Черный

В ранних вечерних сумерках белая чешуя, казалось, светилась, будто сотканная из лунного света. Красиво. Ори грациозно приземлилась, едва не задув маленький костерок мощным потоком воздуха из-под крыльев, и несколько долгих мгновений просто смотрела на него. Изучающе? Настороженно? Пытаясь соотнести его повзрослевший образ с тем, что хранился (хранился ли?) в закромах ее памяти? По угловатой драконьей морде сказать было сложно. Дар остался сидеть, прислонившись спиной к стволу дерева, на поляне возле реки, где они остановились на ночлег, когда поняли, что, даже срезав через лес, до темноты не успеют ни в ближайший городок, ни тем более к переправе на границе. Ян ушел к небольшой заводи неподалеку, и Дар слышал негромкий плеск оттуда. Ори ничего не сделает Яну. Ее душа цвета ее чешуи — такая же белоснежная. Безупречная. Холодная — но чистая. А потому Дар не двинулся с места. Все, что она может сделать… Все, что должна сделать, — она сделает только ему. Наверное, это будет к лучшему. Белая драконица шевельнулась, и он непроизвольно напрягся, ожидая… Он не знал, чего ждет. Удара изогнутыми ножами когтей? Или хвостом? Крушащего позвоночник, сминающего и рвущего плоть острым гребнем удара? Слабую, уязвимую плоть… Но обращаться не стал тоже. Ори подалась вперед, в движении перетекая в человекоподобную форму: по-прежнему изящную, по-прежнему прекрасную — ни единой морщинки, ни одной седой нити в черных, заплетенных в длинную косу волосах. Она выглядела моложе его, на двадцать человеческих лет примерно, как и когда Дар видел ее в последний раз, незадолго до своего… побега. Он порадовался, что ее пламя сияет так же ярко, как и прежде. — Здравствуй, брат. — Подойдя ближе, она уселась на расстеленное одеяло напротив него, по-простому подобрав под себя обтянутые удобными кожаными штанами ноги. — Ты рисковал, появляясь так близко к нашим горам. — Мы были недалеко от Лотариса, пришли из Ревии, на востоке пустошь и море, как ни крути, дорога одна — в Нимеру. А как туда еще лететь? До внутреннего кольца далеко, я не думал… не думал, что кто-то появится днем снаружи. — Мы с Арадом давно уже живем снаружи, Дар. — Почему? — вскинулся он. Неужели кто-то прознал о нем? Неужели подумали, что они знали и не сообщили? Неужели… — У нас родилась дочь. — На ее лице появилась слабая, но искренняя улыбка, придавшая совершенным чертам несвойственную им мягкость и теплоту. — Бирюзовая малышка Юмина. Совсем крохой очень на тебя похожа была, казалось, будто время повернуло вспять и мы снова все вместе, дома… Со всеми теми взглядами и шепотками. — Мне жаль. — Не стоит. Мы ушли почти сразу. К счастью, Тэль уже достаточно взрослый, он остался. А мы ушли, чтобы глаза не мозолить. Чтобы не провоцировать. — Она помолчала, потеребила кончик косы. — Ты, может, не помнишь… Ты вообще многого не понимал, как мне казалось, но там, в Долине… — Я помню, Ори, — перебил он ее. Он и вправду помнил. Непонимающие, завистливые взгляды, словно говорящие: «Почему им? Почему он? Чем они лучше, а мы хуже? Чем они заплатили за это?» — И я понимал больше, чем показывал. Не хотел отца с матерью огорчать еще больше. — Это тяжело, — вздохнула Ори. — Злоба — тяжело. Стать вдруг чужими для всех — тяжело. К нам никто не приходит. Никто из тех, с кем мы вместе росли, вместе трудились, рядом жили… Дар не стал напоминать, что, когда отец с матерью, забрав его, ушли из Долины, Ори тоже приходила редко, едва ли раз в год бывала, и то украдкой, осторожно, будто могла запачкаться их дурной славой. Второй ребенок не может появиться у драконьей пары. Просто так — не может. Связи с человеческими магами, обращение к темному пламени… Чего им только не приписывали. В чем-то драконы не так уж отличались от людей с их привычкой придумывать невероятное и верить в самое худшее. — Я знаю, каково это, — сказал он вместо этого, — быть чужим. Ори вскинула голову, пристально глянула льдисто-голубыми глазами, так похожими на его собственные. В глубине зрачков отражались огоньки почти