Не ходите, дети...

      На следующий же день, я сваливаю с работы настолько раньше, насколько могла позволить мне моя совесть, то есть совсем рано, и еду выяснять отношения с призраком из прошлого.       Ну, здравствуй, любимый университет и родной факультет. Смотрю расписание, нахожу группу Сергеева. Так, у деток сессия, и сегодня как раз день консультаций. Поднимаюсь на третий этаж, и о чудо, мой томный рыцарь печального образа стоит в одиночестве возле окна напротив одной из аудиторий и пристально смотрит вниз на проезжую часть.       Подхожу к нему. Смотрю на него теперь уже совсем другими глазами. Вот бывает же так: из просто милого мальчика, такого же милого, как тысячи других милых мальчиков, вдруг вырастает вот это. Зайчик Славочка ну никак не мог привлечь мое внимание больше чем на одну ночь, потому что он не обладал ничем, он был шаблонен и предсказуем, он был слаб и аморфен.       Чем он мог зацепить меня? Своей девственностью? Так это ведь на один раз. Во второй раз девственности уже нет. Он был просто мальчиком, а симпатичная мордашка есть у каждого второго, только этого недостаточно.       Но зайчик, побывав в передряге, сбросил свою серую шубку, отрастил клыки и когти, подрос, возмужал, научился кусаться в ответ, прошел курсы переквалификации, сменил документы зайчика на ксиву серого волка и может теперь дать сдачи, как надо и кому угодно.       Только вот я смотрю сейчас на него и не чувствую его радости. Он стоит, прижавшись плечом к косяку, и мнет в руках какие-то бумаги.       Окликаю его:       — Влад.       Он вздрагивает от звука моего голоса, поворачивается ко мне и смотрит на меня непривычным и каким-то тоскливым взглядом, словно что-то хочет сказать мне.       Я продолжаю:       — Так Влад или все-таки Слава? Как тебе больше нравится?       Он пожимает плечами, усмехается одной стороной рта:       — А я думал ты так и не вспомнишь.       — Не собирался мне сказать?       Он сжимает губы в тонкую полоску и качает головой:       — Сначала хотел, а потом подумал, а нахрена? Что это изменит? — переводит взгляд на свои бумаги в руке и продолжает. — Ты меня удивил.       — Чем?       Он протягивает мне листы — бланки с его практикой.       — Пятерка? Почему? Тебе не хотелось отомстить?       Я улыбаюсь:       — Отомстить? Ты был слишком хорош, чтобы мне хотелось тебе отомстить.       Он удивленно приподнимает брови:       — Хорош в чем?       Что, мой мальчик, ты не ожидал от меня такой реакции? А чего ты ждал? Что это война затянется на столетия, и в неё будут втянуты наши потомки? Нет, это была честная битва. Ты выиграл по всем правилам спарринга.       Улыбаюсь еще шире:       — Да во всем!       Он молчит, усаживается на подоконник, я подхожу к нему и сажусь рядом.       — Так какие еще сильные чувства у тебя остались, после того, как ты сделал все, что планировал?       — Сильные чувства? — повторяет он. — Ты знаешь, я так устал за эти годы жить предвкушением своей сладкой мести, что теперь, когда я получил, что хотел, единственное, что я чувствую — это пустоту. Мне сейчас хочется сдохнуть не меньше, чем тогда, когда мне было шестнадцать.       — Все-таки шестнадцать, — повторяю я за ним.       — Да, шестнадцать, — он усмехается. — Ты вообще понимаешь, что ты тогда сделал? Я ведь даже не целовался ни с кем. А ты взял и играючи разобрал все, что у меня было живого, а собрать забыл. А я ведь тобой так восхищался, ты был человеком из волшебного мира, куда и мне так хотелось. Я продолжал тобой восхищаться даже после того, как ты перевернул мой мир.       