путь

Когда-то они с Хованским почти спокойно ходили по квартире, сталкиваясь в прихожей и кухне. Они не разговаривали друг с другом и не смотрели в глаза, это было недопустимым, словно негласное правило не любящих друг друга братьев. А за нарушение правил обычно следуют наказания. Сейчас Дима задавался вопросом, а что же лучше — молчание или громкие ссоры и крики? Всё это — проявление эмоций, а проявление эмоций — это победа. Но когда тебя считают «первым встречным» — проигрыш. Вернувшись на старт, они там и остаются. Последний экзамен Дима сдаёт с успехом. Сессия закрывается, и он, наконец, может делать целое ничего. Оставшиеся два месяца лета он пролежит на кровати, молча разлагаясь и сожалея обо всём, что случилось, вплоть до рождения. Своего или Юриного — пока не ясно. Ларин сегодня не ест ничего существенного, мотивация готовить пропала, а утолить голод можно и быстрыми перекусами. О своём здоровье Дима, кажется, никогда не заботился. Когда они ещё жили все вместе, это делала мама. Как, оказывается, трудно жить без родителей: повсюду одни проблемы и решать приходится их самому; раны теперь находятся в сердце, но Дима уверен, что фраза папы «до свадьбы заживёт» помогла бы и здесь. Только вот самому себе её говорить глупо, а больше такой ерунды никто и не скажет. Несколько дней подряд Ларин не выходит из комнаты и совсем не ест. У него есть несколько бутылок воды и этого хватает, с учётом того, что большую часть этого времени он спит. Мама бы отругала за такое, приготовила свои фирменные пирожки с капустой, отварила бы рис с мясом, и откормила бы Диму так, что он бы не смог встать из-за стола. Дима скучает по тому времени. На третий день раздаётся телефонный звонок, и Ларин даже удивляется, потому как обычно ему никто не звонит: с друзьями они списываются, а девушки у него нет. Но вопреки всем ожиданиям, на дисплее высвечивается доброе «папа». — Димка, привет, — парень искренне улыбается, слыша это. Он любит разговаривать с родителями, но когда им приходится врать, он чувствует себя отвратительно и мечтает сбросить вызов поскорей. — Привет, пап. Ты как? Как мама с Аней? — сразу интересуется Дима, не забыв и о маленькой сестрёнке, которой на данный момент всего два года. Последний раз он видел её зимой. Детей Ларин недолюбливает, но за неё готов жизнь отдать. Или у кого-нибудь её забрать. — Хорошо всё, Анька вот, кстати, в детский сад недавно пошла, в первый же день какого-то мальчика машинкой по голове ударила, так перед его матерью извиняться долго пришлось… Ух, чувствую, такой, как Юрка станет, из-за любого плохого слова драться лезть будет, — он смеётся хриплым голосом, а Дима всё ещё улыбается, снова замечая эту родную привычку. Просто «Димой» или «Юрой» отец их никогда не называл. Для него они так и остались маленькими ребятишками, Димкой и Юркой. Правда, когда они оба злили отца, то в миг становились Дмитрием и Юрием и тогда это значило, что нужно немедленно всё прекратить, иначе можно получить по шее. — Да точно в Юрку. Не только внешностью, но и поведением, — Дима усмехается. Его Анька — чудо с рыжими — и совсем чуть-чуть кудрявыми — волосами, как у Хованского и его мамы, а вот глаза у неё отцовские — карие. — А вы там с Юркой как? Экзамены-то уже все сдали? — Да, — Дима опять врёт, прекрасно зная, что Юра ничего не сдал по одной простой причине: он так и не появился в универе. — Это хорошо. Мама, да и я тоже, хотим, чтобы вы вместе приехали, на недельку хотя бы. Соскучились жутко по вам. — М-м… — Ларин мнётся, не зная, что и ответить. Он бы с удовольствием, но Хованского сейчас дома-то застать трудно, что уж тут говорить о том, чтобы вместе куда-то ехать. Само