прогоревшего костра. Предполагалось, что на нем Дар пожарит подстреленную по дороге куропатку. — Я понимаю, — произнесла она наконец, — теперь понимаю, почему ты сбежал. Это ведь началось тогда? — Да. Сразу, как отец рассказал… о маме. — Увидев тебя в небе, я едва не отправилась к старейшинам. Самая страшная сказка нашего детства — черный дракон… А потом рассмотрела пятна золотого на твоей чешуе. И человека в твоих лапах. Не истекающего кровью, не бьющегося в агонии, просто человека, которого ты просто нес с собой. Последила еще и вот, решила поговорить. Мы ведь думали, что ты погиб. Отец так долго искал, надеялся найти хотя бы… — Тело, — закончил за нее Дар. Сглотнул и все же спросил: — Как он? — Его пламя погасло, Дар. Давно уже. Должно было быть больно. Но не было. Сердце встрепенулось, почувствовав острый болезненный всплеск, — и затихло, едва ощутимо, неуютно ноя. Будто волна ударилась в непреодолимую преграду, толкнулась, пустив легкую дрожь, и отступила. Будто болеть уже почти что нечему. Наверное, так и есть. — Я думал, он вернется в Долину. Я не хотел, чтобы ему пришлось… — Я поняла, Дар. Мы просто не знали, даже не думали, что с тобой произошло… это. Поначалу думали, может, ты жив, может, вот-вот вернешься. Погорюешь — и прилетишь обратно. Отец не хотел возвращаться, ждал. — Заметив, как непроизвольно сжались его челюсти, Ори добавила: — Ты правильно сделал, что не вернулся. Мало было бы ему радости — самому тебя на смерть послать. — Встав, она отряхнула одежду. — И я рада, что ты… все еще ты. Рада, что нам довелось увидеться еще раз. — Почему, Ори? — Он тоже поднялся, глядя теперь сверху вниз на ее маленькую тонкую фигурку. Такой он ее не помнил — сестра всегда казалась ему сильнее, даже в человекоподобной форме. — Почему рада? — нахмурилась она. — Почему это случилось со мной? Ты старше, ты отучилась все положенное время в Храмах памяти, ты должна знать! Какое-то время она молчала, и Дар подумал, что спросил что-то не то, что вот сейчас она наконец вспомнит, что положено делать с черными. Но Ори внезапно шагнула ближе, почти вплотную, и прикоснулась ладонью к его щеке. В льдисто-голубых глазах, странно светлых в сгущающихся сумерках, плескалась горечь. Или жалость. — Золотой, Дар. Слишком яркий цвет. Слишком остро чувствующая душа. Ты вырос, ты кажешься таким суровым, но там, внутри, ведь по-прежнему тот, кто ужасался обтрепанным крыльям бабочки и случайно спаленным сверстниками зверушкам. Я помню. — Она помолчала, глядя на него все с той же… да, жалостью, затем, вздохнув, продолжила: — Если бы ты не родился вторым, если бы вы не переселились во внешний круг, если бы мама не погибла… Ты стал бы замечательным драконом и замечательным старейшиной со временем. Умеющим понимать, сопереживать, чувствуя беду каждого как свою, и заботиться. Просто… все сложилось не так. — Просто, — повторил он тупо, чувствуя, как закручивается внутри воронка бессильной злости. Просто. Просто само его появление на свет — уже было слишком. Сверх необходимости. Но ему еще понадобилось родиться таким, слишком… чувствующим, видите ли. Слишком слабым. — Мне пора. Пока человек… Пока твой спутник не надумал нашпиговать меня арбалетными болтами. С головой уйдя в разговор, Дар даже не заметил, что всплески на заводи давно стихли, а Ян, пользуясь прикрытием молодого ивняка, подобрался совсем близко, наблюдая за ними из ближайших зарослей. — Он этого не сделает, — достаточно громко, чтобы и Яну слышно было. Кусты несогласно хрупнули. Затем пошелестели, будто совещаясь, и Ян выбрался на открытое место. Недовольно зыркнул на Ори, обходя ее по широкой дуге, и буркнул: — Я бы не был так уверен. — Я бы тоже не был, — Дар не выдержал и улыбнулся, едва-едва, но искренне: с мокрыми, стоящими дыбом волосами и в незаправленной рубашке Ян выглядел как угодно, только не угрожающе, несмотря на обнаженный меч в руке, — но единственный наш арбалет лежит возле костра. Так что, если только ты не научился создавать вещи из воздуха… Познакомься, моя