Следуй за воронами

      Среди людей ходит молва, что кроу бессмертны. Эти твари вызывают у крестьян столько страха и ужаса, что им и в голову не придет изучить их природу для того, чтобы развеять сомнения. Внемлите мне, люди, кроу — такие же смертные существа, что и мы с вами. Их нужно и можно убивать. Чем скорее, тем лучше. Из речи ярла Дахтойи, 880 г. Эры Кровохлёбки

      — Поднимайся, — звучит короткий приказ, и древко копья без наконечника упирается в промерзшую насквозь землю. Из звуков вокруг только треск веток в костре да конское ржание: разговаривать во время тренировки нельзя, как и обсуждать своих менее удачливых товарищей. Кроу с присвистом выдыхает, упирается ладонями о землю и поднимается, пошатываясь. Потирает ладонью грудную клетку — последний удар вышел особенно болезненным.       — Давай еще раз, — говорит он и ловит копье одной рукой, крепко сжимая его в мозолистой от постоянных тренировок ладони. — Защиту держи, понял? Хорошо, когда ты обрушиваешься на противника, нанося удары один за другим, но не все под ними сломаются. Учись выбирать тактику.       Кроу кивает, занимая боевую стойку: ноги широко расставлены, колени чуть согнуты, а спина слегка наклонена вперед. Он не должен нападать — только защищаться. Это дается трудно, потому что кровь еще молодая, горит и обжигает все внутри, не дает врагу права ударить первому. Однако и учится он с завидным упорством: столько лет прошло с той поры, как его привели в отряд, а он все еще жаждет знаний. Словно не бывает достаточно.       Воин перед ним чуть кивает, делает выпад, и тот вскидывает древко, отражая удар. Стук дерева о дерево раздается по всему лагерю. Еще несколько ударов обрушиваются на него один за другим, и он дает осечку. Последний приходится на плечо, и копье выпадает из дрогнувшей руки. Следующий приходится на живот, и парень сгибается, правда, лишь на секунду, чтобы ударить приблизившегося противника кулаком в челюсть. Воин отступает от неожиданности, но этого мало — Кроу не успевает выдохнуть, как палка ударяет его чуть ниже затылка, заставляя нагнуться, а от последующего выпада, когда древко с силой опускается ему на плечи, падает на колени. Упирается ладонями в притоптанный снег, кашляет, не поднимая взгляда. Видит только, как чужие ноги исчезают из его поля зрения — воин отходит в сторону, кидая копье другому подопечному.       — Хватит с тебя на сегодня. Ворон уже ждет.       Кроу медленно поднимается, пошатываясь и сдавленно выдыхая. На расчищенную для тренировок арену выходят другие парни, но так, чтобы оставить ему узкий проход. Снег поскрипывает у него под ногами, пока он идет ко входу в крепость: весь лагерь защищен крепкими внешними стенами, не поддающимися воздействию времени и стихии. Парень распахивает тяжелые ворота, ведущие в помещение: ему в лицо ударяет теплый воздух, поглаживающий покрасневшие от мороза щеки. Он минует просторный обеденный зал, направляясь к узкой лестнице, свернувшейся внутри высокой башни. Там, на самом верху, где гуляет ветер, стоят заставленные книгами стеллажи и дрожит пламя в камине       Подниматься туда страшно — ступени крошатся под ногами, а если неосторожно повернуть, то можно и вовсе рухнуть вниз: никакого ограждения нет и в помине, внизу только темная воронка из постоянных поворотов. В узкие окна пробивается свет с улицы, но его ничтожно мало, чтобы осветить дорогу. Добравшись до дубовой двери, Кроу стучит в нее костяшками пальцев и, когда ответом ему служит тишина, проходит внутрь.       