Но ведь я буду рядом

Кенни тянет вниз молнию на палатке и заглядывает внутрь. К вечеру на небе собрались облака, закрыли собой луну, так что внутри непроглядная темень. Костер, у которого он только что сидел, шагах в тридцати сбоку от палатки, и его блики тоже не помогают. Кенни вздыхает, внутренне смиряется с тем, что укладываться спать придется наощупь, и встает на четвереньки, забираясь в темноту. Когда он уходил, они с Кайлом распределили места, так что он забирает влево, где должен лежать его спальник, шарит пальцами по полу перед собой, стараясь не производить лишнего шума. В тишине слышно только размеренное чужое дыхание, а потом – шорох и щелчок. Свет от фонарика бьет Кенни в отвыкшие от света глаза, так что он зажмуривается и рефлекторно прикрывает лицо свободной ладонью. Луч перемещается с его лица на правую стенку. Ох. Точно. Они договорились, что Кенни ляжет слева – правда, очевидно, не от входа палатки. Пальцы руки, которой он пытался нашарить свой спальник, замерли на полу в паре сантиметров от руки Кайла. Сердце будто подпрыгивает к самым ключицам. Кайл кладет фонарик на пол и смотрит на замершего Кенни удивительно несонными глазами. «Хоть бы он не слышал, о чем мы говорили с Картманом», – устыдившись, думает Кенни, прикидывая расстояние от костра. От эйфории, в которой он находился считанные минуты назад, не остается и следа – теперь он снова чувствует себя растерянным и неловким, но отмирает и подбирается к своему оранжевому спальнику, расстегивает его и забирается внутрь. – Твоя куртка еще не высохла? Он оборачивается к Кайлу. Тот смотрит как-то странно, и это заставляет Кенни начать перебирать возможные причины. У него что-то на лице? Может, от него несет сигаретами? Нет, к этому Кайл должен был привыкнуть. Но если спрашивает про куртку, вероятно… – Нет, но я могу отдать твой свитер, если хочешь. Кенни уже берется за нижний край шерстяной ткани, но Брофловски качает головой: – Не, не надо, в палатке холодно. Ложись уже спать. Маккормик послушно укладывается, поворачивается набок спиной к стенке. Кайл щелкает фонариком и становится совершенно темно. Издалека доносится высокий вой койота. Кенни засовывает под щеку ладонь, уставшие за день ноги гудят, и он уже начинает видеть разноцветные всполохи подбирающихся к нему снов. – О чем вы говорили с Картманом? – голос Кайла звучит совершенно – слишком – равнодушно, так что сон мгновенно слетает с Кенни, затопленного волнением. Он чувствует, как ладони вспотели, так что машинально натягивает свитер подальше на кисти. – Так, ни о чем, – он надеется, что это звучит достаточно правдоподобно. – Его разочаровало, что я не покормил собой рыб сегодня, но я сказал, что не могу бросить его мамашу, она ведь будет по мне скучать. Кайл хмыкает в темноте. – Ты, как всегда, в своем репертуаре. Ладно, доброй ночи, Кенни. – Угу. Кайл еще немного ворочается, а затем замирает. До Кенни доносится его размеренное дыхание, и он безотчетно подстраивается под него, чувствуя, как ворочается внутри тревога. Едва ли Кайл просто так бы это спросил. Он нечасто любопытствует без повода. Но если он слышал, что именно они обсуждали… разве не должен он закатить истерику? Они вроде выяснили, что он относится к… такому однозначно негативно. Маккормик вздыхает и закрывает глаза. К первому койоту присоединяется нестройный хор, под вой которого он понемногу проваливается в сон. На обращенную к востоку стенку палатки падают лучи апрельского солнца, отчего ткань просвечивает желтым и внутри воздух кажется густым и теплым. Кайл уже успел сходить отлить и умыться водой из ручья, так что кудри над лбом влажные. Он рассеянно взъерошивает волосы, чтобы высыхали быстрее. Кенни еще спит, из спальника видно только его