сестра, Ори. Ори, это… мой друг, Ян. И убивать никому никого не надо. Надеюсь, — последнее он выговорил с сомнением, глядя на отступившую на несколько шагов Ори. — Я никому не скажу, что видела тебя, Дар. И тем более — каким я тебя видела. Просто… не возвращайся. Если… Когда полностью… изменишься — не возвращайся. Я верю... Я надеюсь, что в тебе останется хоть крупица памяти, и я заклинаю тебя памятью отца и матери, заклинаю тебя Вечным пламенем, не возвращайся, брат. Пожалуйста. Отвернувшись, Ори пошла к реке, чтобы иметь достаточно пространства для нормального, без балансирования на задних лапах, обращения. Мгновение — и перед ними уже стояла молочно-белая драконица, раскинувшая крылья для взлета. В последний момент Дар окликнул: — Ори! — Белоснежная голова с мерцающими голубыми глазами повернулась к нему. — Не летай зимой далеко. Прикрыв на мгновение веки, она мощно оттолкнулась лапами, взрыхлив землю, и устремилась в небо. Дар долго еще смотрел, как исчезает вдали белый силуэт. Словно призрак… Призрак его прошлой жизни. Слышал, что Ян начал заново разводить потухший-таки костер. Слышал, как он, ворча ругательства себе под нос, занялся куропаткой. Слышал, что пару раз его окликнули, но так и не отозвался. Не сейчас. Не сейчас, когда внутри бурлят воспоминания и острое сожаление вперемешку со злостью на судьбу. Так не должно было быть. Если бы не… эти несправедливые «если бы», его жизнь сложилась бы совсем по-другому. И не было бы никакого отчуждения, никаких смертей, никакой черноты. Никакого Яна. Раздраженно тряхнув головой, он пошел вдоль реки. Ян окликнул снова, но он только махнул рукой, не оборачиваясь. Не сейчас. Вода в заводи оказалась неожиданно теплой, будто и не начало осени уже на дворе. Проплыв несколько раз из конца в конец, Дар чуть успокоился и лег на спину, уставившись на все ярче проступающие на темно-синем небе звезды. Все еще близкие. Это потом, когда дни будут становиться короче, а ночи длиннее, они начнут отодвигаться все дальше, все выше, становясь похожими на холодные острия небесных копий, нацеленных прямо в глаза каждому, кто осмелится поднять взгляд. Сейчас же казалось, к ним можно долететь, если подняться достаточно высоко. Вот только чем выше, тем холоднее, и так высоко не способен подняться ни один дракон. Дар пробовал. Он глупый дракон, который столько в своей короткой жизни уже перепробовал, но так ничего хорошего и не сделал. Никому, даже себе. Ян пришел, когда он уже сидел на берегу, бездумно глядя на темную воду. Постоял за спиной, потом присел чуть позади. — Куропатка сгорела не вся. — Не дождавшись никакой реакции, попробовал прямой вопрос: — Ты решил превратиться в рыбу и поселиться в этой чудесной заводи? Дар снова промолчал. Говорить не хотелось. Будто молчание могло каким-то чудесным образом сделать необязательным выполнение его решения или отсрочить его. Будто можно вот так просидеть молча на берегу всю оставшуюся жизнь. — Ты говорил, тебя убьет любой дракон, как только увидит, — снова заговорил Ян, разбивая вдребезги тишину и хрупкий кокон его иллюзий. — А сестра твоя вот не убила. Это же хорошо? — И зря, — отозвался наконец Дар. — Зря не убила. Должна была. И нет тут ничего хорошего. — Он не собирался об этом не то что говорить, а даже думать. Но и, начав, остановиться уже не мог. Не с Яном. Ян умел слушать. — У нее дочка родилась, вторая, как я. Лишняя. Вот Ори и страшно. Страшно оставить меня в живых, потому что я могу вернуться уже полностью черным, не понимая или не придавая значения тому, кто передо мной, хоть самые родные. Но и страшно убить. Потому что Юмина уже повторяет мою судьбу. А вдруг повторит дальше? — По тому, что ты рассказывал, как-то я не думал, что драконы настолько похожи на людей в суевериях. — Не похожи. Кроме всего, что касается детенышей. Вот тут самое невероятное с самым нелепым воедино связать могут — и поверить. — А я думаю, ты неправ. Да-да, это ты придумал себе какую-то ерунду и веришь в нее. А Ори просто твоя сестра, которая