Не ходите, дети...

      Никогда не понимал людей, которые любую, произошедшую с ними ситуацию, прожевывают раз на пятьдесят, мучаются, анализируют, всё время тянут себя за уши назад с целью прокрутить пленку в обратную сторону, чтобы представить, а что было бы, если…       По мне, так не стоит этого делать. Жалеть о том, что уже произошло — верх идиотизма. А если тебе вдобавок было хорошо в момент грехопадения, то зачем портить себе впечатления и оставлять осадок горького послевкусия.       В истории со Славиком я, несомненно, был подлецом, даже не буду отрицать этого факта — я знаю про себя всю правду и не собираюсь прикрываться какой-либо маской. Да, я использовал мальчишку, да, мне жуть как хотелось это сделать, да, я получил море экстаза.       Что получил в итоге Славик? А он получил неплохой жизненный урок. Как там у Булгакова? «Никогда не разговаривайте с незнакомцами»? Отличный совет, девочки и мальчики. Напишите это огромными буквами на плакате и прибейте, блядь, себе на лоб, чтобы не пускать потом сопли и слюни, что вас использовали. Потому что, по факту, никто никого не использует, все участники событий, так или иначе должны предугадывать предполагаемый исход той или иной ситуации.       А хотя, сделаю поправочку, в случае со Славиком есть отступленьице. Откуда же глупому серому зайчику было знать, что вот так оно все обернется? Но, идешь в гости — на всякий случай прихвати вазелин… ахах…шутки у меня знатные, как у рецидивиста, у которого нет чувства юмора.       В душевных метаниях Славика я разбираться не собирался, как и встречаться с ним еще раз. Всё, что он мне мог дать — он уже дал. Больше у него ничего нет, а подтирать сопли несчастному мальчику, которого поимели против его целей в жизни — нет, уж, увольте. Думаю, зайчик Славочка сам теперь разберется, кто он по жизни.       Тем более, что дел у меня было по горло — занятость в редакции отнимала большую часть времени, а так как это была именно та работа, что у меня вполне достойно получалась, то и заниматься этим мне нравилось с каждым днем все больше и больше.       Постепенно эпизод со Славой полностью выветрился у меня из головы. Точно так же, как и с остальными случайными связями, я абсолютно забыл, как он выглядит, забыл, чем он так привлек меня, забыл все. Единственное, что я помнил, это сладкое чувство вседозволенности на пике моего удовольствия и немного саднящее ощущение, что этот ребенок был самым чистым моментом в моей жизни.       Но, как я уже говорил, жалеть о чем-либо уже произошедшем было не в моих правилах.       Я перелистнул эту страницу, потом следующую, потом еще несколько десятков страниц — жить было легко, жить было интересно. Время летело незаметно, я не успевал следить за сменой времен года, не то, что за сменой лиц в моей постели.       Я достаточно быстро перерос возможности газеты «Голос народа», в ней не было того широкого размаха, которого требовала моя натура, мне хотелось чего-то большего, масштабного. Очень кстати тут пришлось предложение моего главреда, который выбил себе работу в крупном журнале «Трибуна», и, увольняясь, в качестве бонуса забрал с собой на новое место меня на должность своего заместителя.       Анализировать эту странную привязанность ко мне моего начальника не хотелось, да и анализировать тут было нечего. Василий Карпович был из категории тех самых латентных пидарасов, которые будут темной ночью дрочить на видосы со сладкими мальчиками, но в реале никогда не признаются в своих наклонностях, еще и могут морду побить за такие, фу бля, гнусные инсинуации в свой адрес.       Василий Карпович хотел меня до колик в брюшной полости, чего стоил один только его стекленеющий взгляд, стоило мне начать со всей своей юношеской страстью рассказывать о каких-нибудь своих грандиозных идеях. Ему было вполне достаточно того, чтобы я был в его поле зрения, а мне… мне, тем более, это было на руку. В том, что после ухода моего благодетеля на заслуженный покой, кресло главреда этого журнала будет моим, я ни секунды не сомневался.       А пока я восхищался талантами моего руководителя, пел ему дифирамбы собственного сочинения, был его правой рукой, его ушами, глазами, был незаменим и предан.       