путь

— …и пачку сигарет, пожалуйста, — Дима выходит из вагона на одной из больших остановок и невольно ловит взглядом Юру. Тот отходит от киоска уже с сигаретами и Дима, не думая, подходит к нему. — Будешь? — Юра, чуть подняв бровь, протягивает сигареты Ларину. Тот отрицательно кивает и усмехается. — Я только пьяный курю, — Хованский начинает смеяться, понимая, о чём говорит Дима. — Одну спизженную сигарету с каким-нибудь уебаном? — он приподнимает бровь с ухмылкой. Раздражительность и злость улетают, Ларин только улыбается, почти цветёт от приятных воспоминаний. Тёплых, как весеннее солнце… То самое весеннее солнце. — Да ты че, блять, сигареты охуенные, кури, пока можно, — пьяно фыркает Юра и силой впихивает в приоткрытые губы чертову сигарету. — Да ты её у отца спиздил, конечно, охуенные, не то говно, которое тебе продают, — Дима усмехается, тупо улыбаясь. Он пьян не меньше, чем Юра и даже не понимает, как стал его собутыльником. Хованский пришёл, ничего не объяснив, просто поставил на стол бутылку коньяка — по-любому тоже спизженную — и четко и ясно произнёс «мне хуево». Расспрашивать Ларин не стал — отношения не настолько близкие, чтобы ему доверяли такие тайны, поэтому просто молча начал пить с Юрой. На часах было три часа ночи, а в пять, когда в окна било тёплое весеннее утро, Дима первый раз взял в руки сигарету. Слава богу, родители уехали в Архангельск на пару дней. Как говорится, кот из дома — мыши в пляс. — Зажигалку дай, — Хованский с насмешкой протягивает её Ларину и тот даже поджечь сигарету не может, отчего Хованский заливается смехом. — Пиздец ты, бля… Нихуя не умеешь. — Я не планирую в будущем стать бомжом-алкоголиком, который нихуя не достиг, но умеет курить, — Ларин фыркает слегка обиженно и откладывает вещички в сторону. — Да стой ты, еблан, смотри, — Юра мастерски поджигает сигарету и закуривает, так, словно убивает свои лёгкие с самого рождения. — Держи, блять, — он протягивает ему свою сигарету, и Ларин смотрит на неё, скривив губы, но всё-таки берёт. Ларин глубоко вдыхает и долго не выпускает сигарету изо рта, оттого начиная дико кашлять. — Еблан, — Хованский несильно, но ощутимо бьёт его по спине. — Короткие затяжки делай, иначе подохнешь тут. И выдыхай сразу, — Юра забирает у него из рук сигарету и показывает снова. — Понял? — Понял, — огрызается Дима и пытается снова, уже забивая на то, что сигарета несколько раз была у Хованского во рту. Мерзко, но сам процесс оказывается довольно… Да нет, таким же, но это почему-то нравится Диме. Они так и курят одну на двоих, забывая про то, что их еще целая куча в отцовской куртке, которую тот с собой не взял. Выкуривая уже четвертую сигарету на двоих, они встречают рассвет. Красиво и… мерзко. — Обязательно рыжим, — Дима смеётся и, подумав секунду, кивает. — Ладно, давай, — Хованский хочет было вытащить из пачки, но останавливается и отдаёт свою. — Предавать традиции не хорошо, — он усмехается, пихая руки в карманы. Дима всё ещё помнит и уже не кашляет через каждую затяжку. От сигарет всё так же приятно, внутри тепло и… почему-то так же мерзко. Так часто вспоминая отдельные моменты их жизни, Дима понимает, что всё было не так плохо. Это ему тогда казалось, что между ними жгучая война, а сейчас оказывается, что так — пара обидных слов и совсем иногда то, что действительно задевает. Странно это — смотреть на всё с другой стороны, взглядом уже какого-никакого, а взрослого человека. — Если не будешь спать, разбуди в два, там остановка большая будет, — попросил Юра, когда они вернулись обратно в купе. Защёлкнув дверь, он лёг на свою нижнюю полку и отвернулся. Дима только вздохнул. Нормально спать в поездах он никогда не мог, просыпался постоянно по несколько раз за ночь, а днём спал максимум по минут десять-двадцать, поэтому время в поездах для него останавливалось. Окружающие же нашли плюсы — постоянно просили разбудить на определённой остановке. Так постоянно делал и Юра. Конечно, днём ему курить было нельзя — родители, если и не заметят на перроне, обязательно поймут, когда тот вернётся. А вот ночью — пожалуйста, кури сколько хочешь, все же спят. Главное остановку свою не проспи. Остановки Юра просыпал, а вот Дима — нет, поэтому и будил. Конечно, не просто так, взамен Юра стоял в длинных очередях днём и покупал