любит тебя. Знаешь, иногда люди… и не только люди, я уверен, могут любить, Дар, такое бывает. — Она боялась. Ты разве не видел, как она боялась? Когда просила… Однажды чернота поглотит меня совсем, и Ори это знает. Не «если», а «когда». — Замолчав, он с трудом сглотнул и все же заставил свой рот говорить дальше: — И я не хочу, чтобы ты оказался рядом, когда это произойдет. По всем свидетельствам и признакам я… — Это еще что за чушь? — …не буду больше различать ничего и никого, и я совсем не хочу случайно тобой пообедать, так что… — Дар… — Послушай, я не знаю, о чем я думал или чем… Хотя нет, знаю, я просто не хотел снова быть один, но… — Дар! — Ян грубо дернул его за плечо, разворачивая к себе. — Ты снова свою песню завел? Прекращай. Ты не избавишься от меня, и точка. Не по этой причине, по крайней мере. — Дар попытался снова что-то сказать, но на его лицо с обеих сторон легли теплые ладони, а губы оказались прижаты большими пальцами. — Ты не прав. И Ори ошибается. Не «когда» — «если». Ты можешь не стать черным. Более того, ты можешь стать прежним. Я видел. Сегодня увидел больше золота на твоей чешуе, чем в прошлый раз. — Неправда. Ты не мог рассмотреть. Зачем ты?.. — еле слышно выговорил Дар. Подушечки пальцев по-прежнему касались его рта, но не это мешало говорить. Мысль о неизбежности превращения была привычна, как дыхание, и допустить даже крохотную возможность необязательности приговора казалось… странным? страшным? Кощунственным. Лишающим многие его поступки необходимости, а значит, и оправдания. — Правда. И конечно, я рассмотрел. Когда ты обратился сегодня, я заметил, что черного стало меньше, просто решил пока помолчать и проверить кое-какие догадки. Но раз уж ты снова-здорово… Внутри, рядом со страхом, вспыхнула какая-то странная, почти болезненная радость. Он хотел поверить Яну. Нет, неправда — он ему уже верил. Тело внезапно стало легким, будто он способен был взлететь даже без крыльев, даже не обращаясь, прямо так — в этой неуклюжей человеческой форме. В сгустившейся темноте видно было плохо, но улыбку Яна он рассмотрел — яркую, словно вобравшую и отразившую его собственную радость. И почему-то почувствовать ее показалось внезапно необходимым. Не пальцами даже — губами. Ян не оттолкнул. Ян ответил. Подался вперед, зарылся пальцами в его влажные после купания волосы и целовал сам — то грубо и жадно, то, будто вдруг опомнившись, едва касаясь губ, лица, шеи, шепча словно завороженный: «Дар, Дар, Дар…» Прикосновения будто зажигали на его коже крошечные язычки пламени, постепенно набиравшие силу, сливавшиеся в одно — мощное, всеобъемлющее, охватившее его целиком, с удивительной легкостью нашедшее отклик в его внутреннем огне. Мгновенным контрастом хлестнул прохладный ветер, когда Ян стянул с него рубашку, но ее тут же заменили горячие руки и губы, возвращая в состояние блаженного дрейфа на волнах незнакомого, но кажущегося таким естественным желания. — Идем к костру, там теплее, — прошептал Ян какое-то время спустя, попытавшись подняться. И это было неправильно. Отсутствие шершавых ладоней на коже, посылавших щекочущую дрожь по позвоночнику, заставляющую выгибаться в попытке прижаться ближе, — неправильно. Ощущение внезапной разделенности, покинутости и холода, — неправильно. Дернув за руку вниз, он прижал Яна своим телом к влажной траве, покрытой только их рубашками. — Нет. Сверкнув широкой белозубой усмешкой, Ян подчинился. Руки вновь пустились в свое изучающее путешествие по его плечам и спине, спускаясь все ниже, прижимая еще ближе, словно в попытке сплавить воедино. Против этого Дар ничего не имел. Как и против того, что Ян снова поменял их местами, перекатив его на спину. Так лучше. Ян знает, что делает. Яну можно доверять. Яну можно позволить увлечь себя в водоворот чего-то непонятного, казавшегося раньше невозможным, недопустимым, нелепым. Яну можно позволить что угодно, пока есть эти туманящие разум прикосновения, пока есть этот задыхающийся хриплый шепот. Как заклинание: «Дар… Дар… Дар…»