Кто этот мерзавец?

      Автомат с большим сомнением переваривал втянутую купюру, после чего выплюнул сдачу мелочью и зашумел. Гилберт вздохнул, проклиная чертовы машины, протянул руку и собрал все деньги в ладошку. Ссыпал в карман ветровки, ругнулся. Четыре часа прогулочного шага по огромному центральному парку стали для немца одновременно самым ужасным кошмаром и самым прекрасным подарком за все последние совместные месяцы проживания с Анной. Они разговаривали обо всем: о ценах на нефть, об одежде, о планах на Новый год, о том, как Людвиг стал слишком лояльным к соседям. Даже о машинах. Не стиральных, а самых настоящих спортивных автомобилях. Оказалось, что русская какое-то время просто тащилась от гонок, но потом быстро забросила это маленькое увлечение и подалась вновь в старую добрую литературу. Костяшками приоткрыв стеклянный заслон, Гил подцепил стаканчик и вытащил из автомата, быстро перекладывая в другую руку, потому что первой рылся в кармане в поисках сотового. Разблокировал, спешно напечатал Ане, чтобы та ждала его с минуты на минуту, и снова кинул обратно. Он оставил девушку на лавочке у закрытой комнаты страха, чтобы было проще ориентироваться, поэтому, сразу же направился туда. Всё же, хорошо, что они поехали в Питер. Тут, в отличие от любимого Гилбертом Кёнигсберга, даже воздух был каким-то особенным, старинным, и тем самым нравился немцу. Анна же просто гордилась своей культурной столицей и рада была прогуляться по родным улицам в не самой ужасной по её словам компании. Ну и ладно. Сама же потом будет благодарить сожителя за такую возможность оторваться от созерцания рож политиков и окунуться в ностальгию. По пути Гилберт встретил пару бабушек, несколько собачников, у которых должно быть железное терпение, чтобы два или три раза в день гулять со своими питомцами в любое время года, и кучу детей, развлекающихся после школы с широкими, но уставшими улыбками на лицах. Одного такого мальчишку Байльшмидт словил от едва ли неминуемого падения на асфальтированную дорожку, а в ответ получил большое количество благодарности и конфету. Ребятишки умчались вперед, а немец еще несколько секунд смотрел на блестящий зеленый фантик, скрывающий сладость продолговатой формы. Затем усмехнулся, сунул конфету в карман к телефону и отправился дальше чувствуя какую-то приподнятость в настроении.  — Долго же ты. — Гилберт дернул плечом и оторвал взгляд от собственных ботинок, поднимая на лицо Брагинской, что терпеливо восседала на лавочке, опустив руки на колени. — Я уже думала, что тебя по дороге маньяк поймал. Немец хохотнул, вскинул бровь и медленно приблизился к русской, протягивая ей все еще горячий кофе. Девушка немедленно подняла обе руки, обхватила пальцами стаканчик и прижала к розовой щеке, блаженно улыбаясь.  — Прощён.  — Говоря о маньяках… — Присев на лавочку рядом, Гилберт достал из кармана ту самую конфету и показал Ане. Она похлопала глазами, потом аккуратно подцепила фантик пальцами и внимательно рассмотрела. Конфета как конфета, даже ничего подозрительного нет, а так хотелось улучить немца за чем-нибудь неприглядным, чтобы застыдить на долгое время и подкалывать раз за разом, пока не надоест. Ей, разумеется. Пруссия, завидев этот уже опасно знакомый блеск в глазах русской, оскалился дружелюбно и откинулся на спинку лавочки, объясняя: — Мальчишка один отдал, когда я его от поцелуя с землей спас. Брагинская помолчала задумчиво, а затем протянула задумчивое и понимающее «О-о», будто бы ее сожитель совершил какой-то невероятный поступок. Потом вдруг улыбнулась и передала стаканчик с кофе Гилу, принимаясь разворачивать фантик. Конфета оказалась шоколадной и