Cold Water

Однажды услышав шум вентилей вертолета, его уже нельзя было бы ни с чем перепутать. Ты просто знаешь этот звук, запоминаешь его и узнаешь из тысячи других. Иногда даже звуки, как запахи, могут оставаться как воспоминания, ассоциируясь с чем-то, как ностальгия. Джиён хорошо помнит, с чем связаны звуки вращающихся лопастей - со временем, в котором они ограничены, с запахом пороха, крови и пыли, с хваткой на плечах испуганных детей, криками женщин и видом трупов. Сейчас он врывался осознанием тщетности попыток заснуть. Время иссякло, пошли прахом все мысли о побеге, почему-то набежавшие в голову как стая саранчи. Желание сбежать, прихватив пацана, больше не казалась унизительно-трусливой, оно теперь было гениальной, надо было бежать, бежать и не оглядываться. Он пялился на спящего парня всю ночь, смотрел на его спокойное, умиротворённое лицо, не желая представлять, каким горестным оно станет, когда он выяснит правду. Пора было будить пацана. Эй, просыпайся, нам пора возвращаться в дерьмовую жизнь. Нет, дело не в твоем ночном признании в любви. Нет, я не бегу от проблем. Нет, мне, правда, жаль. Что он блять должен сказать? Было круто с тобой потусоваться здесь, ты вовсе не избалованная задница, каким я тебя представлял. Ты задница, но не такая капризная и мажорная, удачи тебе в жизни. Будь хорошим мальчиком и пожалуйста, когда твоя жизнь покатится в пизду, не умирай, ладно? Только, блять, пожалуйста, не умирай. Он тормошит его за костлявое плечо, пацан хмурит брови, дёргая рукой, нехотя выползая из сна. - Что происходит? -Сынри сонно озирается, потирая бледные со сна щеки. - Джиен? - Все в порядке, шкет, - Джи набрасывает на ссутуленные плечи одну из толстовок и помогает привести безумие на голове в порядок. Сынри застывает под прикосновениями и смотрит загнанным, побитым зверьком, не ожидавшим ласки. - Нам пора выходить. Твоя сестра здесь. - Что? - бормочет он, но не протестует и выходит на жалящий холод. Когда вертолет садится, Джиен сразу узнаёт в солдате, спрыгнувшем на заснеженную землю, Тэяна. Он помогает сойти на землю еще одному человеку, женщине, чьи руки заведены назад. Сынри сестру с такого расстояния не узнает, все еще стоит рядышком, греется о чужой бок и словно впитывает в себя ощущение присутствия Джи. Он смотрит на мальчишку, хочет его предупредить, он чувствует эту чёртову вину, она внутри и снаружи, окружает и поглощает, он хочет избавиться от неё, и вряд ли это можно сделать простым прикосновением, но Джи трогает его лохматую макушку, слегка притягивает к себе и молчит. Они идут к ним, к маленькому домику, где они провели неплохое время. Время, проведенное неплохо. Оно к ним больше не вернётся. Черин ступает еле-еле, прикладывая силы против порывов ветра, пряча лицо в высоком вороте парки. Тэян придерживает её и помогает выровнять шаг каждый раз, когда она спотыкается. На улице всё ещё темно, хотя по часам уже утро. - Нуна? - слабо произносит Сынри, но его зов подхватывает ветер и разносит едва слышимым шепотом по склону горы. - Что... Почему её руки...? Джиёну хочется сказать - не спрашивай. Только не меня. Только не о ней. Ты не хочешь этого знать. Ещё он не успевает схватить чужую спину в кольцо рук, удерживая, так что пацан буквально кидается вперёд, бросается словно в воду, и фантомным ощущением остается прохлада его рук на пальцах Джи. - Почему вы её удерживаете? - волосы Сынри беспорядком разлетаются в стороны, прядями прилипая к друг другу от подтаявших снежинок, он кричит, но голос его слаб и тих, в нем столько оттенков злобы и отчаяния, сонливость выветрилась из него с первыми порывами ветра. - Нуна, что с тобой? Ты ранена? Почему ты в наручниках?! Джиён просто проходит мимо, пока пацан отвлёкся, ко второму вертолету, приземлившемуся чуть