В комнате тепло. Теплее, чем на пронизанной холодом лестнице. Здесь горит огонь, и сквозь широкое окно с деревянной рамой проникает свет, делая комнату почти уютной. Все горизонтальные поверхности, не считая пола, заставлены книгами. Из мебели только пара кресел у камина, сундук у противоположной ему стороны, пара шкафов без дверец да манекен с надетыми на него тяжелыми доспехами. Кроу закрывает за собой дверь, и тогда человек, сидящий возле огня, поворачивает к нему голову. Черные волосы стелются по широким плечам, и профиль со стороны дверей кажется почти рубленым. Потому что нос — крупный, прямой, чуть неровный — словно за пару ударов из камня вытесан.       — Как продвигается обучение? — звучит сиплый, как после долгого сна, голос: а может он и проспал здесь всю ночь.       Кроу у двери слегка поводит плечами вместо ответа. Ворон усмехается уголком губ, отводя взгляд в сторону.       — Учись защищаться, понял? Тебе не всегда придется нападать, а защита — это в первую очередь контроль над самим собой.       Кроу коротко кивает, украдкой поднимая взгляд и почти тут же потупляя его в пол. Ему хочется посмотреть подольше, запомнить и без того до боли знакомые черты лица.       Прикоснуться, погладить. Провести пальцами по грубым скулам. Ворон тем временем откидывает голову на спинку кресла, устало выдыхая. Ночь выдалась бурной.       — Ты прочитал книгу, что я тебе дал?       — Да.       — Хочешь что-нибудь спросить?       Кроу кивает.       — Тогда садись, — он указывает рукой на кресло подле себя, ожидая, пока парень сядет рядом. Ворона отличает особая дотошность во всем, что касается обучения кроу. Он детально разбирает все книги, что дает им прочитать; проводит много времени, показывая, как надо перекидываться в форму зверя. В крепости их немного: всего семь, включая его. Больше ему пока найти не удалось. Ворон знает о кроу все, что только можно знать. И всегда стремится узнать еще больше.       Потому что Ворон тоже кроу.       Они выходят из башни спустя несколько часов. Тогда, когда небо уже черное и лишь блеклые звезды мерцают на темном полотнище. Вечер особенно холодным выдается, и все мужчины сидят в общем зале: слышны их разговоры и стук игральных костей. До отхода ко сну времени еще полно, а ужин уже прошел — в воздухе еще витает горячий запах печеного картофеля. В голове кроу многочисленные знания, упорядоченные там с помощью Ворона. Тот терпелив в обучении: разжевывает все до состояния каши, чтобы стало понятно. Чтобы молодой кроу смог применять всю теорию на практике, а не только мямлить о том, что когда-то, дескать, читал, но уже не упомнит.       Они вдвоем выходят наружу, где морозный воздух тут же хватает за пальцы, сжимая их почти до посинения, быстрым шагом пересекают двор и вскоре оказываются за пределами крепости. С неба падает снег, оседает крохотными снежинками на темной одежде, тает быстрее, чем успеваешь заметить. Они проходят еще немного, пока по земле не начинает стелиться туман: густой, вязкий, похожий на вчерашний кисель. И вскоре уже руки и ноги сменяются сотканными из дыма лапами с острыми, как шипы, когтями, тело принимает звериную форму, и вместо лиц — хищные морды с заостренными ушами. Понять истинный размер почти невозможно — кроу то становятся больше и выше, бесшумно ударяя лапами по снежной равнине, то, наоборот, уменьшаются до обычного волка. Один зверь — черный, как сажа, сливающийся с ночным небом воедино, лишь красные глаза горят так, как не под силу некоторым звездам; другой — угольный, сероватый, с выцветшими пятнами, словно не до конца сформировавшийся, с подернутыми пеленой дымчатыми глазами. И оба бегут, несутся вперед так, словно преследуют добычу, и лапы их едва касаются земли. Пронизывающий душу насквозь вой разносится по равнине, и в снежных хлопьях два зверя мчатся вперед.       