Но ведь я буду рядом

В приемном покое в субботу довольно спокойно – городок с пятью тысячами населения по выходным обычно замирает в провинциальной тишине. Кенни увлеченно рубится в «змейку» на кнопочном телефоне, периодически поглядывая на часы. В два будет обед, и в столовой можно попросить порцию из остатков. Он гадает, будет ли сегодня отбивная, как во время его прошлого дежурства. Медсестра за столом кликает мышкой, заполняя журнал приема и выписки, врачи попрятались по кабинетам. Кенни только разочарованно вздыхает, когда слышит вой сирены и по стенам начинают бегать сине-красные блики. Ну вот, приехали. Кончился спокойный выходной. Змейка утыкается головой в собственный хвост, на экране мигает надпись «Игра окончена», Маккормик прячет телефон в карман и выбегает на улицу, под пасмурное небо, чтобы помочь водителю и парамедику выгрузить носилки. На носилках кто-то худой и бледный. Кенни хватается за край, помогая выкатить их из красно-белого фургона. Оглядывает прибывшего пациента, заострившиеся черты лица, испарину на лбу, часто вздымающуюся грудь под простыней, и ему действительно требуется время, чтобы узнать в нем Кайла. Испуг тут же накатывает, пробирая до кончиков пальцев. Он замирает на месте, так и не отпустив край каталки. – Чего замер, живей давай! – женщина в серой форме парамедика, с фонендоскопом на шее, коротко встряхивает его за плечо и направляется в раздвижные двери приемника. Кенни спохватывается, тащит за собой каталку внутрь, туда, где, может, ситуация прояснится, и он узнает, что с Кайлом на самом деле все в порядке. А это, скажем, потерянный им в детстве брат-близнец? К горлу подкатывает тошнота. Больничные тапки шлепают по плитке, и эхо отражается от стен, а он почти бежит по коридору, тормозит у смотрового кабинета. Там уже дежурный врач, миссис Блим, принимает у парамедика документы, подписывает сопроводительный лист. Зовет медсестру: – У нас тут гипокому привезли, звони в реанимацию, пусть готовят койку, – кивает Кенни. – Ты его раздень пока. Кенни кажется, что хуже стать просто уже не может. Что может быть постыднее необходимости снять одежду с человека без сознания, которого ты ежедневно раздеваешь глазами? С того, кто последние пару месяцев был главным героем всех твоих фантазий? Кенни ощущает себя немного насильником и сильно-сильно извращенцем, но заставляет себя выполнить указание. Сейчас не лучшее время, чтобы копаться в своей совести, Кайл выглядит реально плохо. Кенни боится увидеть на теле следы травм, но крови нигде не видно. Его знания в медицине скудны, так что приходится спрашивать, пока он стягивает простыню и расстегивает пуговицы на клетчатой рубашке: – Что с ним? – Гипогликемическая кома, – поясняет врач, вешая на штатив капельницы пакет с прозрачной жидкостью. – Мальчик диабетик, так что то ли инсулина много вколол, то ли поесть после дозы забыл, глюкоза резко упала. Бывает такое. Ничего, мы его быстро стабилизируем. Кенни вытряхивает негнущиеся руки Кайла из рукавов рубашки, мышцы у того напряжены, а все тело покрыто липким холодным потом. Врач затягивает на плече у Брофловски жгут, быстро находит вену, подкалывается, регулирует скорость капельницы. Кенни тем временем расстегивает пуговицу на джинсах, молнию ширинки и с трудом стягивает их с таких же деревянных ног. Его опыта работы санитаром уже достаточно для того, чтобы знать: пациентов в критическом состоянии, которых нужно отвезти в реанимацию, раздевают полностью, чтобы иметь полный доступ к любому участку тела и возможность поставить катетеры. Так что синие боксеры с черными львами ему тоже придется снять. Он медлит всего секунду, внутренне скулит. Совсем не хочется этого делать, но, если он откажется, это будет невозможно адекватно объяснить миссис Блим. Кроме того, именно от их слаженных, активных действий зависит то, как скоро Кайл получит всю необходимую помощь. Так что он цепляется пальцами за резинку