Не ходите, дети...

      Мне надо было как-то переключиться с этих, душащих меня, мыслей о Владе, мне надо было заставить себя перестать заниматься мазохизмом. Человек, конечно, любит пострадать над хуй знает чем, но это уже был перебор.       Я методично навестил всех своих родственников по очереди, сидел с ними вечерами, пил чай с домашними пирогами, временами мы добирались до чего и покрепче — время шло, а саднящая боль из той дыры, где раньше болталось мое ледяное сердце, не проходила.       Руки все время тянулись к телефону, чтобы набрать такой знакомый и такой ненавистный мне номер Влада, сказать ему все, что наболело во мне за эти несколько недель, превратиться на его глазах в сопливую девочку лет восьми, чтобы уже наверняка он перестал меня уважать.       Я держался, я был на пределе, мне надо было отвлечься. И тут я вспомнил про своих любимых бывших одноклассников, с которыми мы зависали так, что слухи ходили потом по всему городу, а встречные моралисты презрительно перешептывались за нашими спинами.       Так, так, это именно то, что мне надо. Выбор тут был однозначен — конечно же, Юрка Морозов, человек, который и показал мне, что поле секса может быть необъятным и безбрежным.       Юрка Морозов — король гламура и пафоса, повелитель бутиков и модных шмоток, наследник миллионного состояния своих родителей и золотой мальчик нашего класса.       Мой класс тогда представлял собой четко разделённую на классовые слои группу. Слои эти никак не пересекались и не вступали во взаимодействие друг с другом, как ни билась над этим наша классная руководительница. Детки простых работяг жили сами по себе, наследнички престолов и империй держались особняком и знать ничего не желали, что рядом снующая челядь тоже вроде как люди.       Как я попал в элитный отряд наших мажорчиков? Материальных предпосылок у меня к этому не было никаких. У меня была вполне обычная семья: мама, воспитатель детского сада, отец был военным, солдафоном до мозга костей. В доме царил идеальный порядок и жесточайшая дисциплина. Надо ли уточнять, что из меня отец старался сделать настоящего мужчину чуть ли ни с момента моего рождения. Я не имел права показывать свои капризы, я должен был быть смелым и сильным, за каждым моим шагом был бдительный контроль — я не смел опозорить отца в его же глазах.       Уже в четыре года я отжимался от пола на кулаках, подтягивался на перекладине, пока держали руки. Мой добрый папочка топил меня в ледяной проруби, чтобы я был крепким и закаленным, бросал с лодки в самую середину озера, чтобы я научился плавать, брал меня в походы и внезапно исчезал посреди ночи, оставив меня одного в глухом лесу.       Да, я умел выживать в этом волчьем мире, я знал, что могу положиться только на себя.       Поэтому, с самого первого дня в школе ко мне не задирался никто. Люди, как и животные, тоже чувствуют, кто чего стоит на самом деле. Эта сила исходит из человека не только ментально, она проявляется и во внешнем облике. Никому и в голову не придет потыкать палкой гадюку, даже если она вполне себе мирно спит, свернувшись на солнышке.       Я видел людей насквозь. Я умел пользоваться их слабостями, я знал, куда надо давить и в какой момент это лучше делать.       И, когда в классе пятом, я был приглашен на день рождения Инги Фроловой, дочери прокурора нашего города, я совсем не удивился.       У них были деньги, у них была власть, но у них не было того внутреннего стержня, который куется самим человеком во время тяжелых жизненных испытаний. И тут уже неважно, сколько тебе лет. Можно до старости остаться тюфяком и тряпкой, и об тебя будут вытирать ноги все, кому не лень. А можно и в десять лет так посмотреть на человека, что ему захочется пойти куда подальше и прокусить себе вены. Манипулировать людьми было так просто.       Золотая компашка приняла меня за своего, они быстро забили на то, что я не вкладываюсь во все их безумные развлечения, они готовы были заниматься меценатством в мою пользу, я был им нужен, потому что со мной была сила.       К одиннадцатому классу мы были стаей, но как я понял немного позже, меня до последнего не посвящали в некоторые особенности их многогранных развлечений. Все-таки что-то их в этом останавливало, наверное, мысль, что я могу не понять их специфических вкусов.       Это случилось где-то в середине учебного года. Юрка, оглядываясь на своих друзей, подошел ко мне на перемене и очень таинственным голосом сообщил:       — Мы вечером собираемся у меня, к контрольной по физике надо подготовиться. Родители улетели в Италию. Никто не помешает. Приходи?       