Сегодня их маршрут отличается от обычного, и серый зверь старается не отстать от своего более опытного спутника, тянется за ним, чтобы бежать почти морда к морде. Переплетается дым между собой, чередуя дымчатую полосу с обсидианово-черной. Их путь долог, дольше обычного, но кроу не чувствуют ни холода, ни усталости. Они мчатся вперед по самому горизонту, по тонкой полоске, отделяющей землю от неба, сливаются воедино в звуке, движении, вздохе.       Дорога обрывается на склоне холма: вид на равнину отсюда открывается почти идеальный. Ровная пустошь, усыпанная снегом, лишь вдалеке царапают небо макушки елей. Они словно окружают это место, рассыпаются, подобно зерну с ладони. Черный зверь раскрывает пасть, сверкая острыми зубами, скалится почти зло. Пар из горячего нутра освобожденным мотыльком вырывается в промерзший воздух. Внизу, посреди присыпанной снегом земли, раскинулось пепелище. Тонкие полоски дыма еще тянутся от него ввысь. Зверь прыгает вниз со склона, и его серый собрат покорно следует за ним. Вскоре в нос ударяет запах кострища и жженой плоти, от которого все внутренности сворачиваются в тугой узел. Вместо некогда процветающей деревни лишь усыпанная пеплом земля, на которой сиротливо высятся обугленные деревяшки и опавшие внутрь сгоревших стен крыши. На дорогах, что еще вчера отделяли дома друг от друга, валяются обгоревшие останки. Сквозь черные остатки горелой плоти проглядывают кости. Лиц различить невозможно, а запах стоит такой, что подернутые серой пеленой глаза против воли слезятся.       Дымчатая ипостась растворяется в горелых обломках, и Кроу стоит посреди усыпанных пеплом улиц, озираясь, как дикий зверь. Сейчас уже и не разобрать, были ли живы эти люди, когда огонь занялся, но что-то внутри него шепчет — были. Ворон достаточно жесток для того, чтобы заставить людей сожалеть о принятом решении.       Кроу смотрит по сторонам, и к горлу подкатывает тошнота — у одного из тлеющих домов лежат кости. Совсем маленькие. Будто детские. Он уверен, что в домах таких найдется немало. Что шанса выжить у этих людей не было. От запаха и вида обгоревших тел его рвет, и он старается выйти с пепелища прежде, чем содержимое его желудка окажется на земле. Он склоняется над снегом, отплевываясь, удерживая дрожащую ладонь на животе. Мышцы под ней сокращаются, когда его снова рвет, и он нагибается еще ниже. Кроу поднимает голову лишь тогда, когда внутри ничего не остается. Смотрит почти сквозь всю деревню, сквозь всю главную улицу — на другом ее конце стоит Ворон. Бледный, только синеватые тени блуждают на его лице. Звериная форма уже скинута, и он терпеливо ждет, пока младший вернется к нему.       — Мы пришли сюда вчера ночью.       Он начинает говорить только тогда, когда Кроу подходит. По искаженному полумраком лицу невозможно понять, что он чувствует.       — В одной из семей был ребенок. Тоже кроу. Я просил родителей отдать его, чтобы позаботиться. Они отказались. Сказали, что Орден не тронет их дитя. Но он пришел. И они поняли, насколько ошибались.       Только сейчас Кроу замечает, что помимо обгоревших останков на припорошенной снегом земле лежат клинки, не принадлежащие отряду Ворона, обрывки знамен и части пробитой брони.       — Орден запер нескольких детей в одном сарае и поджег его. Они не знали, кто из них точно кроу, поэтому решили не рисковать. Эти семьи кидались им в ноги, умоляя о пощаде, но Ордену плевать на чужие мольбы, — усмехается Ворон: криво и зло. — Деревенщина наблюдала за этим. Они все кричали «слава Ордену». Они благодарили их за избавление, а потом оставили у себя на ночь. И тогда я решил посмотреть, насколько им самим понравится сгореть заживо.       