Игра

      Время близилось к обеду. Шинья сидел на крыльце на заднем дворе и смотрел на старую яблоню, чья раскидистая крона касалась крыши дома. Теплые рассеянные лучи солнца пробивались сквозь густую листву и падали на полевые маки, что ютились у самой первой ступеньки крыльца. Было хорошо и тихо. Где-то совсем рядом пели птицы, а легкий ветерок разносил их трель по округе.       Смахнув длинную челку с переносицы, Шинья на мгновение впал в забвение и просто наслаждался здешними красотами. Ему нравился этот пейзаж, и разум уже рисовал фантастические композиции из цветов и разнотравья. Сейчас он даже пожалел, что не обладает талантом художника.       — Зачем Париж, когда есть столько чудесных мест? — одними губами прошептал юноша и еще раз на полную грудь вдохнул, как ему сию минуту показалось, зачарованный воздух.       Курэто стоял в нескольких шагах от него и также не сводил глаз с не менее прекрасного вида. С каждым новым днем, что он провел в этой провинции, Курэто все больше убеждался, что не зря покинул Японию. Одно только присутствие Шиньи делало этот край самым райским на земле. Все здесь безупречно: люди, природа, даже в воздухе витало что-то особенное. Возможно, со стороны, Курэто покажется кому-то совсем дурачком, раскрой он, что у него на сердце, но ему все равно. Это его душа, и в ней впервые трепещут миллиарды бабочек.       Свист закипающего чайника оторвал Курэто от созерцания любимого лика. Шинья помог ему принять ванну, притом делал это крайне безэмоционально, чтобы альфа и на долю секунды не смог нафантазировать себе пошлостей. Также быстро и ловко он сбрил с его лица всю ненужную растительность. Никакой нежности или мягких, приятных движений. Было заметно, как Шинье это ни капли не нравилось, и с заданием он старался справиться как можно скорее.       — Чайник закипел. Тебе чай или кофе? — спросил Курэто.       — Чай.       — Зеленый или черный? Есть с ромашкой.       — Без разницы, — не оборачиваясь, погрузившись в свои размышления, отрешенно ответил Шинья.       Ему не хотелось разговаривать, да и голос Курэто также не доставлял особого удовольствия. Так бывает, когда хочешь какого-то уединения и изоляции от всего. К своему стыду, он должен признать, что рад, что Нана после сытного обеда моментально уснула. Вот бы и Курэто исчез, да только это его дом и уж скорее Шинье самому надо исчезнуть.       Понимая, как некстати на него накатило это странное состояние и что это попросту не красиво － игнорировать хозяина дома, даже если это твой бывший, с которым не так уж ты сильно горишь желанием общаться, Шинья, с трудом переборов себя, все же обернулся к Курэто и взял чашку горячего ромашкового чая.       — Пахнет ромашкой, яблоком и корицей. Странное, но славное сочетание, — вдыхая приятный аромат, заметил Шинья.       — Да, славный. Этот чай мне посоветовала Мемми.       — О, миссис Нортон. У нее превосходный вкус. Пробовал ее фирменный пирог с мясом? — нейтральные темы для разговоров － лучшее времяпровождение, пока не проснется Нана. Шинье не хотелось везти спящую дочь в машине. Этот час уже ничего не решает, а ребенок немного отдохнет.       — Да, как раз в тот вечер, когда мы встретились в ее доме, она меня им угощала, — неловкая пауза стала затягиваться, а нужные слова упорно выскакивали из головы. — Ты, наверное, тоже мастер кулинарии?       — Хм. Да, нет. Никогда ничем подобным не блистал.       — Что? Неужели ни разу не пробовал испечь нечто подобное? Омеги, вроде, все мастера в этом, — наигранно, а может, и нет, стал скрыто нахваливать Курэто противоположный пол.       — Однажды, — Шинью аж перекосило, вспомнив, при каких обстоятельствах он сделал такое, а позже как уплетал со слезами и алкоголем вперемешку свой шедевр у Батори в гостиной.       — И как результат? Думаю, он был великолепный.       — Нет. Он был так себе, но нам с Феридом понравилось. Особенно после вылаканных на голодный желудок пары литров вина. — Шинья притих, а потом все-таки червячок, что так и грыз его изнутри, не дал промолчать. — Я испек его для тебя, но ты был слишком сильно занят своей подругой, что я не решился отвлечь тебя каким-то куском теста с мясом, — голос не дрогнул, но яд, что сочился между строк, достиг разум неглупого слушателя.       Легкая улыбка, что до этого украшала лицо Курэто, плавно сползла, сменив ее угрюмой, плотно сжатой линией рта. Альфа все прекрасно понял. Тогда он не объяснился с Шиньей, а сейчас не понимал, что должен сказать, или точнее, «должен ли?» Много воды утекло, но раз Шинье все еще больно вспоминать тот случай, значит имеет место извиниться.       — Я не знал, что ты для меня что-то готовил. Прости, что все так обернулось.       — Ох, Курэто. Твои «прости» уже порядком поднадоели, — не притронувшись к чаю, он отложил чашку в сторону. — Знаешь, есть отличная пословица: «дорога ложка к обеду». Что уже сейчас твои прости? Они не повернут время вспять. Уже ничего не вернешь, — последняя фраза имела намного больше смысла и относилась не только к той ситуации.       Курэто нечего было, что возразить на обвинения Шиньи. Одним «прости» ничего не исправишь.       — Я посмотрю, как там Нана, — это была мнимая причина, чтобы прекратить пустой разговор. Он и правда был пустой и бесполезный. И упрекнув себя, что поддался прошлым обидам, Шинья пошел к дочке, что сладко спала в спальне Курэто.       «Забудь. Забудь. Забудь». Вновь и вновь повторял себе Курэто, наблюдая за Шиньей. Вот он рядом. Протяни руку и ощутишь тепло родного, любимого человека, твоей истинной пары. Закусывая губы, Курэто ненавидел себя прошлого. Слепого, самоуверенного и несносного. Шинья прав, что толку с его извинений? Разве они излечат те раны, что он так необдуманно нанес и не особо спешил излечить. А ведь, сколько таких неисцеленных ран на душе этого хрупкого парня?       Курэто оглянулся назад, но Шиньи не было. Сейчас он с их дочкой находится в его спальне. Чем не идиллия? Но… Не стоит выдавать желаемое за действительное. Шинья привез и познакомил его с Наной, но не более того. И уже через несколько часов, пусть только девочка проснется, он увезет ее обратно. Стало плохо. В животе порхали вовсе не бабочки. Тугой, болезненный узел сжимал все внутри.       — Ты и правда, жалок, — проговорил он сам себе.       Теплый ветерок резко сменился холодным. Еще до недавнего чистое, солнечное небо затянули тяжелые темные облака. В воздухе чувствовалась пыль, которую принес новый порыв ветра. Приближалась гроза.       Шинья сидел на широкой мягкой кровати и с любовью рассматривал спящее чадо. Нана крепко, как и присуще детям ее нежного возраста, спала. Стрелка на часах пересекла границу двенадцать. Пора ехать домой. Притронувшись кончиками пальцев к маленькой ручке, Шинья попытался разбудить малышку. Тщетно. Сон крепко держал крохотное создание и ни в какую не отпускал свою пленницу. Смирившись с тем, что лучше немного подождать, чем насильно будить, а после с болью слушать плач дочки, Шинья аккуратно встал с кровати и стал без особого интереса осматривать спальню Курэто.       Два деревянных шкафа, что казались неуместными, впрочем, как и письменный стол со странным, незнакомым и не очень привлекательным вазоном на нем. Захламленная, маленькая спальня из-за ненужной мебели была крайне тесной и неуютной. Оставалось только догадываться, как Курэто может тут по－нормальному отдыхать. Впрочем, понимая, что это ненужные, засоряющие голову мысли, Шинья тут же переключил свое внимание на разбушевавшуюся за окном стихию.        Всматриваясь в почерневшее небо, Шинья недовольно нахмурил брови. Он не собирался надолго задерживаться в доме Курэто, а теперь из-за дождя, который вот-вот начнется, ему придется еще, как минимум пару часов провести в обществе бывшего возлюбленного.       Первая вспышка молнии, а за ней глухой, пока еще отдаленный раскат грома. Посчитав до тридцати, омега присел на край письменного стола. Тут даже стула нет. Хотя, под столом была спрятана низенькая табуретка. Вновь вспышка молнии, но не успел он сосчитать до десяти, как раздался оглушающий удар грома. От неожиданности Шинья отшатнулся от окна и подошел к Нане. Странно, но она по-прежнему крепко спала и лишь сжатые в кулачки ручки выдавали в ней скрытые эмоции. Она не боялась молнии, но вот громкие звуки порой вызывали в ней панику.       Вспомнив себя в детстве, Шинья невольно улыбнулся. Он как и Нана, боялся грома и всегда прибегал к папе, чтобы тот утешил его. Запах отца действовал как успокоительное. И в те дни или ночи, когда Томоэ беспробудно пьянствовал, а мама была на работе, Шинья брал папин пиджак и, укутавшись в него, чувствовал себя защищенным. Наверное, запах Курэто подобным образом действует и на Нану. От такого сравнения ему стало не по себе.       Крупные капли ударили об сухую землю. Начался дождь.       — Гроза не бывает долгой, — утешил себя Шинья и решил сообщить Курэто, что как только закончиться дождь он с Наной уедет домой.       Но в небесной канцелярии не знали о планах Шиньи, и внезапная гроза перетекла в сильный, непроглядный ливень, что даже спустя шесть часов упорно не прекращался. Возможно, кто-то и роптал на капризы природы. Кто-то, но только не Курэто.       — Ты все равно не сможешь ехать по такой погоде. Может, разумнее все же остаться и заночевать у меня?

