Кто этот мерзавец?

Как ни странно, но сегодня будильник решил пощадить своих хозяев и не сработал в обычное назначенное время. Шесть утра. Еще темно, комната, в которой спал Гилберт, утопала в осенней прохладе и густой полутьме. Сам мужчина спал, скукожившись, словно высохший лист, и кутаясь в два одеяла, бормотал сквозь сон совершенно бессвязные фразочки про первую мировую и запчасти от старого уазика. Ухо вдруг уловило странное копошение из коридора, и всё тело неосознанно начало готовиться к пробуждению. Сначала немец пошевелил ногами, пока одна из них не показалась наружу, ловя утреннюю прохладу. Затем нехотя поворочался, поерзал на влажных от пота простынях, ткнулся носом в подушку и поморщился так как в нос попало перышко. На всю комнату раздался громогласный чих. Из-за него-то Гилберт и проснулся. Мужчина сначала с большой неохотой приподнялся на локтях и, лохматый и с заспанным взглядом, уставился на занавешенное окно. И какой черт его дернул просыпаться в такую рань? Ах, да. Чуткий сон. Протяжно зевнув в раскрытую ладонь, немец потер глаза пальцами, потом вытер указательным и большим слюну с уголков рта. То, как он дальше вставал и пытался выйти из комнаты, не вписавшись лбом в дверной косяк, помнилось плохо. Но когда Гилберт оказался в узком неосвещенном коридоре, кутаясь в махровый халат, он поморщился и пошел к единственному источнику света — кухне. Видеть умиротворенное лицо русской, держащую в руках кружку чего-то горячего, было на удивление приятно. Особенно с утра. Немец пошатнулся и издал хриплый смешок, чем и привлек внимание девушки к себе. Анна дернулась, повернула голову и приветливо растянула пухлые розовые губы в улыбке. Это была еще одна ее странность: быть теплой и приветливой даже с теми, кого ненавидит или боится. К какой категории относился Гилберт он сам и не знал. Но хотел бы ни к одной.  — Будешь какао? — Брагинская поднялась со стула, поставила свою кружку на стол и кивнула на вскипяченный чайник. Байльшмидт согласно кивнул, прошелся вперед, шаркая тапками по линолеуму, и усадил себя на стул с таким независимым видом, словно сделал в тот момент одолжение девушке, любезно приняв ее приглашение. Светлая бровь русской дернулась и оказалась вскинута вверх, так как сама она явно не поняла этой внезапной сцены с королевскими замашками. Впрочем, воля случая, однажды и она сделает что-то в таком духе, и окажется совершенно безнаказанной. Через некоторое время вторая кружка уже стояла на столе, а обе страны (почти) скучающе рассматривали лица друг друга. Аня была румяной и светлой уже с самого пробуждения, а в немце словно поселились зверская усталость и лень. Он скреб ногтем указательного пальца по поверхности кружки, периодически отпивая из нее, а потом вдруг задумался и повернул голову к окну. Там, под фонарным столбом, аккурат у обочины стоял автомобиль иностранной марки. Черный, блестящий, с приспущенным стеклом у водительского места. Гилберт прищурился, напряг зрение… …И прыснул со смеха, маскируя это за неправдоподобный кашель или даже скорее хрип. Даже наличие рядом сидящей Анны его не смутило и не заставило одернуть себя, хотя та сидела невероятно близко и смотрела на искаженное лицо немца с вскинутой бровью и расширенными от удивления глазами. Она давно не видела, чтобы сожитель так погружался в собственные веселые мысли, что даже забывал поделиться ими с реальными зрителями, часто (даже слишком) любя внимание к своей отнюдь не скромной персоне. Девушка пожала своими плечиками, отпила немного какао и перевела взгляд туда же, куда так насмешливо глядел немец. Обычный двор, плюс еще какой-то автомобиль. Ну, кто-то явно не умел парковаться, что совсем уж не ново для жителя России. А вот Гилберта это отчего-то очень сильно зацепило. Он прижал руку ко рту и старался сдержать новую волну смеха, но это было так тяжело, особенно, если учитывать открывшуюся его взору картину. И нет, в том повинен был вовсе не дорогой транспорт. А то, что находилось в непосредственной близости от него, а если быть еще точнее — прямиком за ним, в густых зеленых кустах. И если