Голос его звучит спокойно, но чувствуется в нем холодная ярость. Такая, от которой кровь стынет в жилах. Старший кроу отходит в сторону, и младший следует за ним по пятам. Немного подальше от едва сохраняющего тепло пепелища высятся небольшие валуны, составленные в одну полоску. Земля рядом с ними будто вскопанная, неровная, и только если подойти ближе, можно понять, что это свежие могилы. Ворон останавливается возле них: всего семь захоронений, вытянувшихся по линейке. Но камней почему-то восемь.       — Крестьяне полегли почти сразу, а рыцари Ордена дрались до последнего. Мы похоронили тех, кто погиб, — негромко произносит мужчина, когда немой вопрос застывает в морозном воздухе. — Всего семеро. Для тех рыцарей мы вырыли общую могилу. Для своих я копал сам.       Перед глазами Кроу сразу встает эта картина: пока часть отряда, что озаботилась о своих врагах, ждет предводителя, тот в обличье зверя роет могилы. Копает с сухой расчетливостью, мощными лапами вскапывая все более и более глубокую яму. Промерзшая насквозь земля поддается плохо, но он проделывает это с завидным упорством. Потому что погибшие люди — его. Потому что он должен похоронить их по-человечески.       — Мне жаль.       Слова не очень подходят к ситуации, но Ворон благосклонно принимает их, слегка кивая. Кроу переступает с ноги на ногу перед тем, как задать вопрос. Спрашивает, не поднимая взгляда на мужчину:       — Здесь восемь камней.       Старший кроу кивком головы указывает на булыжник, ставший надгробием, будто приглашая посмотреть. И Кроу приближается к нему, присаживаясь на корточки. У самого камня, под тонким слоем вечернего снега, лежат вещи. Кроу осторожно касается их, сметая ладонью снежинки. Эбонитовая броня, черная, как смоль, тяжелая, как камень. Он чуть приподнимает ее, и внутри что-то звякает. Кроу просовывает руку в отверстие для головы, доставая изнутри металлическую цепочку с подвеской в виде лапы рябчика.       — Радор, — шепчет он, сжимая в руках знакомое украшение. За его спиной слышатся чужие шаги: Ворон становится совсем близко, так, что можно почувствовать тепло, исходящее от него.       — Это то, зачем я привел тебя сюда. Кроу не бессмертны. Не надо бросаться в бой, полагаясь только на свои способности. Ты должен уметь защищаться. Наблюдать за противником. Контролировать себя. И просчитывать каждый его шаг.       Младший слабо кивает, проводя пальцами по острым краям лапы рябчика. Радор тоже молодой. И сильный. Гораздо сильнее, чем он. Вспыльчивый и уверенный в себе. Ему нравится соревноваться с другими кроу, показывать, что он лучше, хотя по силе они все примерно равны. Он дерзкий и бесстрашный. По крайней мере, был таким.       Кроу кладет украшение внутрь доспехов и поднимается, отряхивая ладони. Такие уроки запоминаются лучше всего. Обладание силой, превышающей человеческую, заставляет чувствовать собственное превосходство, и иногда это затмевает рассудок. Власть опьяняет, лишает возможности трезво оценивать положение вещей, своего противника и каждый свой ход. Но все это не помогает чувствовать себя лучше после потери кого-то близкого. Они стоят еще несколько минут, храня молчание, а затем Ворон отходит в сторону. Через несколько минут его тело меняется, по белоснежной земле растекается призрачная дымка, и вскоре дикий зверь уже испытывающе смотрит на кроу, ожидая, пока тот последует его примеру. Им пора возвращаться в крепость, а перед этим осмотреть земли вокруг — это никогда не помешает. Кроу кидает короткий взгляд на каменное надгробие, а затем обращается в дым, последовав за своим наставником. Туманные лапы едва касаются снега во время бега, и вскоре серая пелена со скоростью ветра растекается по всей долине.