трусов и как можно аккуратнее тянет их вниз, на бедра. Он очень старается, он честно старается не пялиться на показавшиеся из-под ткани рыжие завитки волос и мягкий член с крупной обнаженной головкой. Не то чтобы они с парнями никогда не видели причиндалы друг друга в общем туалете. Просто когда твои чувства к другу отличаются от дружеских, все становится несколько по-другому. Стянув трусы вниз и бросив их на рядом стоящую кушетку к остальной одежде, Кенни подхватывает простынь, собираясь укрыть тонкое дрожащее тело. Цепляется взглядом за выпирающие тазовые кости, проступающие ребра. Неужели Кайл всегда был таким худым? Но на пути его медсестра с мочевым катетером: она смазывает кончик резиновой трубки вазелином и подносит к отверстию уретры. Кенни замирает с простыней в руках и снова напоминает себе скороговоркой: «Непяльсянепяльсянепялься…» Тем временем от капельницы с глюкозой появляется первый эффект: лицо Кайла слегка розовеет, а сведенные судорогой мышцы немного расслабляются. Миссис Блим щелкает пальцами перед носом у Кенни, вырывая его из транса, в котором тот смотрел, как дрожат у Брофловски длинные рыжеватые ресницы. – Не застывай, дорогой мой, вези его в ОРИТ. Кенни спешно кивает, набрасывает на Кайла простынь, которую все еще держит в руках, и вывозит каталку в коридор. По нему прямо, две кодовые двери – и сразу на первом этаже отделение реанимации и интенсивной терапии. Там Кайла точно спасут. Он только сейчас начинает беспокоиться по-настоящему – не из-за своих выходящих за пределы нормального чувств, а просто за Кайла. Как скоро он поправится? Что вообще случилось, если он оказался здесь, да еще в таком тяжелом состоянии? В отделение он добирается быстро, набирает пин-код, толкает перед собой каталку. Уже на входе его встречают реаниматолог и медсестра, Кенни помогает переложить Брофловски на кровать. К тому сразу подтягивают целый ворох проводов, на грудь крепят присоски, а на палец – прищепку, так что стоящий рядом монитор оживает линией кардиограммы и кучей постоянно меняющихся цифр. – Ну, паренек уже ничего, жить будет, – кивает доктор. – Все, спасибо. Каталку забери. Кенни на секунду хочется просить, чтобы ему разрешили остаться здесь, увидеть, как Кайл очнется, поговорить с ним и убедиться, что все действительно хорошо. Но он вообще-то здесь на работе – одергивает сам себя – и в целом вряд ли это хорошая идея. В реанимацию не пускают посетителей, да и он будет только мешаться. Кенни отвозит каталку обратно в приемник, спрашивает, нужно ли сделать что-то еще. От него отмахивается медсестра, заполняющая стационарную карту, отделение снова погружается в сонную тишину, стрелка на часах ползет к половине второго. Кенни удивляется, сколько переживаний уместилось в какие-то двадцать минут. Он выходит на улицу через автоматические двери, заворачивает за угол. Курение на территории больницы вообще-то запрещено, но весь персонал регулярно нарушает это правило, и руководство смотрит сквозь пальцы. Он не спеша делает затяжку за затяжкой, пуская дым в серое небо. В принципе, он ведь сегодня на сутках. Значит, сможет заглянуть к Кайлу чуть позже, ночью, например. С субботы на воскресенье дежурит хирург мистер Карсон, ему обычно все равно, кто куда ходит и зачем, хоть больницу по камушку разнеси. Кенни решает, что так и поступит. После обеда день тянется медленно. Игры на телефоне не развлекают, в окне ничего интересного. Маккормик рассеянно листает брошюру о вреде курения, привычно и вяло размышляя, что будет с ним, когда придет время умирать от старости. Увы, ответ на этот вопрос он узнает нескоро. Ну и ладушки. Единственным ярким событием становится появление миссис Брофловски в компании мужа. Она плачет, так что под глазами размазывается тушь, а в румянах на щеках проступают бледные бороздки. Она то требует, то умоляет, чтобы ее пустили в ОРИТ, но доктора непреклонны: правила есть правила, это отделение для