Ларину всякую ерунду, вроде мороженного, чипсов, лимонада и прочего. Сейчас Дима читал книгу, наверное, самую скучную из всех ему попадавшихся, но больше заняться было абсолютно нечем. Под столом лежал внушительный пакет продуктов, которые так никто и не начал есть и, Дима уверен, всё они так и не съедят. Юра всегда брал с собой много всего. Не считая пакета, доверху наполненного продуктами, он ещё взял рюкзак и целую сумку вещей. И гитару. Когда она у него появилась — Дима не знал. И вообще не слышал, чтобы Юра когда-нибудь играл на ней. Понятное дело, что он умел, какой деревенский парень не умеет играть на гитаре? Но, увы, услышать ему этого так и не удалось. Время тянулось, ползло и почти умирало на ходу, но всё-таки подошло к двум часам ночи. — Юр-р-р, — прокартавил Дима, глядя в окно. Поезд почти остановился. — Юра, — он поднялся и слегка потряс его за плечо. Хованский что-то промычал, повернулся, а, открыв глаза, вздрогнул. — Бля.. Че, уже два? — Дима кивнул и отошёл, садясь обратно. — Спасибо, — когда поезд остановился, Юра достал сигареты из куртки и собрался идти на улицу. — Куртку надень, — посоветовал Дима. Все, кто ходил у вокзала, были относительно тепло одеты. Хоть и был июнь, но ночами всё равно тепло не было. — Да не, — Юра отмахнулся, а Дима только цокнул языком, словно вернулся на три года назад. — Куртку, блять, надень, ты не на юг едешь, — фыркает Ларин, как обычно разбудивший брата на остановке. — Иди нахуй, — Дима цокает языком. Юра умом не отличается. Проходит пять минут, десять. Дима невольно кидает взгляды в окно и усмехается, видя как Юра, весь съежившийся, докуривает эту несчастную сигарету. Умом он всё ещё не отличается. Следующий день проходит вникуда. Юра спит, один раз просыпается, чтобы поесть и иногда выходит покурить. Когда приходит время выходить, они кое-как всё собирают и складывают, и уже через несколько минут Дима с улыбкой смотрит на небо: время почти семь, а солнце даже не думает пропадать с неба. И так хорошо, ночи ещё белее, чем в Питере… Ещё пару часов, и они будут дома. Даже не верится. Автобус немного опаздывает: все как всегда. Народу в нём немного и слава богу. Дима помогает затащить все эти сумки, и они садятся на разные места. Во-первых, потому что оба хотят сидеть у окна, во-вторых, автобус такой старый, что специального отделения для сумок нет, поэтому их приходится класть на соседнее место: в ногах мешаются. Дима долго смотрит в окно и сам не замечает, как засыпает. Снится голубое небо и сенокос, старая собака, уже давно живущая на том свете, и первая встреча с Юрой. Снятся посиделки за одним столом и день рождения мамы. Снится семья. Пробуждается он отнюдь не на их остановке, а от громких криков и недетских оскорблений в сторону водителя. — Я сейчас вас выгоню! И тебя, и твоего братца спящего! — Какое право имеете?! — Ты ещё права мне мои подиктуй! Выметайтесь давайте и побыстрее, — двери автобуса открываются, и Дима понимает, что теперь они пойдут пешком. Он тяжело вздыхает, когда Юра бросает ещё что-то оскорбительное и идёт брать вещи. Он хмуро кивает Диме на дверь, и они выходят. — И как это понимать? — всё-таки спрашивает Ларин, когда автобус едет дальше, а они остаются стоять посреди дороги. — Никак, — Хованский фыркает. — Лучше, блять, самим дойти, чем с этим уебаном ехать. — Учись сдерживать себя, — Ларин закатывает глаза, смотря на время. Доехали бы они за полчаса, а так идти придётся час-полтора, если не попадется какой-нибудь добрый дяденька, который согласится их довезти. — Я, блять, вообще ни в чём не виноват — Мне всё равно, — Дима отмахивается, начиная идти и не желая знать, что послужило причиной для скандала, который развёл Юра. Они идут долго и молча, даже не перекидываясь взглядами, и Диме кажется, что они ходят по каким-то горам: то они ругаются, то молчат, то всё хорошо, то снова плохо. От резких подъемов и падений кружится голова. Наконец, впереди начинает виднется знак с названием их деревушки, и Диму пробирает на улыбку. — Чувствуешь запах дома? — он усмехается и глядит на Юру, когда они переходят невидимую черту, отделяющую весь мир от их счастливого уголка, где всегда будут жить тепло, папа с весёлыми шутками, мама с вкусными пирожками и заботой и их детские, родные сердцу, ссоры. — Чувствую.