Ты заснул так быстро, как может заснуть только человек с чистой совестью, а я спать не мог. Я лежал рядом с тобой до утра и думал, думал, я всю ночь думал. Что мне теперь делать? И к утру я себе напридумывал, что ты влюбился в меня. А ты спал такой красивый, что я решил, а почему бы и нет. Ну и что, что ты парень. Сердце не выбирает, кого оно захочет полюбить. И я стал ждать, когда ты проснешься. И ты проснулся. И показал мне мое место. Знаешь, какая у меня была мысль, когда я ушел в то утро от тебя?       Я качаю головой. Нет, Слава, я не знаю, о чем ты тогда думал, я могу только догадываться. Но учитывая, кем ты стал, можно предположить, что мысли у тебя в то утро были стремные и чувствовал ты себя стремно.       В глазах Сергеева мелькает знакомое мне уже презрение и он продолжает:       — О, мне много чего хотелось в то утро. Кинуться под машину, выброситься из окна, перерезать себе вены на худой конец. Короче, жить мне точно не хотелось. Самое паршивое в этой ситуации было то, что я хотел тебя ненавидеть, но не мог. Я не выпускал из рук телефон, все ждал, что ты позвонишь. Но ты ведь забыл обо мне сразу, как только за мной захлопнулась дверь. Это я потом только понял. И когда я это понял, я уяснил одну простую вещь — надо четко проводить границы насчет того, кто ты по жизни.       Потому что тут только два варианта: ты или жертва, или хищник. Середины нет. Или ты нагибаешь, или нагнут тебя. Я на тот момент был жертвой, так что же я удивлялся, что меня нагнули при первой же возможности.       Причем этой жертвой я был с первого класса. Даже эта фишка с именем. Кто-то из пацанов решил, что если я Владислав, то значит Слава. И неважно, что родители звали меня дома Владом, это ведь такие мелочи. Ты понимаешь? Я даже свое имя отстоять не смог.       И я начал ломать себя каждый день. Каждый день я преодолевал какой-нибудь свой внутренний барьер.       Боюсь подойти к девчонке, которая мне нравится, потому что страшно, а вдруг откажет? Иду к ней, говорю то, что собирался, а потом смеюсь ей в лицо на её отпор.       Боюсь пройти мимо парней, которые кошмарят всю школу? Иду прямо к ним и с размаху бью в лицо самому Комарову. Правда потом меня откачивали в реанимации, но слава придурка, который вдарил грозе района за мной закрепилась.       Постепенно ко мне стало меняться отношение окружающих. В этом было величайшее множество плюсов. А знаешь, что не давало мне остановиться? Воспоминания о тебе. Я старался походить на тебя во всем. Мне так хотелось, чтобы ты увидел, кем я стал, увидел, что ты упустил. Я хотел, чтобы ты страдал и мучился, так же как я.       Сергеев замолкает, я тоже молчу. Да, черт побери, неловко, когда творение говорит своему создателю, что по факту тот полнейший козел по жизни. Я как бы никогда не отрицал этого, но раньше я ставил это качество своего характера скорее в плюс, нежели в минус. Раньше меня никогда не волновало, что думает та сторона, которая по своей глупости вступила со мной во взаимодействие.       Спрашиваю его:       — Что в итоге ты планировал получить?       — Да я и сам не знал. Но когда подвернулась возможность устроиться на практику в твой журнал, я понял, что я все равно возьму реванш. То, что ты меня не узнал, было мне только на руку. Хотя это было и обидно.       — Ты действительно так ненавидишь меня?       Сергеев качает головой:       — До того момента, как я снова увидел тебя, да, я думал, я был уверен, что ненавижу тебя. Но потом, в пробке…       — Так ты все-таки заметил меня, — фыркаю я.       Влад усмехается:       — Тебя было трудно не заметить, ты вертелся так, как будто у тебя последняя стадия геморроя.       — Как ты узнал про мое место на парковке?       — О, тут чистая интуиция. Я подумал, это же Макс с его невъебенным эго, какое же место он мог бы тут занять. Ответ пришел сам собой. И я не ошибся. Я бы и сам занял это место.       Да, мой мальчик, мое творение. Мыслит так, что и я лучше бы не сказал.       — Когда я увидел, что ты запал на меня, я понял, что могу делать с тобой все, что захочу. Ты так пытался разобраться в причинах моего к тебе негатива, что терял всякую бдительность. Но мне надо было быть осторожным, ты, с твоим умом и способностью анализировать, мог в какой-то момент раскусить меня. Тогда все полетело бы кувырком с горы. Но я делал ставку на твою слабую память.       Я оскорбленно поджимаю губы:       — Отличная у меня память. Если только дело не касается…       Влад продолжает:       — Да, я в курсе. Если дело не касается мимолётных и ничего не значащих перепихов на один раз. Да, тут я с тобой соглашусь. Реально не запоминаешь, я проверял.       Осторожно напоминаю:       — Так что там с твоими эмоциями ко мне?       — О, мои эмоции к тебе, — со странной интонацией повторяет Влад. — Их было так много, что я тонул в них. Я не знал, чего я хочу больше — наброситься на тебя с кулаками или с поцелуями. А потом тот волшебный случай в мой последний день практики. Все вышло даже лучше, чем я мечтал. Я вернул тебе долг со всеми накопившимися процентами. Я поступил с тобой так, как ты когда-то поступил со мной.       — Я был с тобой намного нежнее, — напоминаю я.       Сергеев усмехается:       — Если бы ты не был со мной нежным, ты бы сейчас со мной не разговаривал. Я бы удавился прямо там, в твоем подъезде, на собственных соплях. И ты не был ребенком, так что с тобой я не видел смысла миндальничать, ты должен был понять, что нельзя делать с людьми такие вещи, если они не хотят.       — Ты просил меня, — уточняю я.       Влад зло смеется:       — Так и ты просил меня. Так что мы квиты, — но тут же опускает устало плечи вниз. — А потом ты снова спал, а я снова не мог уснуть и смотрел на тебя. Ты был не особо красивый, с помятой рожей и покусанной шеей, но для меня лучше тебя никого на земле не было. И мне было так трудно, ты не представляешь, как трудно мне было послать тебя утром нахуй. Но мне надо было довести дело до конца.       — Если бы я сам не пришел, ты бы…       Сергеев качает головой:       — Нет, я бы нет.       Молчим какое-то время. Я знаю, я кругом виноват. Что мне ему сказать, чтобы он поверил, что я понял, каким козлом я был по отношению к нему.       Влад поднимает на меня глаза и слабо улыбается:       — Ты знаешь, в чем-то я тебе даже благодарен. Ты сделал меня сильнее. Если бы не та поганая история, кто знает, как повернулась бы моя жизнь. Статус жертвы, знаешь ли, не дает человеку много возможностей. Я, наверное, должен сказать тебе спасибо.       Снова начинает болеть голова — я не знаю, как мне выйти из этого тупика. Я не хочу потерять его, еще пара фраз, он встанет, и я больше не смогу докричаться до него.       И он действительно встает, я встаю следом. Он уже делает шаг в сторону, я хватаю его за руку:       — Подожди.       Он растерянно смотрит на меня. Я продолжаю:       — Мне надо тебе сказать кое-что. Сказать, что я никому не говорил. Ты хотел победы? Твоя победа будет полной, потому что ты сделал со мной то, что не мог никто.       — Ты про секс? — кривит в непонятной улыбке губы Влад. — Да нихуя это не победа, Макс. Это всего лишь секс. Это ничего не значит. Я не получил от этого никакого кайфа.       Я прерываю его:       — Да какой в жопу секс, Влад. Ты что думаешь, я пошел с тобой, потому что я был пьяным до такой степени, что не понимал, куда я иду, и что меня ждет? Ты мне ясно дал понять в какой позиции это будет.       — Тогда почему ты пошел со мной? — Влад с непониманием смотрит на меня своими охрененными серыми глазами, и тут я понимаю, что, блядь, да ведь он и тогда зацепил меня, только я не заметил этого, занятый своим эго.       Кинк насчет серых глаз, это же от него пошло. Моя страсть к этому цвету.       Дурак, какой же я дурак.       