тех, кому необходима экстренная помощь, и потому там соблюдается особый режим. Она еще некоторое время всхлипывает на диванчике в коридоре, пока миссис Блим успокаивающе гладит ее по плечу и объясняет, что с ее сыном все будет в порядке. – Он всегда лечился очень аккуратно, каждый раз рассчитывал хлебные единицы, понимаете? Он ответственный мальчик! Как такое могло произойти… – Ну что Вы, бывают разные ситуации. Главное, что его жизни в данный момент ничего не угрожает. Все худшее уже позади. Кенни снова душит крутящаяся на задворках мозга мысль о том, что именно он может быть виноват в том, что Кайл начал так часто сталкиваться со смертью лицом к лицу. Он некоторое время грызет себя по этому поводу, Брофловски тем временем уходят домой, попросив звонить, как только Кайла переведут в терапевтическое отделение, и оставив пакет с одеждой и бельем. Вещи, в которых Кайла привезли, врач отдает им в пакете. Воспоминания накатывают волной смущения, и Кенни прячет взгляд. Солнце постепенно перебирается за горизонт, в восемь пересменка – миссис Блим уходит домой, ее сменяет мистер Карсон. Он переодевается в измятый хирургический костюм, когда Кенни стучится в ординаторскую и заглядывает, приоткрыв дверь. – Добрый вечер, сэр. Такое дело… в реанимации сейчас лежит мой друг. Можно мне его навестить? – О, конечно, Кенни, – доктор трет не бритую пару дней щетину. – Ради Бога. Кенни вежливо благодарит и закрывает за собой дверь. У него никогда не было проблем с тем, чтобы казаться взрослым лапочкой. Через пару минут он уже стоит у дверей реанимации. В руках пакет с вещами, которые миссис Брофловски оставила для Кайла, и полиэтилен резко шуршит, когда Кенни стискивает пальцы, набираясь смелости, чтобы войти. В отделении свет приглушен, он ярко горит только на посту и пробивается полосой света из кабинета врача. Кенни здоровается с медсестрой, бормочет: «Я ненадолго» и сворачивает в одну из палат, расположенных по левую руку. В реанимации сейчас всего несколько пациентов, так что в палате Кайла только одна койка занята – самим Брофловски. Кенни пару минут стоит у двери, привыкая к темноте и прислушиваясь к звукам. Делает пару шагов к кровати. Единственные источники света в комнате – кардиомонитор и окно, через которое пробивается рыжий свет фонаря, так что двигаться приходится почти в полной темноте. Кенни чувствует странное дежавю. – Кенни, это ты? – темноту проницает шепот, от него Кенни смелеет, подходит к кровати ближе и нашаривает табурет. Кайл не спит, и это радует тем, что они смогут поговорить – хотя бы пару минут. – Как ты понял, что это я? – Я же знаю, что ты тут работаешь. У тебя всегда сутки в субботу, а кто еще будет красться ко мне в палату среди ночи? Кенни затапливает теплое удовлетворение. Кайл помнит привычные мелочи, составляющие основу его жизни. Уже этого проявления внимания хватает, чтобы сладко немели внутренности. Кенни подавляет желание побиться головой о металлический поручень кровати. – Как ты себя чувствуешь? И вообще, что случилось, почему ты впал в кому? Кайл неуверенно мычит, ерзает на кровати: – Я сейчас нормально. Да, ерунда, честное слово, я просто торопился на подготовительные курсы и поесть банально не успел. Сам не понимаю, как так вышло… «Подготовка к колледжу его добьет», – стиснув зубы, думает Кенни. Но вслух говорит: – Заходила твоя мама, она передала одежду. – Ох, спасибо большое, – Кайл принимает из его рук пакет. – Она сильно переживала? – Ну так, умеренно, – Кенни вдруг вспыхивает и тут же перегорает изнутри, когда осознает: вообще-то вся одежда, какая есть у Кайла в данный момент, в пакете в его руках. А значит, он под одеялом голый. Совсем. Он честно прикладывает все возможные усилия, чтобы не думать об этом слишком громко. – Ох и влетит же мне, я от такого разноса снова в кому впаду, – Кайл закатывает глаза и Кенни улыбается. Если шутит – значит, состояние его и правда получше. Маккормика