***

      Перспектива ночевать в одном доме с Курэто не радовала, ну, а тем более тот факт, что у него во владении всего одна единственная кровать.       — И не надейся, что мы втроем будем спать в одной постели, — бубнил Шинья, оценивая взглядом барское ложе.       — И не думал. Ты с Наной на кровати, а я на полу, — ответил Курэто.       — На кухне на полу, — добавил Шинья.       — Кх, Шинья, я не собака, чтобы спать на кафеле.       — Постели матрас и ложись, — не понимая, в чем загвоздка, гнул свою линию омега.       — У меня нет больше матрасов, кроме того, что на кровати. Да и холодно там.       — Холодно? Когда это тебя холод останавливал? — Шинья пытался найти самый удобный для себя вариант, но после угрозы Курэто, что он вообще ляжет на кровать, прискорбно согласился на совместную ночевку в одной до ужаса тесной спаленке.       Нана, выспавшись за день, ни в какую не соглашалась, по ее мнению, так рано ложиться спать. Шинья, в отличие от дочки, просто валился с ног. Мечты о том, чтобы принять горизонтальное положение, пленили каждую клеточку его души и тела.       — Нана, папа хочет спать. Смотри, как на улице темно. Уже все зверушки и птички спят, давай, и ты тоже поспишь? — впустую уговаривал Шинья дочь.       Она вертелась как юла. Бесконечные просьбы водичка-туалет-печенько-водичка-туалет и так еще триста раз по кругу выводили Шинью из себя. Он прекрасно знал свою доченьку и ее королевские замашки, особенно когда они в гостях. Курэто же, напротив, выполнял любые капризы маленькой принцессы и был готов хоть всю ночь напролет быть у нее на побегушках.       — А теперь сказку, — прижавшись, как кошечка, под бок папы, попросила Нана.       — Какую? — Шинья лежал на краю, Нана у стенки, а Курэто, что до этого был, не менее энергичен, чем дочь, вдруг резко устал и умостился условно возле мужа, но только на полу.       Понимая, что человеку после хоть и не смертельного, но все же ранения, да и перелома руки лучше отдыхать на кровати, Шинья все же не смог переступить через себя и сжалится над Курэто. Достаточно и того, что он спит рядом. Пол тут все-таки не голый, а устелен толстым ковролином. Поверх него еще пара пледов, и только потом две простыни. Одна из которых и служила альфе одеялом. «Больничные койки жестче», — успокоил свою совесть Шинья, и принялся рассказывать Нане ее любимую сказку о заколдованном принце.       Не только Нана, но и Курэто внимательно слушал новую для него сказку. Раньше, еще, будучи студентом, он проходил практику в детской хирургии, и во время ночных дежурств ему порой приходилось читать маленьким пациентам разные сказки. Монотонный шум дождя, мягкий голос Шиньи и приглушенный свет мигом увлекал обоих слушателей в царство Морфея. Нана сдалась первой. Услышав тихое сопение малышки, Шинья и сам устало прикрыл глаза. Один только Курэто не мог уснуть.       Волосы Шиньи, как и Наны, растрепались по подушке. Маленькая, еле заметная складочка залегла между сдвинутых светлых бровей. Казалось, что даже во сне Шинья о чем-то размышляет. Широкая, вовсе не по размеру, футболка Курэто очень соблазнительно смотрелась на теле омеги, но альфа решил открыто не акцентировать на этом внимание. Велико искушение и еще больший риск быть пойманным, и тогда ему в самом деле пришлось бы спать где-то на кухне.       Убедившись, что Шинья спит, Курэто выключил свет в спальне, но оставил крохотный ночник в прихожей. Пусть и рассеянный, но все же свет. На столе, возле вещей Шиньи и Наны стоял мобильный телефон, что то и дело светился. Любопытство кошку сгубило. Взяв смартфон, Курэто увидел, кто так рьяно наяривает в темное время суток. Это был Норито Гоши. Не удержавшись, он вышел из спальни и поднял трубку.       Насколько долго он разговаривал с другом Шиньи, Курэто мог судить только, закончив беседу. Гоши не был столь сдержан в своих высказываниях как Ферид. Он альфа и привык разговаривать, как и подобает альфе.       «Я надеюсь, мы друг друга поняли, и ты не натворишь глупостей», — сказав это, Гоши отключился.        Короткий, но достаточно насыщенный новыми сведеньями ночной разговор еще больше ввел Курэто в состояние, не присущее сильному альфе — безысходность. Он вошел в спальню и сел рядом с Шиньей. Тот мирно спал.       — Ты в самом деле хочешь это сделать? — Курэто шокировано смотрел на парня.       Гоши сообщил ему страшную весть. Через пару недель, а может и раньше, у Шиньи начнется течка, хотя, как только омега переступил порог его дома, он сразу почувствовал совсем тонкий аромат приближающегося цикла. Но не это главное, а то, что Шинья намеревается сделать себе стерилизацию. Чтобы больше никогда не зависеть ни от альф, ни от бет.