Не ходите, дети...

      Направляясь утром понедельника на работу, я размышлял, как теперь мне вести себя в присутствии Влада. Делать вид, что ничего не произошло? Интересно вот только, а какой вид при этом будет делать сам Сергеев. Я так и не разобрался в мотивах его поступка, что он хотел мне показать или доказать. Самоутвердиться за счет меня? Ну что же, у него отлично вышло. Пять ему за сообразительность, десять за оригинальный подход к делу.       Но меня не покидало смутное ощущение, что не так все просто, что есть какая-то подоплека, которую я не могу разглядеть, так как какой-то фрагмент пазла все время теряется, мне не хватает всего одной детали, чтобы получить всю картинку целиком.       Как там говорил Сергеев, когда перечислял все сильные чувства, которые управляют человеком? Обида? Вот тут совсем непонятно. Ладно, я согласен на внезапную неприязнь, даже злость и ярость… да Бог с ними, бывают немотивированные вспышки агрессии. Но обида? Где и когда я мог обидеть мальчишку за столь короткое время нашего знакомства — это не укладывалось у меня в голове.       Раньше мы встречаться точно не могли — уж его-то я бы запомнил. Такого невозможно не запомнить.       Приходилось ли вам наблюдать какую-либо разрушительную силу природного характера вблизи? Ураган, зарождающийся в паре сотен метров, или вот-вот готовящийся к пробуждению вулкан? Ты смотришь на это, ты ощущаешь всю неотвратимость катастрофы, но, вместе с тем, ты понимаешь, насколько это прекрасно. Вот Сергеев был именно таким.       Такие, как он врезаются в память намертво и навсегда.       Такие, как он. Такие, как я. Этим ведь он меня и зацепил.       В принципе, он поступил в точности так, как поступил бы я на его месте. Он захотел, он воспользовался случаем, он получил желаемое — всё, материал отработан и больше не представляет ценности. Вы же не подбираете использованную салфетку после того, как уже вытерли ею грязные руки. Да к ней ведь даже и прикоснуться противно. Всё логично, всё по сценарию.       Вообще, мы оба получили то, что хотели. А что роли были не совсем по моему плану, то есть совсем не по моему плану, ну это как кому повезло, в игре в кости все так непредсказуемо, никогда не знаешь — когда тебе удача улыбнется. Уйдя в глухую оборону, черные не смогли вовремя сгруппироваться, и белые начисто и всухую одержали свою, позорную для черных, победу. Такой партии у меня еще не было.       Голова пухнет от этих мыслей, а чёртов Сергеев не собирается исчезать из моих воспоминаний.       Подъезжаю к парковке, в некотором отупении смотрю на свое место, где по ослиной упертости Влада должен стоять его мотоцикл. Но сегодня, видимо, произошел сбой в матрице, так как ни мотоцикла, ни самого Влада в пределах видимости не наблюдается.       Что за…?       Смотрю на часы, да быть не может, чтобы Сергеев опаздывал. Своей пунктуальностью он переплюнул даже меня. Ладно, потом разберемся. Паркуюсь, спешу в свой кабинет.       Почти сразу за мной заходит Валерик — наш ответственный секретарь, с какими-то бумагами в руках.       — Максим Владимирович, подпишите.       — Что там?       — Практика Сергеева, вы ведь его курировали.       — А где сам Сергеев?       Валерик удивленно смотрит на меня:       — Так ведь у него в пятницу последний день был. Вы разве не знали? У вас же договор со всеми сроками на подписи был.       Пожимаю плечами:       — Видно, не обратил внимания. Хорошо, что там надо подписать.       Валерик кладет передо мной бланки:       — Вот тут ваша подпись, а вот тут оценка за практику. Остальное проверит Римма.       Подписываюсь в нужной графе, на секунду ручка замирает напротив слова «оценка».       Ухмыляюсь.       Ну что же, Владислав Сергеев, надо отдать тебе должное — профессионал из тебя в нашей области выйдет отличный, проявил ты себя на все сто процентов, даже на двести, чего от тебя и не требовалось. Всеми качествами, которые нужны в нашей специальности, ты обладаешь, влезешь хоть куда и даже без мыла. На этой мысли снова усмехаюсь.       Хотелось бы тебе, конечно, подпортить твой будущий красный диплом, ох, как хотелось бы, но позволить личной обиде встать выше профессионализма — это, на мой взгляд, детское проявление слабости. А быть слабым — от этого отец отучил меня еще в самом раннем возрасте.       