передергивает, когда он вспоминает, каким холодным, мокрым, сведенным судорогой было тело Кайла еще сегодня днем. Это явно не тот опыт, который он хотел бы пережить еще раз. «Кроме той части, где ты его раздевал, пожалуй», – шепчет его дурацкое подсознание. Кенни борется с навязчивой идеей прямо сейчас пойти и накрыться могильной плитой, потому что его ломает от желания коснуться. – Ну и каково это, быть в коме? – вместо этого спрашивает он, на всякий случай сцепив руки в замок. – Мне кажется, тебе лучше знать о любых пограничных состояниях, – протягивает Кайл. Задумывается, затем пожимает плечами. – Не знаю, если честно. Я просто почувствовал себя хреново и упал в обморок, а очнулся уже на этой кровати. Вот и вся история. Они просто молчат еще пару минут, потом Кайл смущенно покашливает: – Знаешь, я очень рад, что ты пришел. Кенни не сразу понимает, что изменилось в окружающей обстановке. Через секунды до него доходит, что писк кардиомонитора стал чаще. Ох. Ведь это означает, что Кайл… взволнован? Смущен? Кенни решает проверить это, чтобы не тешить себя напрасными переживаниями. – И что именно тебя радует? Писк, почти вернувшийся к нормальной частоте, снова нарастает. Кенни бросает короткий взгляд на экран. На мониторе высвечивается «ЧСС 98». – Да… я просто рад тебя видеть, вот и все, – Кайл явно начинает злиться. Свет от окна слабый, но его достаточно, чтобы видеть, как он кусает губы. Не иначе как забывший голову в приемном покое, ободренный такой реакцией Кенни подсаживается ближе, кладет ладонь поверх пальцев Кайла, по-настоящему заинтересованный новой игрой «доведи Кайла до сердечного приступа и понаблюдай за этим в цифрах». Осторожно гладит тыльную сторону ладони, сжимает запястье, оглаживает костяшки, смотрит в глаза: – И что, ты вспоминал про меня, пока лежал здесь? Но мониторе частота сердечных сокращений подскакивает до 109 и подсвечивается красным. Кайл ощутимо вспыхивает и сдергивает с пальца пульсоксиметр. Писк затихает, цифры на экране обнуляются. Кайл хмурится, смотрит Кенни в глаза – в ответ – и часто дышит. Маккормик вдруг с тревогой думает, что зря он позволил себе провокации в отношении человека, которого только полдня как вывели из коматозного состояния. – Хорошо, да, я все это время надеялся, что ты придешь! Я тебя ждал! Кайл выпаливает это и тут же отворачивается к окну. Кенни чувствует себя так, словно в его груди пробили огромную дыру, но она не болит, только края ее сладко ноют. Он двигается еще ближе, скрипя табуреткой по полу, касается локтя Кайла. Тот не пытается вырвать руку, но лицо его становится печальным и каким-то обреченным. Маккормик готов сделать что угодно в этот момент, чтобы такие эмоции отступили от него, и обнимает Брофловски за пояс двумя руками поверх одеяла, прижимается щекой к плечу. Кайл слегка ерзает, поворачивается к нему, касается пальцами подбородка. Кенни сам поднимает голову. Чувств так много, что он уже не способен их воспринимать. Встрепанный, голый, теплый, в одном одеяле, такой необходимый и совершенный Кайл смотрит пристально на его губы и начинает наклоняться. Кенни кажется, что он спит. Но дергается, услышав шаги в коридоре. Идут явно в сторону этой палаты, и он отскакивает назад, опрокинув табурет с особенно резким в ночи грохотом. В палату заглядывает медсестра: – Брофловски, почему датчик сняли? И что вы тут шумите в два часа ночи, у нас реанимация, а не притон. Ну-ка, посторонние – на выход! Кенни коротко машет Кайлу на прощание, шепчет, что постарается зайти утром, уходит из отделения под конвоем нахмуренной сестры. Он не помнит, как шагает до приемника, не помнит, как выходит на улицу. В лицо бьет порывом мокрого ветра, и это немного отрезвляет. Кенни трет глаза, смотрит вверх, где в свете фонарей блестит зависшая в воздухе водяная пыль. Он совершенно точно не может поверить, что то, что сейчас произошло – ну хорошо, почти произошло – было на самом деле.