поодаль. В нём его ждет команда с новым заданием, его обычная жизнь с постоянными переменными спасти-убить, его рутина и работа. Всё остальное он оставит здесь. И голос Сынри, разрезающий суматоху на сотни осколков - тоже. Сынри на него даже не смотрит, занятый сестрой, не обращает внимания, что Джиён уходит, даже не прощаясь. Ему нечего сказать этому парню, никакое прощание не скрасит разлуки, вряд ли теперь они увидятся. - Добро пожаловать назад, капитан, - улыбается Мино, подавая руку и помогая залезть в вертушку. Он все еще в чужой толстовке, легко одет и проснулся пятнадцать минут назад. Хорошо бы забрать вещи и закончить мелкие дела в крошечном домике, но видят боги войны, сил оборачиваться совсем не осталось. Все те овощи, которые они купили днём ранее, останутся нетронутыми тут, лекарства Сынри, его уколы и бесконечные худи и толстовки. Он словно сбегал, и, черт возьми, это было правдой. Он обернулся, порывы ветра бесновались, шум вентилей перекрывал даже собственные мысли. Он будет в порядке. Джиён уверен – даже если на это понадобится всё время этого мира, он будет. - Ли Черин обвиняется в коррупции особо крупных размеров. В покрывательстве виновных, помощи избегания наказания и в ложных обвинениях невиновных лиц. Это была чушь. Его сестра - да ни за что, он не поверит в этот бред собачий. Что несет этот человек? Он сам себя слышит? Черин была и остается самым честным ген.прокурором в истории Кореи. Сынри не один раз сам был свидетелем того, насколько сильно его сестра жаждала справедливости, она шла до талого, до последнего, вопреки опасности и угрозе как собственной, так и чужой жизни. Она, черт возьми, каждый раз рисковала лишиться головы, но стояла на своем, его хрупкая сестра, которая оставила личную жизнь где-то в другой жизни, чтобы нести справедливость в эту. Сынри даже не напрягся, все еще сидя на своем месте. Черин, закованную в наручники, увели на допрос, она лишь успела мазнуть сухими губами по его щеке, но не произнесла ни слова. Ее взгляд был потухшим, а лицо - серым и потемневшим. Сынри думал, что сестра просто напугана, но чего не было в ней, так это страха. Было лишь смирение. Она сдалась? - Что за бред, - устало сказал он. Прокурор До лишь усмехнулся. - Я хочу видеть Дэсона. Кан Дэсона. - Вы на допросе, господин Ли. - Тогда я требую адвоката. На это прокурор вновь лишь двинул губами в усмешке. - Как пожелаете. А до его прихода, не хотите ли поболтать на некоторые темы? - Я не идиот, чтобы отвечать без своего адвоката. И говорить с Вами желания никакого нет. - Хотите сказать, вы правда не знали о делах родной сестры? - недоверием на лице этого мужчины можно было разрушать города, он смотрел удивленно и немного зло, как будто деяния его сестры нанесли ему личное оскорбление. - Я знал о делах Черин, она всегда рассказывала мне все, ничего не скрывая. И уж точно не проворачивала за моей спиной никакие темные делишки, не устраивала подставы и никого не покрывала. Так что не пытайтесь меня разговорить. Но на удивление, мужчина не выглядел как человек, получивший исчерпывающий ответ. Он выглядел как пёс, почуявший кость. Сынри правда старался не паниковать. Ему сказали – все счета, относящиеся так или иначе к Вашей семье, с этого момента заблокированы. Ваш дом арестован. Ваше имущество больше Вам не принадлежит. Вы имеете право нанять адвоката (коррумпированному генеральному прокурору содействовать никто особо не горит желанием) или же мы предоставим Вам его сами. Вы имеете право молчать и все Ваши слова могут быть использованы против Вас. Кан Дэсон не приедет, есть ещё кто-то, кому бы Вы хотели позвонить? Он чувствовал себя загнанным в угол, каждый чёртов ответ у него отбирали, прежде чем он мог бы его произнести, и казалось, даже его выдохи делают хуже его