лицо и край зеленого воротника. Кайл принес его парку, которая успела высохнуть за ночь, но ему почему-то нравится, что на Кенни его свитер. Кайл думает, что не зря взял его с собой. Он снова и снова прокручивает в голове слова Картмана, которые ветер легко доносил до палатки. Если Кенни не отрицал ничего, значит ли это, что Кайлу не померещились все эти взгляды в последнее время – чуть дольше, чем обычно, украдкой, изо дня в день. Он вздыхает. Ему уже казалось, что у него паранойя. Он попытался представить их парочкой. В смысле, воркующими в кафе на свидании, берущихся за руки, пьющими коктейль из одной трубочки. Получалось тошнотворно. Но в то же время, если подумать над его чувствами… вчера, когда макушка Кенни скрылась под водой озера, он ощутил настоящий ужас. Он просто не мог его бросить, не мог его потерять, пусть даже знал, что это всего на один день. И все эти чересчур долгие взгляды, от которых, как только заметишь, по затылку пробегали электрические разряды, а уши начинали гореть – хвала небесам, этого не видно под шапкой. А тепло, загорающееся в груди всякий раз, когда он видит, насколько Кенни приятна его забота?.. Кайл трет переносицу. Не стоит заниматься самоанализом с утра пораньше: неизвестно, до чего так можно додуматься вообще. Он пару раз моргает и протягивает руку, чтобы разбудить Кенни, но останавливается буквально в сантиметре от его плеча. Взгляд падает на выбившуюся из-под ткани спальника светлую прядь, упавшую на лоб, и, очевидно, щекочущую лицо своего обладателя, так что между бровей пролегла морщинка. Кайл тянется и отводит ее в сторону, замирает на секунду, а затем ведет пальцами выше и зарывается в волосы – неожиданно приятные на ощупь. Треплет Кенни по голове: – Чувак, просыпайся, уже половина девятого. Кенни морщится и поворачивается на другой бок, что-то мычит сквозь сон. Тогда Кайл трясет его за плечо, повторяя про необходимость вставать и то, что на сборы у них всего полчаса. Кенни неразборчиво бубнит, дергается, сбрасывая ладонь, а потом неожиданно четко стонет его имя. Его. Имя. Господи. – Кайл… Брофловски чувствует, как кровь приливает к щекам. Он теряется, не зная, продолжать ли попытки разбудить сонного друга или просто, ну… выйти, что ли? Облить его водой? Стукнуть поленом? Поймать и кинуть в него белку? Он не хочет думать, что должно сниться Кенни, чтобы произнести-простонать его имя с таким чувством. Кайл тихо выбирается из палатки, прихватив чашку, и направляется к ручью. Пожалуй, холодая вода действительно не помешает, причем не только чтобы поднять Кенни с постели. Он сам бы сейчас не отказался окунуться в ледяной поток целиком. Большинство одноклассников уже проснулись. Над костром кипела вода в котле, на бревнах, играющих роль скамеек, сидели ребята и жарили насаженные на прутья сосиски. Взгляд Кайла скользнул по Крейгу и Твику, которые, как попугаи-неразлучники, сидели вплотную друг к другу, держа в руках кружки. У Крейга, как всегда, был вид человека, который готов подбить глаз любому, кто подойдет ближе, чем на два метра – особенно ближе к Твику. На секунду к Кайла мелькнула мысль поинтересоваться у них, как… ну, они к этому пришли? Про их отношения, длящиеся не первый год, знали все, пусть и нечасто обсуждали вслух. Брофловски впервые стало интересно, почему они вообще на это решились, но он с легкой нервной дрожью спохватывается, понимая, что мысли принимают не самый хороший оборот, и шагает к ручью. Когда он с полной кружкой возвращается в палатку, Кенни там уже нет. Кайл с облегчением вздыхает. Едва ли он смог бы прямо сейчас спокойно смотреть ему в глаза. Сидящий у костра Стэн окликает его, машет вакуумной упаковкой сосисок. Кайл подходит к нему, садится рядом, разрывает пластик