Уверенно вывожу в графе оценку «отлично», ставлю еще одну подпись, и с улыбкой отдаю документы Валерику:       — Поставишь печати у Василия Карповича. Что-то еще?       — Нет, нет, — Валерик поспешно покидает мой кабинет.       Вместе с исчезновением Валерика из моего кабинета, исчезает и фальшивая улыбка с моего лица. Паршивец Сергеев провернул свою гнусную пакость, вовсе не боясь встречаться со мной глазами утром понедельника. Потому что никакой встречи и не планировалось. Он просчитал все так плавно и четко, что хотелось восхищенно присвистнуть и аплодировать ему стоя.       Да, это был самый великолепный план, если бы не одно но. Если бы этот план не касался меня. Потому что в ракурсе этого нюанса, все приобретало совсем другие черты. Что творилось в голове у этого засранца? Теперь я даже скидку не могу делать на то, что ему хотелось посмотреть, как я буду вести себя после своего падения в пропасть, после того, как позволил ему быть главным.       Но нет, ему это было не надо. А что, что тебе было надо от меня в итоге, Влад? Просто трахнуть? Не слишком ли банально? Хотя, если порассуждать, то можно прийти к выводу, что раз все в этом мире крутится вокруг секса, а Влад, увидев во мне достойного себе противника, просто на один раз, на одну ночь, захотел нагнуть вожака стаи, то все встает на свои места.       Нагнул — кончил — отвалил.       Такой план был, Сергеев?       В течение всего дня я верчу в руках телефон, набираю номер Влада, сбрасываю, снова набираю — я выучил его наизусть, я вспомню его, даже если меня шарахнут по голове и тут же попросят сказать первое пришедшее на ум, я вспомню его, даже если у меня полностью отрубит память и придет старческое слабоумие. Три девятки на конце номера — слишком приметно, слишком врезается в память.       Хочу позвонить ему и спросить: «Нахрена, Влад?»       Но тут же сам понимаю всю нелепость этого вопроса. Что я хочу услышать? Что это был вечер пятницы, что надо было расслабиться, что я так удачно подвернулся. Это всего лишь секс, детка, что ты обостряешь.       Нет, этого я точно слышать не хочу. Это мои слова, я говорил это слишком часто.       Да и к чему мне разговор с ним, к чему он может привести?       Что я в итоге хочу от него?       Вот оно.       Это ведь понятно, это ведь аксиома.       Я. Хочу. Его.       Хочу этого паршивца, этого наглого щенка, хочу приручить его, чтобы он был моим. Хочу этого всего, вместе с тем понимая, что это в принципе невозможно. Я даже представить не могу, что Сергеев может смотреть на меня как-то по-другому.       Что могло произойти в твоей жизни, Влад, что ты стал таким? Кто повлиял на твое мировоззрение? Ничего просто так не случается. Кто-то обязательно участвует в формировании твоего характера. В моем случае это был слишком жесткий отец, в твоем случае, Влад… кто был в твоем случае?       В конце рабочего дня я покидаю здание редакции с больной головой и непонятной тяжестью в мыслях.       Думать не могу ни о чем, кроме него. Думать не хочу ни о чем, кроме него.       В другое время и при других обстоятельствах лекарство от плохого настроения было бы найдено со скоростью стритрейсера, охваченного азартом сумасшедшей гонки. Но сейчас мне не хотелось ничего из того, что раньше так радовало мои притязательные и извращенные вкусы.       Дома, на автомате иду к бару, беру бутылку, не заботясь уже о том, чтобы налить в стакан, ловлю себя на мысли, что при таком раскладе, я на правильном пути к алкоголизму.       Пожимаю плечами. Да и хрен с ним. Сажусь за свой письменный стол, лениво перебираю скопившиеся тут документы и материалы по работе, открываю один за другим ящики стола. Дохожу до последнего — тут мой архив. Аккуратно составленные в стопку блокноты с записями за все мои годы работы. Тянусь к самому нижнему — самому первому, к тому, где строго по датам зафиксирована моя жизнь в сфере журналистики с самого моего первого дня работы в газете «Голос народа».       Не торопясь перелистываю страницы. И вдруг, мой взгляд цепляется за три девятки на одной из страниц. Останавливаюсь, тупо смотрю на строку с номером. Трясу головой, возвращаюсь к началу блокнота. Всё правильно — первый блокнот. Снова смотрю на страницу, где записан такой знакомый мне номер Влада. Ничего не понимаю. Откуда он тут.       Напротив номера имя — Слава.       