сестре. Они говорили это – она виновна, она поплатится, сдавайся – так, будто всё уже было доказано и вариантов не было с самого начала. - Ну так? – прокурор До, в уже помятом костюме-тройке, допивал третий стакан с дешёвым кофе, когда Сынри почувствовал усталость от сидения. Он был всё ещё в толстовке, которую на него накинул Джиён, прежде чем к чертям улететь с того склона, которая уже пропахла сыростью допросной. – Вы признаёте, что знали обо всех делах Вашей сестры и самолично, без давления, участвовали в каждой её сделке? - О каких сделках идёт речь? – устало спросил Сынри. Он чувствовал, что они ходят по кругу. Да, он знал о её делах, он помогал ей быть на плаву. Разве за это сажают? – Черин-нуна всегда была за справедливость. Она выступала обвинителем в стольких делах и пересажала стольких чудовищ, уважаемый прокурор До. Чёрт возьми, Вам ли не знать? Взять хотя бы Министра иностранных дел, тем, кто посадил его за решётку, была моя сестра. Об этом гремели все новостные порталы, и сейчас, как Вы можете обвинять её в коррупции? Из-за этого жирдяя меня похитили, и я провёл в холодном подвале несколько недель! На неё постоянно давили, и не деньгами, блять, а настоящей опасностью! Меня похищали столько раз, мать вашу, я в школе столько времени не провёл, сколько по всяким складам, подвалам и лесам. И сейчас Вы говорите, что она покрывала кого-то? Мужчина перед ним – аккуратная стрижка, невысокий рост и большие, широко распахнутые глаза – впечатлённым не выглядел. Он стянул жилетку с плеч, оставаясь в светлой рубашке, и словно проигнорировав все горячие слова, просто растянул губы в ухмылке. - Это то, что знаете Вы, господин Ли Сынри. Мне очень жаль, - его ухмылка стала шире, заставляя Сынри скрипнуть зубами от досады и злости. – По словам Ваших друзей, друзей семьи и даже кое-кого из членов охраны, а также госпожи Ли Черин, Вы не знали ничего о её делах. Абсолютно ничего. Получается, кто-то из вас врёт. И мне, к сожалению, надо выяснить, кто. Сынри отодвинулся от стола, скрипнув железными ножками стула. Здесь было прохладно, он был тут непонятно сколько времени и от жалящего чувства странной опасности ему захотелось спрятаться. - Я не лгу, - исподлобья глянул он на мужчину, вызвав у него смешок. Свет мерцал, отвлекая внимание, Сынри сглотнул, стараясь не отводить глаз. – Я говорю правду. Моя сестра… - Хватит врать! – внезапно железный стол содрогнулся от силы удара. Сынри попытался вскочить, но лишь смог сдвинуть стул назад и отъехать вместе с ним. – Ты сядешь за решётку вместе с ней, если обо всём знал! Усталость от долгого сидения тут же улетучилась, уступая место страху. Он попытался, сглотнуть горькую слюну, но лишь закашлялся, загнанно глядя на мужчину, теперь излучавшего опасность. - Вы не смеете меня тронуть и пальцем, - выдохнул Сынри, поражаясь тому, каким слабым и ломким было его сопротивление. От этого сделалось гадко. - Поверьте мне, господин Ли, я могу тронуть Вас так, что Вы этого не забудете, а другие не узнают. - Почему вы не пытаетесь узнать правду? – Сынри сжал кулаки, вставая. - Правда такова, что тебя, пацан, всё это время обманывали, - прокурор До отошёл от двери, впуская ещё одного мужчину, который одним своим присутствием уменьшил размеры комнатки допросной до крошечных размеров. Стало душно и тошно. – Почему тебя умудрялись похищать каждый чёртов раз, когда дело касалось именно высокопоставленных чинов? Вокруг тебя было столько охраны, но всегда была лазейка, лёгкий путь тебя украсть. Неужели похитители нынче пошли такие, что могут и из дома выкрасть, из-под носа охраны, откуда угодно вытащить? - Мой друг… - Сынри подумал, что это чёртово стечение проклятых обстоятельств, всё играло против него. – Джинхван, он… - Он тут не при чём, Сынри. Тебе стоит