Я киваю, не отрываясь от параграфа учебника. Мои оценки, это строгое и не подлежащее ослушанию указание отца, должны быть самыми лучшими. Надо ли говорить, что я был отличником с первого класса. Взрывная смесь, что тоже очень нетипично: я был отличником, который не укладывался в привычные рамки этого понятия. Порой, я знал материал лучше самих учителей, некоторые до колик по всему периметру организма боялись моих вопросов.       Мне не нужна была совместная подготовка к контрольной, я мог написать её без всякой подготовки. Ребята и раньше звали меня позаниматься после школы. Но я всегда отказывался, зачем терять зря время. Но в этот раз, уж слишком интригующим был голос Юрки, поэтому я решил посмотреть, чем они там занимаются в промежутках между перелистыванием учебников.       Да, я не ошибся тогда. К слову сказать, учебников не было и в помине, никто даже и не вспомнил о заданиях по физике, хотя самой физики было предостаточно.       Орала музыка, мы много пили, много смеялись, я чувствовал себя так, как никогда раньше. Позже выяснилось, что-то они там подлили в спиртное для усиления эйфорического эффекта.       Я уже с кем-то целовался, даже не помню, кто это был… Инга, Марина или Яна… а может все по очереди. У меня к тому времени был неплохой опыт в отношениях с девчонками, так что я не боялся опозориться. Кто-то стягивал с меня футболку, чьи-то пальчики царапали кожу на спине. Новая грань отношений с одноклассницами казалась привлекательной и обещающей кучу новых ощущений.       Обвожу плавающим взглядом комнату, на нас никто не обращает внимания, потому что все заняты тем же самым. Никакого стеснения, никаких разговоров на тему, а что там будет дальше, есть только мы и только сейчас, а завтра — пусть мир взорвется, и мы умрем счастливыми и удовлетворенными.       Кто-то освобождает меня от остатков одежды, и тут же чувствую теплые ладони на своих бедрах и горячие губы на своем члене. На инстинктах дергаюсь навстречу — блядь, как же хорошо, голова кружится от подступившего кайфа. Надолго меня не хватает, я закручиваю в кулак короткие волосы и вжимаюсь пахом почти вплотную в чье-то лицо.       Только теперь я открываю глаза, чтобы посмотреть на того, кто только что сделал мне, первый в моей юной жизни, минет. На меня смотрят довольные зеленые глаза Морозова. Он смеется, глядя на мое ошарашенное лицо, облизывает блестящие от слюны губы, поднимается на коленях выше, ближе ко мне, говорит вполголоса:       — Макс, да ты расслабься. Какая разница, кого ебать, дырки-то у всех одинаковые. Всё в этом мире, Макс, закручено на сексе, так почему бы не взять всё, что тебе предлагают? — наклоняется ко мне еще ближе, его губы совсем рядом, а в моей голове, в этот момент, летят все предохранители.       Я понимаю, что в словах Юрки есть логика, предо мной расстилается сейчас огромное пространство всех мыслимых и немыслимых возможностей. Действительно, а какая разница? Это всего лишь секс, по большому счету плевать на пол, возраст, классовые отличия. Надо пользоваться, пока дают.       Чтобы перевернуть мое мировоззрение, мозгу хватило пары секунд. Юрка все еще нависает надо мной, и я снова зажимаю в кулак волосы на его затылке и тяну его к своим губам.       Потом я, дорвавшись до неизведанных ранее ощущений, трахал Морозова прямо на столе, закинув его ноги себе на плечи, в то время как он отсасывал гордости нашей футбольной команды, высокому черноволосому парню с длинной фамилией Константинопольский и не менее длинным членом, который до основания входил в откинутое назад горло Юрки, принимающего его на всю длину с удовольствием заправской бляди.       С этого вечера я стал полноправным участником всех оргий, которые устраивали золотые детки важных шишек нашего города.       Я быстро понял, что эта система работает везде и всегда. Если ты молод, хорош собой, в меру нагл и в меру уверен в себе — перед тобой открываются громадные перспективы.       Я оттачивал мастерство своего обаяния на всех, кто более или менее подходил под мои запросы. В итоге, под руку попались даже пара учителей.       Одну из них, Анну Михайловну, учительницу истории, я натягивал прямо в её кабинете, на фоне политической карты мира, перегнув её через учительский стол, в то время, как за закрытой дверью шумели ученики, постоянно кто-то стучался, а она, распластавшись на классном журнале, рядом со стопками тетрадок и учебников, двигалась в такт моим рывкам и шептала: «Ещё, ещё».       Ну да, мне так хотелось, а у кого не было этой сексуальной фантазии — трахнуть свою молодую и симпатичную учительницу, это же такая любимая тема порнушных видосов.       