Отношения с коллегами тоже были вполне на уровне. Я, как хороший стратег, понимал, что нельзя срать в том месте, где ты обычно спишь и ешь. Так что особые нюансы своих привычек я старался не проявлять в нашем дружном коллективе, несмотря на то, что тут было, где развернуться. Девчонки из рекламной службы просто тянули меня во все стороны сразу, призывно смотрели в глаза, кокетливо намекали на дружбу и любовь, а по слухам, даже делали ставки, кто будет той счастливицей, что сумеет покорить моё сердце.       Тётушки из бухгалтерии зазывали на чай, гладили по голове, прижимали к своему материнскому сердцу. Среди наших маркетологов мой наметанный глаз так же выделил пару мальчиков, кто не отказался бы провести со мной вечер, а то и жаркую ночь, причем не претендуя на продолжения банкета.       Но нет, я держался и искал развлечений в местах, далеких от работы. Постепенно, в течение нескольких лет, я стал неотъемлемой частью «Трибуны», важным винтиком отлаженного механизма, чуть ли не лицом журнала. Меня всё устраивало. Уверенная стабильность в материальном плане, карьерный рост в профессиональной сфере, и, регулярные в своем проявлении, отрывы в ночных клубах, для удовлетворения личных фантазий.       Да, это по-прежнему я, Максим Соболев — время идет, а ничего не меняется. В этом смысле я консерватор… ахах… если вообще можно употреблять это слово в данном контексте.       Василий Карпович давно уже переложил на меня основную часть своих обязанностей, мотивируя это тем, что к моменту вступления в его должность, я должен ориентироваться в ней, как кот в миске сметаны. В принципе, я не был против.       Пролистывая отточенные девочками-корректорами материалы, я то и дело поглядывал на часы, чтобы не пропустить назначенную на сегодня встречу с издателем.       От работы меня отвлекла наш художественный редактор Римма:       — Макс, выручай.       Не отрывая взгляд от статьи спрашиваю:       — Что-то серьезное?       — Да нет. Но ты единственный, кто может мне помочь.       Хм, мне, конечно, безумно льстит, когда меня называют единственным, но сейчас, чувствую в этом сомнительном комплименте подвох и смутный запах втюхивания каких-нибудь неприятных для меня обязанностей.       — Говори, — выжидающе смотрю на Римму, а она умоляюще глядит на меня и на одном дыхании выдает:       — Максик, возьми практиканта.       — Куда возьми?       — Ну, к нам, в журнал.       — Так тебе не ко мне надо с этим делом, а к Карпуше.       Карпуша, чтобы вы понимали, это все тот же Василий Карпович, наш главред. Даже не знаю, чего больше в этом по-детски глупом прозвище, то ли насмешки, то ли умиления от непосредственности нашего начальника.       — Да ходила я к нему, он на меня вытаращился, как будто я ему предложила контрабандой наркотиков заняться. Сказал, что ему такая обуза не нужна, и возиться он ни с кем не собирается.       — Ну, а я тут при чем, — разговор начинает меня утомлять.       — Макс, ну мы же знаем, что Карпуша тебе в рот заглядывает. Как ты скажешь, так и будет.       Ох, ебанная моя доброта… но как же мне это неинтересно. Киваю:       — Ладно, я поговорю с ним. А что ты так подрываешься насчет этого практиканта?       — Да знакомой уже пообещала устроить парня, неудобно теперь назад откручивать. Да ты не переживай, он лучший на потоке, на красный диплом идёт. Может, так себя проявит, что Карпуша и отпускать его не захочет, еще и спасибо нам скажет.       — Ну, хорошо, — полностью сдаю позиции.       Римма благодарно целует меня в щеку:       — Спасибо, Макс, ты лучший.       А то я не знаю. Возвращаюсь к просмотру материала, задумываюсь на секунду и уже в спину Римме спрашиваю:       — Зовут-то как твоего практиканта?       — Сергеев Владислав, — не оборачиваясь, бросает она, набирая номер на своем мобильнике.       Ну что же, Сергеев Владислав, постарайся оправдать возложенное на тебя доверие, а еще постарайся не путаться под ногами у серьезных людей. Мы тут все-таки важным делом занимаемся. А еще, мне очень хочется верить, что я не пожалею о данном Римме обещании, и этот незнакомый парень, который вдруг возник из ниоткуда в размеренной и четкой жизни нашего журнала, не доставит мне никаких беспокойств.