золотая шевелюра Артура еще как-то могла сойти за выкинутый пакет или отсвет фонаря, то слишком белый пиджак Франциска до того сильно выделялся на фоне темной улицы, что внутри всё переворачивалось от желания кинуть в них какой-нибудь камень или позвать по имени и резко захлопнуть окно. А перед этим еще и свет на кухне выключить. Кусты вдруг опасно зашевелились, зашуршали и из них раздался сдавленный вскрик, тут же заглушаемый шумом проезжающего автомобиля уже российской марки. Лада, кажется. Ну чем не спаситель этих идиотов? Гилберт прищурился, подпер подбородок рукой и проследил за тем, как несчастная парочка детективов затихает и пытается затаиться, чтобы не привлечь лишнее внимание. Одно оставалось непонятным: что им нужно от Ани. Или от него? Или от обоих сразу, так что становился понятен мотив более-менее. Опять игры Америки.  — Слушай, Ань. Русская снова подняла брови и уставилась на лицо Гилберта, который медленно повернул к ней голову и с насмешливым блеском в глазах продолжил: — Не хочешь завтра в парк сходить?  — Парк? — Девушка задумчиво приложила указательный палец к пухлым розовым губам, маняще проводя мягкой подушечкой по нижней из них, а затем улыбнулась и одарила мужчину согласным кивком. На её же последующий вопрос «почему вдруг туда» Гилберт расплывчато ответил, что было бы неплохо просто прогуляться в давно знакомых, но не посещаемых ими местах. Помнится, там со времен Советского Союза располагался какой-то парк, недавно (несколько лет назад) отремонтированный и довольно сильно измененный. А там — это не в соседском подъезде, а в другом городе, причем в Питере. Но что там эти расстояния, если есть желание и средства? Вот именно. А если вбить Ане в голову мысль о том, что эта поездка просто необходима им обоим, то можно просто наслаждаться тем, как быстро она всё устроит и, если совсем разойдется, закажет самолет. Увы, в военных целях или политических переговорах такая тактика с русской не прокатывала и вряд ли в будущем сработает. Вот уж в чем эта женщина оставалась непоколебима и верна исключительно своим принципам и любимому народу, даже если тот настолько разношерстный. Немец усмехнулся собственным мыслям и потянулся на стуле, заставляя самого себя ежиться от мимолетного холодка, пробежавшего по спине. Все-таки, у них в доме прохладно, а всё из-за невероятной бережливости Брагинской. Она не включала отопление до последнего, как истинный русский солдат. Чертова партизанка. Вспомнилась вдруг тугая коса грязных от сажи и крови волос, сапоги на два размера больше ее ноги, широкая куртка с дырками от пуль и полный неугасаемого пламени взгляд. Такой Анна запомнилась ему — Гилберту — в годы войны. И такой же осталась по сей день, сколько бы не давила из себя дружелюбную улыбку, приторно-сладкий голос и мягкие прикосновения, дразнящие своей невинностью и теплотой. Обманчивая иллюзия, через которую немец уже прошел, поборол свою слепоту и перешел на совершенно новую стадию, которая в простонародье носила звучное и слишком ванильное название — любовь. И она действительно зла как любили говорить некоторые. Это же надо было пройти через столько сражений, взаимной ненависти и желания убить друг друга, чтобы в конечном итоге понять, что жить без всего этого просто невозможно. Одна проблема оставалась нерешенной даже годы спустя. Кто сказал, что если немец что-то чувствует, он об этом сразу же расскажет? Вот и Гилберту оставалось глотать собственный язык, воротить нос и всячески посмеиваться с дурацких костюмчиков Брагинской, маскируя всё это под обыкновенную дружескую привязанность или жалость, ведь кто еще кроме Великого и Прекрасного смог бы понять душу этой русской валькирии? Уж точно не французы с англичанами, которые прятались по кустам и делали это весьма ужасно.  — Кстати, Гил. А ты уверен, что мы пойдем, а не поедем? Немец рассмеялся, поднялся из-за стола и загадочно протянул чуть хрипловатым голосом: — Всё возможно.  — Где вы, черт вас подери, были? О, сколько много хотел еще спросить у них Америка, но в сложившейся ситуации ему оставалось давить в себе всяческие попытки расширить количество своих вопросов и завалить ими парочку, что сейчас безуспешно вытаскивала из волос друг у друга кучу веточек и листьев, а также громогласно ругалась на смешанном англо-французском наречии. Романо хохотнул откуда-то с кресла и закинул в рот пару чипсин, бесстыдным образом наслаждаясь открывшейся перед ним картиной. Стоявший неподалеку с кружкой и зубной щеткой Германия с ужасом начал осознавать весь идиотизм их затеи. Слежка? За его то братом? Как наивно и слепо, но чего только не сделаешь ради той, кто завоевала не одно мужское сердце своим невероятным нравом и очарованием. Франция страдальчески закатил глаза и ахнул, тут же получая пинка от англичанина, который всё это время боролся с острым желанием бросить всё это и пойти в ванную комнату. Идея была поистине ужасной, как и ее исполнение.  — Это его вина, damn! — Артур рывком вытащил из чужих волос сразу два репейника и бросил их вместе с клоком шелковистого золота в серую урну у стола. Бонфуа с ужасом проследил за полетом своих локонов в бездну невозврата и попытался вырваться из хватки напарника. Но тот держал так крепко, что у француза не была ни шанса, как бы странно это не звучало. Людвиг закатил глаза и ретировался в ванную первым, дабы не выслушивать потом целую тираду английского негодования.  — Ах, моя?! — с откровенным возмущением переспросил француз, кладя руку себе на грудь и смотря на Артура, сидя вполоборота. Оба теперь пилили друг друга злыми взглядами. Южная Италия продолжал веселиться, а вот Америка начинал закипать, пусть и не показывал сего внешне. Дрожащими пальцами он поправил очки на переносице, облизнул губы и замер, ожидая окончания этой перепалки. А ведь обычно под эти рычания всегда слышался смех русской и непрерывное китайское ворчание, прерываемое исключительно для того, чтобы испить чай. Мимо со свистом пролетела подушку. Потом еще одна. Англия бросил во француза свой пиджак и ринулся к ванной, пока Бонфуа пытался нащупать у себя на лице хотя бы малейшее повреждение его «идеальной, чудесной кожи». Наконец, оба разошлись по углам как обозленные, но уставшие мокрые крысы, и Альфред смог со спокойной душой расспросить их одного за другим, самое важное отмечая в толстом блокноте с собачками на обложке. Почему собачки? А черт их знает. У Мэттью все с медведями, так почему бы и ему не завести фетиш на милого пушистого зверя? С кресла послышался очередной смешок и хруст. Романо быстро обустроил себе угол в их съемной квартире, и откровенно наслаждался этим, даже не думая расспрашивать о подробностях плана. Кажется, будто ему просто было скучно, вот он и присоединился к их компании. Американец кинул блокнот на стол и стянул очки, потирая устало переносицу.  — Так, завтра на дежурство выступают Германия и Канада. Я правильно сказал? Уильямс испуганно прижал к себе поднятую с пола подушку и замер.  — Нет-нет! Даже не думай отказываться! — словно прочитав мысли близнеца, немедленно возразил Джонс, после чего подобрал вторую подушку и подкинул, пиная в сторону дивана. — У меня всё под контролем, бро! «Бро» быстро пролепетал в ответ что-то про надежду и неуверенность и с подушкой поплелся к себе. Вернее в их с Америкой и обоими Варгасами комнату. Германию решили оставить с другой парочкой, чтобы тот разнимал их в течение ночи и дня, радуясь возможности проявить свои удивительные диктаторские способности, переданные от самовлюбленного старшего брата. Брата, с которым они надумали воевать, чтобы доказать ужасность его намерений в адрес одной прекрасной и совершенно невинной русской девушки. Последний пункт устраивал всех кроме старшего из итальянцев. Он представить Анну феей своей мечты никак не мог, сам пока не зная почему. Но не помочь брату, пусть он и непроходимый слабак и простофиля, было бы нарушением всех семейных ценностей и оскорблением его чести. Через час все разошлись по своим местам, засыпая, и только Альфред выбрался на кухню, с нетерпением копошась в маленькой механической коробочке, от старания даже высунув язык. Эту войну он намеревался победить всеми доступными способами.