и нанизывает на очищенный от коры прутик сосиску, держит над огнем, пока она не покрывается копотью и не трескается изнутри. Дует на нее, откусывает и медленно жует, глядя на янтарное пламя. Ему хочется никогда больше ни о чем не думать. Он снова видит Кенни только когда они уже собирают палатки и строятся, чтобы выходить. На том все еще зеленый свитер, Кайл протягивает ему вещи, оставленные в палатке. Кенни благодарит и запинается, приняв из рук Кайла свою куртку: – Слушай, если я верну тебе свитер уже дома? Постираю его, а потом принесу. Идет? Кайл машет рукой: – Носи, если хочешь, но стирать не обязательно. Дома в машинку кину. Кенни пару секунд размышляет, потом стягивает с себя свитер, оставшись в футболке, и отдает его Кайлу. Тот складывает его и прячет в рюкзак, пока Маккормик застегивает на себе привычную оранжевую парку. На второй день у них запланирована прогулка по южному краю каньона, где они смогут посмотреть на ущелье с высоты. Зрелище действительно завораживает. Кайл смотрит на графитово-серые скалы в светлых прожилках, спускающиеся почти отвесно вниз, и узкую полосу бурной речки внизу. Жутковато. Падение с такой высоты явно оканчивается смертельным исходом. Они шагают по тропе, протянувшейся вдоль края каньона. Примерно в миле впереди виднеется асфальтированное шоссе, по которому они и вернутся к своему автобусу. Боковым зрением Кайл выхватывает оранжевое пятно: Кенни идет рядом, отставая на пару шагов. Брофловски немного замедляется, а затем идет с ним рядом, некоторое время они сосредоточенно шагают по протоптанной земле, разглядывая завешенные синей дымкой вершины Скалистых гор. Мысленно Кайл далеко от экскурсии; наконец он задает вопрос, внутренне надеясь, что этот странный инцидент получит объяснение. Ну, или Кенни просто отмахнется, в любом случае официально отменив всякие причины переживать по этому поводу: – Кстати, что тебе снилось? Но от этого вопроса Кенни спотыкается об землю и падает к самому краю обрыва. Вниз летят крошки горной породы, а Кайла пробирает такой ужас, что, кажется, зашевелились волосы на затылке. Он спешно протягивает руку, осторожно оттаскивает Кенни подальше от края, и зарекается задавать какие-либо вопросы – никогда, больше никаких чертовых вопросов! – пока Кенни отряхивает с колен травинки и пыль. Солнце начинает клониться к западу, когда они добредают, изрядно уставшие, до автобусной стоянки, толкутся в очереди, занимают свои места. Кайл прислоняется лбом к стеклу. Эта поездка его изрядно вымотала – или, вернее сказать, он сам чуть не довел себя до ручки своими бесконечными размышлениями. Он просто думает слишком много. Когда автобус выруливает на дорогу, он закрывает глаза и позволяет себе немного расслабиться, перебирая в мыслях запланированное на вечер. Первым делом примет ванну, смоет с себя пыль и пот, затем забросит одежду в стирку, соберет сумку на завтра. Мысли его вертятся вокруг сочинения по литературе, которое нужно подготовить ко вторнику, пока шум мотора убаюкивает его, погружая в сон. Он просыпается только когда автобус тормозит у ворот школы, неохотно открывает глаза, чувствуя под щекой грубую ткань. Ткань едва ощутимо пахнет дымом и сандалом и впивается в его щеку заклепкой. Кайл резко поднимает голову и встречается взглядом с Кенни, который смотрит на него завороженно и, кажется, вовсе не дышит. К щекам приливает кровь. – Ох, прости, я уснул. Плечо не затекло? Кенни только отмахивается и встает с сиденья, пропуская Кайла к выходу. Тот подхватывает свой рюкзак и спешно выбирается в проход между креслами, задевая ногами колени Маккормика. Трет лицо, чувствуя под пальцами вмятины от чужой куртки. Кенни пробирается за ним, спускается по ступенькам, потягивается, разминая