слово «вместе» не вяжется с ними. — Да, мы тоже… Но не знаю, получится ли вместе… — Вы уж постарайтесь, сколько уже не виделись. Если денег не хватает, так мы вышлем, не переживайте. — Да нет, с деньгами всё в норме. Мы постараемся, пап. — Вот и славно, приезжайте тогда побыстрее, хорошо? — Хорошо, я поговорю с Юрой, и мы решим, что да как. Ладно, пап, до скорого, созвонимся ещё. Маме привет передай! — Юрке тоже передай. Я тогда завтра позвоню, ладно? — Хорошо, давай. Он отключился и обессиленно перевернулся на спину, пытаясь придумать причину, по которой они ну никак не смогли бы приехать вместе. Но с другой стороны, расстраивать родителей не хотелось. Они и правда уже давно не виделись и не собирались за столом все вместе. Как это было бы — Дима не представляет. Смешно, наигранно и нелепо. Дима чувствует себя отвратительно, представляя, как они разыгрывают искреннюю братскую любовь рядом с родителями. А может и не разыгрывают. Может, негласный договор будет нарушен. Но тогда разочарование в глазах мамы только возрастёт. Дима знает, что она всегда хотела, чтобы они дружили. Но скорее всего, они просто не поедут вместе. Это никому не надо. Сказать Юре об этом разговоре Ларин всё равно собирается, но когда — не знает. К Хованскому сейчас испытывается не то страх, не то неприязнь, лёгкая, но липкая и противная. Не желая больше ни о чём думать, Дима снова ложится спать, носом утыкаясь в подушку. Кажется, в эти каникулы он собрался отоспаться за всю жизнь. Юра приходит как обычно поздно, и Ларин в это время выполняет заказ какого-то вечно недовольного всем человека. В свободное время он занимается фрилансом, чтоб были хоть какие-то деньги, потому что на стипендию хочешь-не хочешь, а не проживешь. Слыша шум на кухне, Дима поднимается с кровати. У него нет никакой решительности и смелости, но есть желание не разочаровывать родителей, поэтому он идёт и делает. Мама бы очень расстроилась, узнав, что всё не то, что осталось как прежде, а изменилось в худшую сторону. Иногда Дима думает, что они с Юрой — это не то, что заслуживают их прекрасные родители. И было бы хорошо, если бы Аня в Хованского не пошла. — Папа звонил, — Дима опирается на дверной косяк и глядит на уставшего Юру, делающего себе кофе. Он пользуется своим правилом не тянуть и говорить сразу, помня, что если не начнёт сейчас, то не начнёт никогда. — Они с мамой хотят, чтобы мы приехали. — Да, обязательно, — голос Хованского звучит несмело и неуверенно, а такой ответ вызывает у Димы отвращение. Он словно насмешливый, хоть и нет такой интонации. Может, Дима всё принимает слишком близко к сердцу после той ссоры, но сейчас Юра его раздражает. — Вместе приехали, — уточняет Ларин и отводит взгляд в сторону, хотя в этом надобности нет: Юра всё так же стоит к нему спиной. Дима гадает почему: ему стыдно или он просто не хочет его видеть? — И желательно поскорее, — Дима уже пытается придумать, как будет оправдываться завтра перед отцом, как вдруг слышит очень неожиданный ответ: — Хорошо, — Дима хмурится от внезапности такого согласия, он почему-то думал, что Хованскому сейчас не до этого, раз он даже поесть не всегда успевает дома. Но раз так, то всё даже не так плохо, как ему думалось. — Иди тогда завтра-послезавтра за билетами, деньги и документы в первом ящике стола будут, если что. — Хорошо, — Дима кивнул, но и этот кивок Хованский не увидел. Не увидел так же, как и широкую улыбку от одной мысли Ларина о том, как широко будут улыбаться родители, когда они приедут. Быстрым шагом, едва ли не вприпрыжку, Дима уходит обратно к себе в комнату. Как раз в этот момент Хованский всё-таки оборачивает на него и как-то грустно хмыкает.