Слава… Слава…       «Я хочу, чтобы сегодня ты называл меня Славой»…       Что за…       Веду пальцем по странице вверх. Чьи-то номера, имена, фамилии. Кто эти люди?       Дохожу до самой верхней строки.       Читаю: «11-А».       Одиннадцатый «А».       Блядь.       Моя первая неделя в редакции и урок профориентации в гимназии. Вновь возвращаюсь к строке с номером и именем Слава. Русоволосый мальчик с серыми глазами и длинными светлыми ресницами.       Ладони вдруг потеют, а я обессиленно откидываюсь на спинку кресла. Этого не может быть. Нет, нет, только не в этой реальности, только не со мной.       Мальчик Слава — пушистый серый зайчик с доверчивыми глазами, наивно пришедший в гости к страшному волку.       Мальчик Слава, мечтающий о профессии журналиста, с восхищением глядящий в жуткую пасть с острыми зубами.       Мальчик Слава, краснеющий под моими руками, умоляющий не трогать его.       Мальчик Слава, жалобно заглядывающий в мои глаза, тихо шепчущий, что хочет меня.       Обрушившаяся на меня правда давит с такой силой мне на плечи, что я сползаю со своего кресла на пол и сжимаю ладонями готовую разорваться от дикого напряжения голову.       Пазлы, блядь, сраные пазлы, наконец, складываются в одну картинку. Ничем не примечательный серый зайчик Слава, единственным плюсом которого были его чистота и невинность, вырос и превратился в опасную зверюгу Влада, плюющего на моральные принципы, готового идти по трупам, чтобы воплотить в жизнь свои мечты, чтобы отомстить любому, кто посмел скривиться в его сторону.       Теперь, вот только теперь, становятся понятными все его туманные фразы.       Становится ясно, почему он не выложил карты на стол. Он хотел, чтобы я до последнего не знал, кто он. Чтобы я даже не заподозрил, что причина всех его поступков в отношении меня, банальная месть.       Да, теперь я все понимаю: и про злость, и про ярость, про гнев и обиду. Все понятно. И смех его понятен, когда к сильным чувствам я хотел добавить любовь.       Какая любовь, что вы. Да не было там никакой любви.       Я хотел представить, как это, когда Влад смотрит по-другому? Без ненависти, без презрения? Так я знаю. Я знаю, каким он может быть, точнее, каким он был раньше.       Способен ли он сейчас на такое — я не уверен.       Вспоминаю свое желание пожать руку автору этого шедевра. Моё горло сжимается от спазмов подступившего смеха. Ну что же, Макс Соболев, думаю, ты можешь пожать руку самому себе. Учитывая то, что мальчишка не забыл тебя, помнил про тебя столько лет, вернулся к тебе и перегрыз в прыжке тебе горло — именно ты можешь считать себя создателем этого совершенства.       Только сейчас я задумываюсь над тем, что я тогда с ним сделал, идя на поводу своей прихоти. В итоге, чем бы я там ни прикрывался, это было изнасилование, по-другому и не скажешь. Справиться с пьяным ребенком — для этого героем быть не надо. И мне было совсем неинтересно, что там творилось в его душе на следующее утро. Я выставил его за дверь, в полной уверенности, что он способен сам о себе позаботиться. И как мы видим, у мальчика все получилось, он отлично справился с этой проблемой.       Насколько сильна была его обида, что он пронес её так далеко? Мы все знаем, как тяжело пережить изнасилование девочке, чьей доверчивостью воспользовался потерявший совесть подлец. Но никто и никогда не поднимал вопрос того, что чувствует мальчик, оказавшийся в такой же ситуации. В моральном плане это может быть на порядок унизительнее, так как к такому его жизнь ну уж точно не готовила. Если девочки все-таки ждут своего принца, и он ясно-понятно мужского пола, то мальчики ждут хоть чего, но не вот это вот всё.       Мне хочется сейчас биться лбом о паркет своего кабинета, мне хочется выть и царапать стены от невозможности исправить эту ситуацию. Почему это произошло со мной.       Как там?       «И всем воздастся по их заслугам?»       Почему я не могу перешагнуть сейчас через эту проблему, мне всегда это удавалось.       Кого мне ненавидеть в этой ситуации? Влада, которого я сделал вот этими вот руками? Или себя, не умеющего видеть в других людях личностей, способных тоже что-то чувствовать?       Не можешь справиться с ситуацией — отпусти её. Хорошая истина. Но сейчас это не работает. Сейчас вообще ничего не работает. Что бы там в итоге ни случилось, мне надо увидеть Сергеева, и поставить, наконец, все точки в этой затянувшейся войне.