьми вечера он идет на ночную смену в круглосуточный маркет, и со стороны Земли было бы весьма любезно бросить попытки выскользнуть у него из-под ног к этому времени.       – Эй, погоди!       Знакомый голос заставляет его вздрогнуть и обернуться. Кайл догоняет его быстрыми шагами, на лице улыбка.       – Мы убедили ее вернуть курсы, как было. Не понимаю, с чего они вообще решили, что факультатив по химии будет лишним. – Обращает внимание на лицо Кенни и сразу делается обеспокоенным, и Маккормик почему-то чувствует себя от этого удовлетворенным. – Ты как? У меня есть аспирин.       Скидывает рюкзак, сует его в руки Кенни: подержать. Вытаскивает из бокового кармана блистер белых таблеток, из недр центрального отделения – термокружку.       Кенни послушно глотает таблетку, впрочем, не думая, что она действительно спасет от похмелья таких масштабов, какое грозит ему. Запивает чаем, уже остывшим, со смутным привкусом мяты. Возвращает кружку Кайлу, на автопилоте благодарит, прощается и уходит в сторону дома, чувствуя новый приступ головокружения. Он знает, что сейчас хорошенько поспит. Что спиртное, принятое им сегодня, выветрится понемногу за оставшиеся до работы часы. Что, когда он станет трезвым, как стеклышко, эти мысли оставят его в покое, а еще через пару дней он сможет спокойно смотреть Кайлу в глаза.       Интересно…       К черту.