затекшую спину. Кайл невольно цепляется краем глаза за показавшуюся из-под одежды полоску кожи на животе с дорожкой светлых волос. И почему-то смущается этого, словно пойманный за подглядыванием. Спешит перебить неловкость: – Ну что, до завтра, чел? Кстати, ты уже выбрал тему сочинения на вторник? Солнце садится, и старшеклассники, по одному и группками, расходятся по домам. Кенни зевает и мотает головой. – Мы можем завтра собраться у меня, поразмыслим все вместе. Как ты на это смотришь? – Неплохо, – он снова зевает. – До завтра, Кайл. Брофловски невольно вспоминает, насколько по-другому, протяжно и чувственно, произносил его имя тот же голос сегодня утром, и снова смущается. Идти им в разные стороны, так что он коротко машет рукой на прощание и поворачивает в сторону дома. Воскресенье. На ужин, скорее всего, будут спагетти. За спиной у него раздается резкий скрип и удар. Он, дернувшись, оборачивается и цепенеет. Посреди улицы, оставив на дороге черные полосы от протекторов, замер автомобиль, и шофер, распахнув дверь, выскакивает на проезжую часть, подбегая к лежащей на асфальте фигуре в оранжевой куртке с капюшоном. Кайл срывается с места и бежит, бежит, хотя ноги будто становится ватными, а от испуга деревенеет лицо. Оказавшись рядом, он ярко видит, как торчит отломок кости из разорванных джинсов на голени Кенни. Под телом растекается красная лужа, пропитывая одежду. Он дергает собачку на молнии его куртки, спешно расстегивает, прижимает пальцы к сонной артерии, надеясь уловить пульс. Стоило два дня находиться на экскурсии в опасных для жизни условиях, чтобы помереть прямо напротив собственной школы! Глаза Кенни закрыты, на щеке ссадины, почти полностью стесанная о шершавый асфальт кожа сочится алым. Водитель притаскивает из багажника аптечку, открывает, роется в ней, потом бросает на землю, выхватывает из кармана телефон и набирает номер, прикладывает к уху. Несвязно бормочет: «Я не хотел, да кто ж знал, он прямо под колеса выскочил». Кайл тем временем подтягивает аптечку к себе, стараясь дышать ровно и действовать четко – залог спасения жизни. Достает широкий жгут, наспех затягивает вокруг бедра, прикладывает ухо к грудной клетке, параллельно ощупывая ее – не сломаны ли ребра. Он не слышит стука, и от этого едва не ударяется в панику. Под пальцами легко похрустывает, когда он надавливает на левый бок. Кайл мысленно матерится, закрывая лицо ладонями. Если повреждены внутренние органы, он не может сделать здесь и сейчас ничего. Проверяет пульс еще раз и не находит. Медленно поднимается с теплого асфальта. Чувствует тянущую боль в районе солнечного сплетения и закрывает глаза руками. В этот момент он просто не может не проклинать себя. Он чувствует себя виноватым. – Я вызвал 911, они приедут! Нет, но я правда не хотел, ты же видел, как он перебегал дорогу? – водитель, бледный и взъерошенный, смотрит на Кайла с мольбой, но тот качает головой и просто отходит в сторону. Он не хочет смотреть, как Кенни запакуют в черный пластиковый мешок и увезут в морг, так что просто возвращается на тротуар и бредет к дому, не обращая внимания на крики водителя, который надеется его остановить. Кайл открывает ключами входную дверь, выдавливает улыбку для показавшейся с кухни мамы, отказывается от ужина, ссылаясь на усталость, и долго стоит потом под душем, надеясь смыть с себя этот странный, странный день. После он вспоминает, что неплохо было бы все же разобрать сумку, выкладывает чашку и зубную щетку, книжку, инсулиновый шприц-ручку, а затем и изумрудно-зеленый свитер. Его Кайл несколько секунд просто держит в руках, а затем прижимает к груди, зарываясь носом в ткань. Она пахнет табачным дымом и сандалом, и боль внутри становится почти невыносимой.