с орехами. Аня, недолго думая, разломила ее на две половинки, одну закинула в рот, а вторую протянула к лицу немца. Он похлопал глазами, затем разомкнул бледные губы и их коснулась сначала сладкая поверхность угощения, а позже — совсем мимолетно — мягкие подушечки пальцев Брагинской. Оба замолчали. Неловко стало, вероятно, тоже обоим, потому что пальцев русская не убирала еще какое-то время, а Гилберт, поняв, что бить его не собираются пока, медленно сомкнул губы и оставил на большом пальце девушки поцелуй. В следующий миг Аня взвизгнула и подскочила с лавочки, чуть не опрокинув на Гилберта удерживаемый им кофе. Мужчина сразу же запаниковал: без раздумий отбросил стаканчик в сторону и поднялся следом, выставляя руки вперед, чтобы в случае агрессивных действий со стороны русской, как можно безболезненнее успокоить её.  — Слушай, Ань, давай не будем горячиться? Я не то хотел!.. То есть, хотел то, но не думал, что ты отрег-  — Да причём тут ты, дурак?! Мне с дерева за шиворот капнуло! Гилберт буквально залился громким хохотом, ощущая себя последним паникером на свете, который из-за какой-то пары капель воды выстроил у себя в голове целую драму с ним и русской, пока она сама дергая свое пальто за ворот и хмурила тонкие бровки в явном недовольстве такой реакции. Но не это, а странный холодок в районе шеи заставил немца закрыть рот и медленно поднять взгляд на Анну, тут же замечая в ее взгляде знакомые ледяны нотки, иглами впивающиеся в тело почти до натуральной физической боли. Пруссия быстро позабыл о собственном веселье и подошел к Брагинской со спины, одной рукой приостанавливая ее движения за плечо, а вторую просовывая за шиворот, тыльной стороной ладони протирая влагу с гладкой кожи над лопатками. Девушка шикнула на холодную руку, но все равно была благодарна; Гилберт её все-таки выручил, хоть и не получал разрешения трогать ее обнаженные части тела. Оба отпрянули друг от друга, когда внезапно ощутили прилив смущения, как подростки, которых застали за поцелуем в их комнате. Гил отряхнул руку и сунул в карман, а Аня торопливо поправила пальто и попыталась сосредоточиться на чем-нибудь, чтобы избавиться от воспоминаний о такой краткой близости.  — А кофе жалко… — как бы заводя новую тему заговорила русская, провожая взглядом тонкую дорожку коричневой жидкости между лавочкой и грязной плиткой.  — Да уж. Ну… — Гилберт почесал белобрысую макушку и усмехнулся. — Мы, в принципе, можем уже заканчивать прогулку и идти посидеть в кафе. До самолёта-то осталось не больше трёх часов. А нам ещё в аэропорт ехать, ты же в курсе, да? Конечно, она была в курсе. Но так приятно в какой-то момент ощутить себя просто девушкой — не чем-то огромным и управляемым, скованным рамками правил и законов, лишенным чувства истинной свободы. А благодаря Гилберту это самое чувство, пусть и на несколько часов, но стало совершенно незначительным для русской. И вроде как странно, что именно этот прусс смог заставить Брагинскую почувствовать себя человеком, но с другой стороны — это ведь Гилберт. Тот самый белобрысый чёрт, которому по плечу совершенно любая вещь, любая преграда нипочем, даже сама смерть. У него такой же бледный, но надменный вид, пронизывающий взгляд и широкая улыбка, от которой порой бросает в дрожь. А еще он ненавидит зеленый чай, поэтому с Китаем у них нередко случались словесные перепалки. Потом, конечно, парни как-то приходили к компромиссу и пили компот — вишневый.  — Ань? Девушка вскинула брови и тут же поняла, что уже несколько секунд бессовестно пялится на лицо мужчины напротив, даже толком не слушая его слов, но где-то не задворках сознания понимая смысл не долетевших до нее предложений. Она быстро отвела взгляд, с трудом выдавила из себя сдержанное «угу» и тут же побрела в сторону главного входа-выхода парка. Пруссия отправился следом, но выглядел растерянным из-за того, как пристально смотрели на него эти глаза, словно пропитанные качественной фиалковой краской. Они шли в молчании, глядели по сторонам, а Гилберт еще изредка сверялся со временем, чтобы не дай бог не опоздать, потому что в таком случае домой они приедут только к вечеру понедельника. А на следующий день им (на самом деле Ане, но куда уж без Байльшмидта то?) необходимо присутствовать на очередной конференции в Брюсселе. У здания кафе Брагинская вдруг встрепенулась и попросила подождать ее внутри, а еще лучше — занять столик и заказать что-нибудь попить, желательно чай. Гилберт даже вопроса задать не успел, потому что русскую после ее слов как ветром сдуло в направлении торгового центра через дорогу. Ну ладно, мужчина вроде не маленький, а Анна и сама потом найдет его по цвету волос, потому что более натуральной и яркой личности в Питере, нет, во всей стране не сыскать.  — Do you see them? — Американец поерзал и высунул голову между передних сидений, пытаясь рассмотреть то, что происходило в кафе через дорогу. Антонио, сидящий за рулем и внимательно изучая «цель' через маленький бинокль, довольно уверенно ответил:  — Ага, ещё как. Кстати… — Испания вдруг оторвался от наблюдения и повернул смуглое лицо к американцу, ловля его удивленный взгляд. — Раз уж на то пошло, то к чему все эти шпионские штучки и посиделки в машине? Альфред чуть не задохнулся от возмущения. Как же это так — не получить информации, ввязавшись в такую рискованную авантюру, да еще и ради кого? Он попытался сдержать поток эмоций, фонтаном бьющих наружу, и лишь немного сдавил в руках панель автомобиля, заставляя испанца чуть поморщиться от скрипа кожаных перчаток о пластик. На какое-то время в машине звучало лишь радио, и то было услужливо выключено Фернандесом, когда тот по взгляду Америки понял, что тому сейчас всерьез не до шуток и песен Шакиры.  — Для сведения… — умным тоном начал американец, поправляя указательным пальцем очки на переносице, от чего Антонио непроизвольно усмехнулся и придвинулся ближе. — Это всё ради Ани. Может, ты пока этого и не понимаешь, но этот террорист может в любой момент обманом заставить ее отдать ему все территории! И тогда разразится война! Теперь пришла очередь Испании удивляться невероятно богатому воображению некоторых стран, особенно Америки. Нет, он всегда знал, что Джонс богат на выдумки, чтобы напугать самого себя, но заставить целый мир содрогнуться из-за какой-то объединенной ревности и страха оказаться подмятыми под союз Гилберта и Ани… Впрочем, ему ли не знать, как легко запугать людей и заставить их верить хоть в вампиров, сосущих кровь у девственниц, хоть в Сатану, соблазняющего «невинных» людей на грешные поступки, из-за которых те вследствие попадают в ад. Вся эта демагогия со злыми силами и героями давно встала костью поперек горла, но чего только не сделаешь ради собственной выгоды. Да и Брагинская сама по себе была красавицей, чего скрывать, настоящей примой. И Антонио с радостью пригласил бы ее на чашечку кофе и ненавязчивый разговор о чем-нибудь легком, не политическом. Увы, сейчас ситуация не позволяла даже подойти к девушке, и на то было по крайней мере два фактора: разговаривающий с ней друг испанца и сидящий сбоку от него самого Альфред. Вот уж кому не хотелось палиться.  — Мда, как скажешь. Ты для этого с братом и Германией поменялся, потому что хотел узреть воочию их свидание? — Глаза небесной бирюзы опасно блеснули в тени автомобиля и уставились на бинокль в руках испанца. Поняв, что разговор дальше пойдет на острых тонах, Антонио не нашел ничего лучше, кроме как впихнуть предмет в руки Джонса, а сам схватил бумажник и, одарив растерянного парня очаровательной солнечной улыбкой, отправился в то самое кафе. Альфред чуть было не выронил бинокль из руки — так резко дернулся вперед, пытаясь усадить спутника на место. Но Тони был решительно настроен перестать ломать эту комедию. Он дождался зеленого, перешел по пешеходному, затем ступил на тротуар. Кафе было в нескольких метрах впереди, завлекая посетителей невероятно приятной бежевой расцветкой и ароматом кофейных зерен. Поправив воротник белой рубашки, Испания отправил парочке молоденьких девушек воздушный поцелуй и сделал шаг по направлению к стеклянной двери заведения… …Как в следующий миг кто-то пронзительно закричал, нет, почти заверещал за его спиной «No-o!», и набросился на озадаченного южанина, сваливая того в полуголые кусты. Раздался треск, взвизг тех самых девушек и напуганное бормотание прохожих. А Испания лежал, распластавшись на сырой земле клумбы и потирал затылок, всячески ругаясь на придавившего его сверху Америку, который в свою очередь просто нелепейшим образом зацепился курткой за один из кустов и теперь брыкался и дергался, пытаясь освободиться. Заметивший суматоху из окна кафе Гилберт сначала не придал ей значению, потому что прямо напротив сидела куда более интересная персона. Но потом, когда Аня шепнула извинения и удалилась к кассе для дополнительными, от нечего делать прусс все-таки выглянул на улицу. Первым, что бросилось в глаза, оказался номер на подозрительно знакомой коричневой куртке, которая постоянно то появлялась, то пропадала из зоны видимости, сливаясь с переплетенными между собой тонкими ветвями кустарников. Следующей «в кадре» мелькнула нога с расшнурованным на ней ботинком, а за ней — кисть смуглой руки с парой пластырей на пальцах. И если поначалу Байльшмидт попытался назвать это всего-лишь случайным совпадением, которые так то обычно не происходят в жизни с такой частотой, то после высунувшегося из кустов голубоглазого блондина и громкого вопля с испанским акцентом, у прусса задергалось правое веко. Он схватился руками за голову и застонал так громко, что сидящая за соседним столом семья просто не смогла не обратить на него вопросительных взглядов.  — Oh, mein Gott… — Мужчина спрятал лицо в ладонях и попытался успокоиться, не сорваться с места и не пойти бить морды этим придуркам. — Да когда же это кончится?  — Что кончится? Аня появилась очень вовремя: именно в тот момент, когда Гилберт собирался уже наплевать на всё и пойти на улицу. Но с возвращением по-детски невинно удивленной Анны, с прусса словно вся кипящая жажда спала, как хрупкая маска с вечно улыбающегося на публике циркача. Он рвано выдохнул, в один глоток допил свой кофе и кивнул русской. Она тоже обратила внимание на беспокойных людей за окном и с вопросом во взгляде посмотрела на Байльшмидта. А что тот мог сказать ей? Пришлось импровизировать на месте во избежание еще больших травм.  — Какие-то педики набросились друг на друга у входа, чуть в кустах не… — замешкался и улыбнулся. — Ну, ты и сама понимаешь.  — Ужас какой. И это еще при свете дня. — Россия укоризненно покачала головой и присела за стол, явно огорченная происходящими у нее под носом вещами. В окно она больше не смотрела, зато Пруссия едва ли не ликовал от того, что всё ещё помнил старые страхи и причины отвращения русской. Сексуальные меньшинства были одним из таких. Он не смог не улыбнуться, краем глаза замечая ковыляющих обратно к машине американца с испанцем.  — Ja. Ещё какой ужас.