Говорю быстро, потому что сейчас так страшно, как никогда не было:       — Почему я пошел с тобой? Потому что ты добился своего, ты хотел, чтобы я влюбился в тебя? Да, я не сделал этого тогда, но я сделал это сейчас.       Влад смотрит на меня так, как будто я на его глазах превращаюсь во что-то немыслимое, а он не может этого остановить, потому что трансформация происходит так быстро, что не отследить никакими приборами.       Он хмурится, кривит губы и переспрашивает:       — Что ты сейчас сказал?       Я набираю в грудь воздуха и повторяю:       — Я люблю тебя, Сергеев.       Он отступает на два шага назад и неверяще смотрит на меня:       — Я умер или сошел с ума? Что происходит?       Я молчу. Я выложил на стол все свои карты, и тузов среди них нет. Это полная твоя победа, Сергеев. Что ты будешь с ней делать, решать тебе.       Он поворачивается ко мне спиной, медленно идет по коридору. Ну вот и все. Спектакль окончен, актеры напились и сожгли театр. Прощай, Влад Сергеев. Прощай, мальчик Слава. Я не унижусь, не побегу за тобой, хотя, блядь, так хочется. Это была чистая победа. Ученик, который превзошел своего мастера.       Внезапно Сергеев поворачивается, быстрым шагом возвращается ко мне, хватает за ворот рубашки:       — Во что ты сейчас играешь, Макс?       Пожимаю плечами:       — Я не играю. Ты измучил меня. Ты победил.       Он шипит мне в лицо:       — Не смей! Не смей лгать мне сейчас.       Что я мог сделать в этой ситуации, чтобы он поверил мне? Я делаю единственное, что приходит мне в голову. Я цепляюсь за его шею двумя руками, чтобы он не смог вырваться, даже если бы захотел и целую его в крепко сомкнутые губы.       Проходит несколько томительных мгновений, время замедляется, становится таким густым, что давит на все чувства восприятия сразу, и Сергеев сдаётся, потому что я знаю сейчас, я уверен на двести процентов, что он ждал этого, что он надеялся на это, что ничего не прошло и ничего еще не закончено.       И мы, два дурака, стоим посреди коридора университета и целуемся, как озабоченные подростки, как герои индийского кино, оторванные друг от друга и вновь встретившиеся после долгой разлуки.       Наконец, я отрываюсь от его губ, от которых мне вообще не хочется отрываться, смотрю ему в глаза и предлагаю:       — У меня сегодня есть время, могу подготовить тебя к экзамену. Решайся, детка.       Он фыркает:       — Ты сука, Соболев. Я после твоих подготовок годами в себя прихожу.       — Поехали?       Он кивает, вдруг смотрит через мое плечо, губы изгибаются в подобие улыбки, и он говорит кому-то змеиным голосом:       — Добрый день, Павел Викторович.       Оборачиваюсь. К нам приближается декан нашего факультета, он идет с каменным выражением лица, не сводя такого знакомого взгляда с Сергеева. Такая знакомая эмоция. Что это? Оскорбленная гордость?       Поравнявшись с нами, декан переводит взгляд на меня. Глаза расширяются в удивлении. Я наклоняю голову и тоже приветствую Павлика:       — Добрый день, Павел Викторович.       Он стоит пару секунд, хватает ртом воздух, ошарашенно смотрит то на меня, то на Сергеева, потом поджимает губы и чуть ли не бегом скрывается за поворотом.       Я поворачиваюсь к Владу. В голове смутная догадка. Спрашиваю:       — Ты что с ним…?       Сергеев ржет:       — Ну да, оценки надо было поправить. А ты что тоже?       Смотрим друг на друга, смеемся так, что больно. Влад машет на меня руками:       — Ну, блин, и ведь не учит человека жизнь.       — Ахах, бедный Павлик. Ты его лицо видел?       — У старика сейчас инфаркт случится, что ты ржешь. Два раза на похожие грабли, это тебе не в огород сходить.       Обнимаю Влада за плечи, он сразу прекращает смеяться, смотрит на меня.       Спрашиваю:       — Поехали?       Он задумчиво поправляет русую челку:       — Легко не будет, Макс.       Я киваю:       — Я знаю, но попробовать мы просто обязаны.