Obsessions

      Шесть часов утра — это не то время, когда адекватные люди ходят в гости, но, в принципе, по сравнению с ним самим, его друга вполне можно было назвать нормальным даже с такими поздними визитами.       Белу, свободному этой ночью от сеансов у врача и даже от работы, крайне лень вставать с нагретой постели, но человек за дверью будет ждать столько, сколько нужно, пока противоречия в голове парня не заставят его подняться и открыть-таки дверь. Хотя у мужчины за дверью были свои ключи, но чёрт бы побрал параноидальную привычку Бельфегора закрываться на все замки до последнего оборота: особенно на внутренние. Он приподнимает голову с подушки, стараясь осознать реальность происходящего и обессиленно стонет — последние пару суток выдались напряжёнными на работе, и если он сам этого понять был не способен, тело явно подавало сигналы.       Блондин пару секунд привыкает к температуре в комнате и решает, что она недостаточно низкая, чтобы открывать шкаф девять раз подряд в поисках верхней части одежды — уже неплохо, что он спит в домашних штанах. Парень открывает дверь после того, как прокручивает замок туда и обратно согласно давно установленной системе, и демонстративно вздыхает, впуская мужчину в квартиру.       — Тебе действительно нечем заняться? — Спрашивает он больше в пустоту, чем действительно ждёт ответа, но ему нужно что-то говорить, чтобы заполнить тишину. Люди так обычно делают.       — С тех пор, как приходится тебя возить в центр для психов — да, — отвечает мужчина, захлопывая дверь и по одному резкому движению подбородка слышит безмолвное «Тебя никто не просит».       — Что тебе нужно? — Спрашивает он, когда кофемашина начинает слишком громко для этого тихого утра жужжать. Бел опирается на подоконник, минуя взглядом бардак на своей лоджии, разглядывает едва-едва сиреневатые тёмные облака и внутренний двор, часть которого видна из окна. В груди сидит какое-то чувство, слабо напоминающее грустное умиротворение. И почему-то резко хочется побыть одному, хотя никогда раньше это не было проблемой — Бельфегор обладал чудесной способностью не замечать людей в своей квартире, которых, к слову, было не так уж и много вообще в его жизни. Но прямо здесь и сейчас плавающий по его оголённой спине взгляд, который чувствуется так сильно, что плечи невольно сами дёргаются в раздражении, крайне неуместен.       В окне дома напротив загорается слабый свет, и блондин невольно подаётся чуть ближе к окну — желание выйти на лоджию, ощутить привычный запах мокрого дерева и давно размокших сигарет в глубокой пепельнице становится просто невыносимым, но почему-то он себя сдерживает.       — Эта девушка, — начинает он, когда чувствует, что мужчина собирается что-то сказать и ему очень сильно не хочется, чтобы это произошло, — там, напротив, этажом ниже. Каждое утро в шесть двадцать один загорается свет. Не знаю, правда, насколько «каждое», но в те моменты, когда я наблюдал — всегда. Работает в кофейне недалеко отсюда. У них так рано начинается смена. Но она всегда выходит на двадцать минут раньше, хотя идти не больше пяти. Это… греет?       Он просто любит говорить, чтобы его не перебивали. Слушатель, который будет молчать.       — К чему это? — Всё же подаёт голос мужчина и Бельфегор разочарованно закатывает глаза. Рулонная штора из дома напротив наполовину поднимается и блондин наблюдает, как девушка с оголённой грудью, видимо предполагая, что никто в такое время в красивом виде из окна не нуждается, закрывает тяжёлую раму. Делает так всегда перед уходом на работу.       — Ты разрушаешь это, Ску, — наконец отвечает он, нехотя отводя взгляд от медленно светлеющего неба, — прости, мне нужна тишина.       «Прости» выходит настолько сломанным и наигранным, что парень сам морщится от этого звучания. Бел нехотя обходит барную стойку, задумчиво ведя пальцами по ноутбуку, лежащему там с прошлой ночи, потому что он так и не удосужился донести его в комнату до зарядки. Мужчина следит за мягкими движениями и раздражается сильнее, потому что Бельфегор всегда раздражает. Раздражает настолько, что без этого невозможно представить свой среднестатистический день.       — С каких пор тебя беспокоит моё присутствие?       «Он всегда слишком эмоциональный», — думает блондин, кидая тоскливый взгляд на распущенные длинные волосы, и старается сдержать порыв передёрнуть плечами от отвращения, потому что, боже, кошмарно. Суперби, несомненно, обладал потрясающей длины волосами, но осознавать, что каждую секунду в его квартире может выпасть хотя бы один волос из этой огромной копны, было просто нереально.       — Ты ходишь туда почти год и, по-моему, ничего не меняется, — у Бельфегора в голове возникает нелепая мысль, что Скуало так старается помочь ему, чтобы, наконец, не собирать каждый раз волосы в тугой хвост, заходя в квартиру. Потрясающая мотивация терпеть болезнь и полное игнорирование его глупых чувств, которые разве что слепой не замечал. Тот парень из Центра, Гокудера Хаято, однажды обмолвился, что даже самый лучший друг не стал бы тратить свою ночь на то, чтобы отвезти и увезти психа из больницы.       — Не скажу, что я сам сильно стараюсь, — пожимает он плечами, выливая остывший нетронутый кофе в раковину, и чувствует на себе вопросительный взгляд, — там забавно, это занимает моё время.       Бел предсказуемо чувствует поясницей холод мраморной тумбы, когда его резко разворачивают и грубо толкают за плечи. В глазах Суперби злость и некое отчаяние — Бел разбирается в этом как никто другой. Скуало убирает блондинистые пряди с лица, мимолётно дёргая их, словно не решается причинить боль, но очень хочет.       — Собери волосы, будь добр, — спокойно говорит парень, не отводя взгляда от богатого спектра эмоций прямо перед ним, — и проваливай, у меня нет желания сейчас что-то выяснять. Снова.       Он закрывает глаза, когда тёплые пальцы сжимают плечи сильнее и чувствует головой ручку дверцы шкафа для посуды, а потом слышит едкий голос прямо на ухо, но не слушает. Усталость накатывает волнами, пока перед ним разворачивает целый океан человеческих чувств и так хочется выйти на улицу. Сколько времени? Семь, восемь? Наверное, девушка напротив уже заваривает себе кофе в её кофейне, потому что открываются они только в девять сегодня.       Бел сбрасывает с себя резко ослабевшие руки и устало подходит к столу, ставит опустевшую кружку на подставку кофемашины и вновь нажимает нужную кнопку.       — То, что я позволяю тебе находиться в моей жизни, помогать мне, это не чувства, — поворачивается он, размышляя, что стоит зайти в ту кофейню чуть позже, — мне всё равно. И тот факт, что я не буду с тобой спать — это не волнение, это безразличие.       Бел не любит все эти драмы — для него это выглядит максимально отвратительно, словно спектакль в средненьком театре. Но он вынужден говорить свой текст, чтобы люди могли его понять. Почему нельзя не мучить себя всей этой постановкой и понять всё с первого и единственного раза.       Бельфегора утомляют разговоры. Очень. Он любит говорить, но Скуало буквально давит на него, с каждым разом выплёскивая несдерживаемые эмоции всё сильнее. Бел знает его как никто другой и осознаёт всю опасность игры с огнём, но ему не страшно. Он прекрасно осведомлён, что если бы был увлечён человеком, и только это мешало бы Суперби в достижении своей цели — данная помеха была бы пристрелена, а тело не нашли бы лучшие службы Америки. Но он не может ничего сделать с тем, кем является Бел и парню иногда даже грустно от осознания того факта, что его-то как раз он пристрелить не способен.       Он смотрит на мужчину ещё пару секунд и усмехается — в его голове к ним каждый раз в подобной ситуации пририсовываются розовые платья и, непременно, огромные кружевные платки, которыми можно в случае чего прикрывать заплаканные глаза и покрасневшие щёки. Он конченый, он знает.       Ему хочется спокойствия и молчания, чего в собственной квартире он получить сейчас не способен. Даже когда дверь за мужчиной захлопнется с другой стороны, безмолвная недосказанность и напряжение будут витать по комнате ещё долго. Почему-то перед глазами встаёт просторная приёмная на третьем этаже Центра и он вздыхает практически ностальгически. Мало когда в состоянии «я хочу, чтобы от меня все отъебались» он мог находиться рядом с людьми, но бежевые стены приёмной не отталкивают, а задумчивый администратор никогда не раздражал. Возможно, потому что уже воспринимался как неотъемлемая часть интерьера.       — От чего ты лечишься? — Восемь месяцев. Неплохо. Бельфегор был уверен, что юный администратор сдастся раньше.       — Даже нет предположений? — Он привычно кладёт голову на скрещённые на стойке руки и мимолётно улыбается девушке, которая практически каждый понедельник приходила сразу после него на приём. Он наблюдает, как Хаято мгновенно отвлекается от разговора и принимает оплату сразу за несколько месяцев у клиентки. Белу нравилось это «рабочее» выражение лица. Людям свойственно быстро подстраиваться под ситуацию, но у Гокудеры это выходило очень резко и дёргано, словно он вырывал себя насильно из одной зоны, перебрасывая в другую, и в этом было определённое очарование.       — Девушка, живущая напротив меня, сегодня проспала, — медленно говорит Бел, когда внимание администратора возвращается к нему, — завтра-сегодня она не пойдёт на смену, скорее всего, заболела и поймёт это вечером, — продолжает он задумчиво глядя в стену. Считает до девяти в третий раз, но ничего не слышит в ответ и понимает, что и не услышит. Гокудера смотрит на него словно понимающе, ожидая продолжения по сути бессмысленной для него речи.       — Если угадаешь, из-за чего я сюда хожу, я, так и быть, схожу с тобой выпить, — перегибается Бел через стойку, практически повисая на ней.       — «Так и быть»? — Хаято приподнимает брови, но не может сдержать едва заметную улыбку, глядя на достаточно активного сегодня парня, который в обычное время даже ходил настолько лениво, словно всем своим видом выражал полное безразличие к этому миру.       — Ты думал об этом, — пожимает плечами Бельфегор, а Гокудера даже не удивляется — если однажды выясниться, что парень и вправду всё это время мог читать мысли, он просто скажет «Я знал». Иногда даже мысленно посылал его нахуй. Исключительно в целях профилактики.       — И сколько у меня попыток? — Иронично усмехается он, задумчиво поводя пальцами по тонкой дужке очков, которые начал носить на работе совсем недавно по истеричному настоянию его врача, а по кошмарному стечению обстоятельств, ещё и сестры в одном лице.       — Ну, учитывая, что за восемь месяцев ты даже не начал догадываться, то с сообразительностью у тебя дела так себе, — задумчиво постукивает Бел пальцами по столу, — но, зная мою мягкость и доброту, — он игнорирует невольный смешок, — я искренне желаю, чтобы ты угадал. Так что пытайся, сколько тебе угодно, пока я здесь.       Гокудера на секунду задумывается о том, что спокойно мог бы попытаться выпытать эту информацию у доктора Тёрнера, но по одной улыбке Бела и замершим над поверхностью стола пальцам понимает, что тот думает о том же и совершенно точно уверен, что он этого не сделает.       Бельфегор отпускает стойку, полностью становясь на пол, и тут же чувствует необходимость чем-то занять руки. Он привычно обводит пальцами корешки журналов и задумчиво теребит пряди непослушной чёлки, внезапно вспоминая недавнее утро и в нос резко бьёт знакомый запах горечи и пороха. Он ненавидит свою слишком подробную память, потому что мысли об обладателе резко рушат лёгкость этой ночи, и парень невольно искривляет губы в болезненной усмешке, неспособный сохранить равновесие.       — Одиннадцать, — Хаято не нравится это выражение лица, так что он встаёт с места, мягко сжимая пальцы, что мучили глянцевые корешки, в своей ладони, и Бел сначала не понимает, о чём тот говорит, — одиннадцать раз, не девять.       Бельфегор смотрит на бледную руку, от которой исходило необычное тепло и чувствует навязчивый запах мятной жвачки и энергетика, и немного свежего дерева после недавнего ремонта в приёмной. Настолько навязчивый, что, возможно, ему это нравится.       — Ты ведь в курсе, что употребление энергетиков ближе подводит к летальному исходу?       Хаято пару секунд недоуменно хлопает глазами, а потом облегчённо улыбается, неосознанно подаваясь ближе, уверенно сцепляя их пальцы в замок.       — Возможно, только поэтому я их и употребляю.       Бел одобрительно хмыкает и буквально спиной чувствует колкий взгляд мистера Тёрнера, который быстро прошёл к кулеру в комнате ожидания. Блондин сильнее сжимает пальцы и даже осознавая, что когда он уйдёт из Центра и сядет в машину, его окружит знакомая горечь вперемешку с запахом дорогого одеколона и кожи, эта ночь уже не будет такой омрачённой.