***
На вид Королю за Стеной лет сорок. У него каштановые волосы, тронутые ранней сединой, и чёрный плащ в красных заплатах. Рядом с ним белобородый, почти квадратный мужчина с золотыми браслетами на руках жадно поедает курицу. Ещё один, маленький сутулый старичок, злобно зыркает на окружающих. Красивая светловолосая женщина с младенцем на руках выглядит бледной и измученной, но стоит ей взглянуть на Манса, лицо её озаряется любовью. Худощавый темноволосый юноша в чёрном, явно из дозорных, тоже почему-то сидит в шатре Манса. Когда последний начинает говорить, я понимаю, как он стал королём: у бывшего дозорного есть обаяние, и он умеет им пользоваться. — Пока я щипал вас, ворон, моя жена родила мне сына. У меня сегодня счастливый день, и этим счастьем я поделюсь с вами, воронами. Я не убью вас сразу, как следовало бы, а дам вам шанс стать вольными людьми. — Манс смотрит на парня в чёрном. — Всем, кроме тебя, предатель. Почему Манс называет дозорного предателем? А, наверное, это тот самый разведчик, выдавший Дозору планы одичалых: Джон Сноу. А красавица, стало быть, жена Манса. — Хар! — рявкает бородач. — Хорошо сказано! Только, сдаётся мне, сегодня мы не одних ворон поймали. Вот этот, — сальный палец куроеда тычет в меня, — хоть и в чёрном, а выглядит, как самый настоящий южный лорд. Манс внимательно разглядывает меня. — Ты чертовски прав, Тормунд. Это не просто южный лорд — это сам король. Его величество Визерис Таргариен, собственной персоной. Соображает мужик. Людей с валирийской внешностью в Вестеросе мало, да и о моём бегстве из столицы Манс наверняка уже слышал. — Мы и жену его взяли, — хихикает старичок, потирая серые лапки. — Ладная девка, стройная, гладкая… — под взглядом Манса он замолкает и сглатывает слюну. — Если тебе, Варамир, наших женщин мало, — с расстановкой говорит Манс, — среди пленных есть одна, как раз для тебя. Росту в ней почти семь футов, и уродина, совсем как ты. А королеву не трожь: за неё нам хорошие деньги заплатят. — Там ещё и карлик есть, — угодливо кивает старичок. — Из Ланнистеров, а они, я слыхал, страшно богаты. — Тирион здесь?! — изумляется парень в чёрном. — Как такое возможно? — Мне и самому интересно, Джон Сноу. Как так вышло, что беглый король и его свита очутились здесь, за Стеной? Манс смотрит на меня в упор. Никакой лжи я заранее не придумал, а правда… чего мне терять, хуже-то вряд ли будет. — Я здесь из-за драконов, Манс. Драконов и пророчества.***
Погребальные костры тянут в чёрное небо оранжевые пальцы. Мертвецов за Стеной сжигают, чтобы Иные (враги рода человеческого, слуги тьмы) не превратили их в упырей. В сегодняшнем сражении погибло почти сто человек, но самый большой костёр сложили для Коттера Пайка: он занимал видный пост в Дозоре, и Манс его знал. Удивительно, до чего легко Мелисандра нашла с одичалыми общий язык. Или наоборот — вполне естественно? Вольный народ привычен к чудесам и колдовству, их разум не скован предрассудками цивилизации, а угроза вечной ночи, о которой толкует жрица, для них не страшная сказка, а суровая реальность. В своём войске Манс собрал всех одичалых, какие только были за Стеной, включая женщин, детей и стариков. Всё своё жалкое имущество они везут с собой. Это не вторжение, как думают в Дозоре. Это миграция. Одичалые не завоеватели, а беженцы. Тех, от кого они бегут, одичалые называют белыми тенями, Мелисандра — слугами тьмы, а Джон Сноу — Иными. Их слова звучат как бред сумасшедшего, но я провёл достаточно много времени с актёрами, чтобы отличать правду от лжи. Все они верят в то, что говорят. К югу от Стены Манс надеется найти убежище. Что касается меня, то, кроме чуда, надеяться мне больше не на что. Ни я, ни мои спутники не имеют влиятельных друзей, которые могли бы нас спасти. У меня мелькает мысль о Роббе Старке, но, по словам Джона Сноу, его брат до сих пор не вернулся на Север. Забыть о гордости и стать одним из одичалых? Даже если бы я пошёл на подобное унижение, что это даст, кроме отсрочки? Манс может радоваться временной победе, но в столкновении с настоящей армией его недисциплинированная орда разбежится кто куда. Единственный путь спасения для одичалых — найти лорда или короля, достаточно могущественного, чтобы обеспечить им защиту, и достаточно доброжелательного, чтобы захотеть этого. Жаль, что вольный народ так презирает «поклонщиков» и так гордится своей «свободой». Успех вскружил им голову, и поэтому они все умрут. Понимает ли это Манс? Кажется, да. Может, именно поэтому он согласился на безумный эксперимент Мелисандры. — Рглоррр, — нараспев произносит жрица. — Ты — огонь наших сердец, ты — пламя наших чресел, твой свет рассеивает мрак и отгоняет ужасы. Я взываю к тебе, о Владыка! Близится великая ночь, а с ней и решительная битва. О Рглор! Во исполнение древнего пророчества прими от своей верной слуги эти жертвы! — Мелисандра картинно указывает на костёр. — Невинное дитя королевской крови и колдун, одержимый злом. Светлая душа и тёмная, на погребальном костре воина, павшего от раны. Да пробудит их кровь драконов из мёртвого камня, как было предначертано! Мёртвые ладони Коттера Пайка покоятся на драконьих яйцах. Сам он лежит на семифутовом возвышении из брёвен, с одной стороны которого привязан Эдрик Шторм, а с другой — Варамир Шестишкурый. Сын узурпатора дрожит, как лист на ветру, в его глазах ужас. Колдун спокоен. Когда его хилое тело пожрёт огонь, он вселится в другое, звериное. — Никогда не любил ублюдка, — замечает Тормунд. — И всё же, сжигать человека заживо — это перебор. — Мы мало что теряем, — возражает Манс. — А приобрести можем очень многое. Если у нас будут драконы, все поклонщики юга не смогут нам противостоять. — Хар! Бить поклонщиков, вот это мне по душе! Мелисандра подносит факел. Огонь лижет пропитанные маслом брёвна и ноги жертв. Один из них мне отвратителен, второй безразличен, но я согласен с Тормундом: это перебор. Мне не доводилось убивать людей своей рукой, зато чужими руками я убил многих, и многие умерли за меня. Рассуждая логически, ещё две жертвы ничего не изменят, однако сердце восстаёт против подобной логики. Крики мальчика и старика наполняют ночь. Если бы здесь распоряжался я, а не Манс… Мелисандра, кстати, обещала Коттеру Пайку победу. И что там насчёт обещанного принца? Дени завороженно смотрит в огонь. Пламя отражается в глазах сестрёнки и кажется, что она светится изнутри. Вдруг Дени делает шаг к костру. И ещё шаг, и ещё. — Дени, стой! Сестра оборачивается, в её глазах слёзы. — Прости меня, братик. Я должна это сделать. Так надо. В один ужасный миг я понимаю, что она собирается совершить. Нет! Жизнь без Дени не имеет для меня смысла. Я не успеваю совсем чуть-чуть. Мои пальцы скользят по краю платья сестры, когда она входит в огонь. Не удержав равновесия, я падаю в пламя вслед за ней.