Я хотел реализовать это желание, я не видел никаких препятствий, я получил, что хотел. Анна Михайловна задержалась тогда на моем члене надолго, почти до самого выпуска. Слишком много адреналина было в этих запретных отношениях: море драйва, которое я получал, зажимая её в школьных коридорах, постоянно висящая над нами опасность спалиться в любую минуту — все это не давало покрыться нашему, всегда случайному, сексу налетом скуки и однообразия.       Она ничего от меня не ждала, у нас была разница в десять лет, она все понимала, она была умницей. Да мы и не разговаривали с ней, в общем-то, только если на уроках по темам программы.       От воспоминаний прошлого меня отвлекает звуковой сигнал входящего сообщения. Открываю почту — новое письмо. Щелкаю «открыть»… минуту смотрю на него… что это? Это не очередной отчет от серой мышки Ангелины… от кого это? Ещё несколько минут, прежде, чем я понимаю, что письмо, состоящее из одной строки, от Влада.       Всего одна строка, но мне становится так тошно, что впору прыгать из окна, жаль, что моя квартира тут на втором этаже.       «Я умоляю тебя — вернись!»       Хочется тут же бежать к машине, мчать на предельной скорости по трассе, тут же звонить ему и кричать в телефонную трубку: «Я еду к тебе, прости меня. Я жить без тебя не могу!»       Но вместо этого, я кусаю до крови губы, стираю сообщение, беру телефон и набираю номер Морозова.       — Макс? — в голосе Юрки столько радости, что я невольно улыбаюсь. — Нет, это серьезно ты? У меня не глюки? Потому что это вполне может быть, я вчера так обдолбался, что меня до сих пор не отпустило.       Я смеюсь:       — Это действительно я, не хочешь встретиться?       — Ты что, в городе? Блядь, я поверить не могу. Ты кому-нибудь из наших уже звонил?       — Нет, пока хочу увидеть только тебя. Потом разберемся.       — Всё! Я уже вылетаю, — кричит Юрка и отключается.       Приезжает он ко мне так быстро, что и в самом деле кажется, что перелеты с одной улицы на другую действительно включены в строку расходов их миллионной империи.       Морозов все такой же, с манерными замашками, одетый дорого и кричаще в шмотки, которые стоят столько, что вам и не снилось.       Он проходит, оглядывается, морщит нос:       — Фу, Макс, ну что за дыра. Надо тут ремонт забабахать.       Я пожимаю плечами:       — Нах? Я тут сто лет не был, думаю, еще сто лет не появлюсь.       Морозов снисходительно смотрит на меня:       — Ну, появился же. Ладно, я сам этим займусь, ты мне только ключи дай — я дубликат сделаю. Ну, честно, что за убогая халупа.       В этом весь Морозов. Он привык, что все вокруг него блестит и сверкает, он не представляет, что есть места, где люди могут жить по-другому. Ну да не суть, в принципе.       Мы сидим весь вечер, вспоминаем школьные годы, распиваем, потерявшись в счете, очередную бутылку. Естественно, речь заходит о сексе. Спрашиваю его:       — Ты с кем сейчас?       Юрка оживляется:       — Я тебе скажу, но это строго между нами. Я сплю с Колмаковым, — смотрит на меня выжидающе.       Я полностью отключаю мимику, но внутри у меня ураган. Колмаков Никита Олегович — глава местной администрации. Какое у меня там задание? Нарыть компромат? Можно сказать, задание выполнено процентов на семьдесят.       Равнодушно спрашиваю:       — Это наш мэр, что ли? Он ведь женат. Не думал, что он по мальчикам.       Юрка довольно скалится:       — Ха, да ему без разницы кого трахать, лишь бы не жену.       Осторожно спрашиваю, хотя, зная Юрку, ответ будет очевиден:       — Любишь его?       Морозов ржет:       — С ума сошел? Ты его видел вообще? Я с ним, потому что мне так удобно. Перестанет быть удобно, я дожму с него, что не выжато и отвалю.       Интересуюсь:       — А каким образом дожимать будешь?       Юрка хмыкает и откидывается на спинку дивана:       — Каким, каким. Стандартным. У меня парочка видеоотчетов есть с наших с ним конференций. При правильной подаче, фильмы будут иметь бешеный успех.       Вот оно. Растягиваю рот в улыбке Чеширского кота:       — Мм, реалити-шоу, значит. Ты крут. Посмотреть можно?       Морозов равнодушно пожимает плечами:       — Да посмотри, говна не жалко, — и тут же наклоняется ко мне, — а кстати, почему бы нам не вспомнить нашу веселую школьную юность?       Не дает мне времени, чтобы ответить, прижимается всем телом, всасывается в губы, быстро, сразу, жарко, как умеет только он. Я машинально отвечаю, потому что, если чем Морозов хорош, так вот этим.       А мне сейчас надо именно то, что он может мне дать — опустошение в мыслях, забвение хоть на какое-то время. Я устал, мне надо расслабиться, мне надо забыть того, кого забывать не хочется, потому что всё ноет внутри. И пусть сейчас будет Юрка, пусть будет хоть кто, мне без разницы.       Единственное, что важно, так это то, чтобы я перестал думать о том, как бы это было здорово, если бы на месте гламурного котика Морозова был все время козлящий сука Сергеев.