Но ведь я буду рядом

Кенни п я л и т с я. Не то чтобы ему хотелось это делать или ему действительно есть на что посмотреть, но он просто, ну… не может иначе. Смотреть и правда не на что, убеждает он себя. Это абсолютно будничный Кайл, такой же, как и каждый день на протяжении многих лет, что они дружат. Он стоит на остановке в паре шагов от него, уткнувшись в телефон. Судя по движениям пальцев, играет в какую-то игру. Кенни хочется обойти его сзади и положить голову ему на плечо, чтобы заглянуть в экран. Нельзя. Так что он просто продолжает пялиться украдкой на плечи Кайла, руки Кайла, шапку Кайла, лицо Кайла, на кончик его языка, высунутого от усердия, когда он начинает стучать пальцами по экрану яростнее. Мир давно уже сузился для Кенни в узкую полосу единственно значимого, раскололся на две части: есть Кайл и нет Кайла, и те часы, когда Брофловски находится вне поля его зрения, кажутся ему пустыми. Маккормик тянет шнурки капюшона и закрывает глаза, чувствуя себя совершенно безнадежным. После того раза, когда он едва все не испортил, прошел почти месяц. Кайл, к счастью, ни разу не принимался обсуждать произошедшее, просто вел себя, как ни в чем не бывало: давал списать домашку, делился завтраком, приглашал играть в приставку вчетвером. Кенни же, напротив, начал почти избегать его, стараясь не оставаться наедине и ни в коем – ни в коем! – случае не касаться. Кенни кажется, что любое касание сейчас может вызвать у него такой шквал эмоций, что просто остановит сердце. Он слышит шум двигателя автобуса, открывает глаза. Сейчас истекают последние минуты ежедневного шоу «Кайл на остановке», надо успеть насмотреться. Он наблюдает, как тот отрывается от телефона, жмет на кнопку блокировки, прячет его в карман. Кенни отмечает выбившуюся рыжую прядь у виска, незастегнутую пуговицу куртки, запоминает до мельчайших деталей: в автобусе они теперь садятся порознь, так что до самой школы он сможет видеть разве что его макушку. Кайл оборачивается, перехватывает взгляд, и Кенни чувствует, как по спине прокатывается жаркая волна от выброса адреналина, и сердце разгоняется так, что пульсирует в коленях. Он отводит глаза, пряча их под капюшоном, а когда поворачивается снова, Кайл уже смотрит в сторону подъезжающего автобуса, но на щеках его… румянец? Совсем легкий, едва различимый, но у Кенни обостренная чувствительность ко всему, что связано с ним. Кенни вздыхает. Если он не испортил еще все до конца, то обязательно испортит рано или поздно. Потому что он безнадежен. Мистер Гаррисон ждет пару минут, пока затихнет скрип отодвигаемых стульев, смешки и разговоры, потом раздает классу брошюры. “Национальный парк «Чёрный Каньон Ганнисона»” – читает Кенни. – Итак, дети, в следующие выходные мы едем на двухдневную экскурсию. Все желающие должны сдать 20 долларов мне до понедельника. Кенни прикидывает свои возможности, вздыхает. Такие путешествия, пусть и дешевые, не совсем для него. Складывает из буклета самолетик. Переводит взгляд на Кайла. Тот сидит на первом ряду через парту, наискось от него. Внимательно читает брошюру, и глаза его горят, он пихает кулаком Стэна в бок и что-то шепчет ему. Кенни вздыхает. Похоже, на этой неделе ему придется взять сверхурочные. Он так и поступает: договаривается со старшей медсестрой, берет двое суток на выходные, так что от недосыпа в итоге кружится голова, но к вечеру воскресенья получает заветную плату, добавляет к ним немного из личных сбережений. Получается нужная сумма. Он кладет деньги в карман рюкзака и падает спать не раздеваясь, только накинув на себя покрывало. Если он сможет целых два дня быть в поездке вместе с Кайлом, это того стоит. Неделя проходит относительно спокойно. Вечером в четверг они собираются все вместе у Стэна, едят пиццу и смотрят какой-то фильм. Кенни сидит на полу, опираясь спиной о диван. Родителей Марша нет дома, так что вечер получается очень даже мирным. Кенни, измотанный частыми ночными сменами, почти дремлет, вздрагивает, когда на колено ему ложится ладонь. – Кенни, передай колу, пожалуйста. Сонливость сдувает порывом жара, потому что это голос Кайла и рука Кайла у него на колене, прямо здесь, в комнате, которую освещает только телевизор. Сердце ухает вниз, но он все же находит в себе силы, чтобы потянуться вбок и взять двухлитровую бутылку колы, передать ее Кайлу. Тот убирает руку с колена, благодарит и подливает напиток в стакан. Кенни хочется попросить вернуть руку обратно, туда, где все еще ощущается теплый след на джинсовой ткани. Нельзя. Но думать ему никто не запретит, так что Кенни проводит следующие пару минут в безбожной фантазии о том, что они совсем одни сидят так вместе у экрана, и он обнимает Кайла за талию, а тот кладет руку ему на колено. И им уютно вдвоем. Кенни ужасно боится, что его сопливые размышления однажды кто-то услышит. Кайл бы убил его, наверное, если бы такое узнал. Он снова украдкой смотрит, как Кайл откусывает кусок пиццы, жует его, глядя в телевизор, а в роговице его отражается голубоватый прямоугольник экрана. И чувствует себя каким-то гребанным сталкером-извращенцем. На экране мелькают титры. Кенни все еще смотрит, как Кайл потягивается, отряхивает крошки с колен, встает, разминая затекшие ноги. Он не может, просто не может не смотреть. И получает тычок ногой в спину. – Очнись, Спящая красавица, дай встать! Хватит пялиться на еврея, из него не слишком хорошее кино. Оскара за такое точно не дадут. Кенни чувствует, как уши начинают пылать под капюшоном. Ужасно. Он не думал, что это настолько заметно со стороны. Но Брофловски, к счастью, то ли не слышит, то ли делает вид, помогает Стэну собрать тарелки и относит на кухню, по дороге переговаривается с ним о чем-то. Кенни тихо вздыхает и собирается домой, у двери прощаясь с парнями и ловя на себе подозрительный прищур Картмана. Не предвещающий ничего хорошего прищур.