хорошенько подумать и понять, что тебе важнее – твоя сестра в любом случае сядет. Но вот будешь ли ты жить дальше долго и неплохо, или ты сядешь вместе с ней за содействие, уже зависит от твоих ответов. Сынри не успевал думать о чём-то одном, он был вынужден раздумывать о нескольких вещах сразу. Это была подстава, не иначе. Как им объяснить, что его лучший друг всё это время сливал о нём информацию? Где он обедает, сколько часов он будет на занятиях, кем является его водитель. Абсолютно любую мелочь, всё. Сбитый уголок нижней губы треснул от удара, Сынри слизнул каплю крови и отвернулся от чужой, расплывающейся от слёз, рожи. Бровь пострадала больше, он почти ничего не видел заплывшим глазом. В тесной комнатке даже его крики отражались монотонным эхом, он считывал удары сердца, раз-два-три, каждый третий повтор ожидая удара, но он наступал на удивление всегда, блять, неожиданно. Сбитые костяшки проехались по скуле, сдирая кожу, Сынри не смог сдержать вскрика и от силы удара повалился на пол. Прокурор До отодвинул лишнюю мебель назад, расстегнул верхние пуговицы кипельно-белой рубашки и присоединился, выпинывая весь воздух из лёгких. Его начищенные туфли запачкались в брызнувших каплях крови, но мужчину это не волновало – подошва его итальянских туфель здорово выбивала надежду из сердца и мысли из головы. Сынри больше не пытался отползти, лишь коснувшись виском холодного пола и закрывая глаза. Кажется, он останется здесь навечно, они хотели от него ответы, но какие-то другие, не те, которые у него были. Он знал лишь то, что знал, ничего нового за это время в его голове не появилось, он ничего не вспомнил и не проснулся от этого кошмара. Чего хотели эти люди? Чтобы он признал свою драгоценную сестру – преступницей? - Ты хоть представляешь, сколько невинных жизней она разрушила? Понадобились долбанные годы, чтобы сложить все цифры, - До склонился к нему, его движения были буквально как у мафиози и даже его скошенная набок губа, словно списанная со сцены фильма. Другой, рослый мужчина плотной массы, в основном бил и молчал. – Начинается дело, тебя похищают, она плачется и вопит, что ей угрожают, и что именно обвиняемый приложил свои руки в твоей пропаже, появляются улики и вот, она уже герой. Тебя быстро находят, возвращают, и ты снова ходишь на занятия и к психологу. Не думаешь, что это происходило слишком часто, чтобы быть совпадением? На что намекал этот человек? Что нуна сама же и похищала его? - Ты рехнулся? – морщится он, пытаясь приподняться на дрожащих руках. – Ты слышишь себя, мудак? Зачем ей было бы это делать? - Ты ещё не понял? – улыбается он и эта улыбка, чёрт, она самое ненавистное зрелище, что угодно лишь бы стереть её в хренов порошок. – Она стала генеральным прокурором далеко не просто так. Она сажала тех, кого ей указывали, вот и всё, вот и весь путь до кресла ген.прокурора. - У тебя даже доказательств нет, мудак, отвали от неё. - Тебя находили, где бы ты ни был. Никогда не ранили слишком сильно, не пытались убить, а просто держали как сувенир, а в нужное время просто находили в любой точке земного шара. Сынри чувствовал, что на грани. Он был измотан, слаб, его знобило. Зрение туманилось и язык плохо слушался. Но так хотя бы он видел довольную рожу этого сукина сына, что разбил ему всё лицо и тело, не так чётко. - Ты посидишь пока в камере, подумаешь о своём поведении и думаю, к утру следующего дня будешь готов со мной поговорить. Будем ждать адвоката? Денег у тебя всё равно нет, а так мы хотя бы предоставим тебе государственного. Даже думать не хотелось, как обращались с его хрупкой сестрой, раз так не церемонились с ним. Хотелось её увидеть. Он верит ей, он бы даже спрашивать ни о чём не стал, её просто подставили. В камере его заперли одного. Кровать была жутко жёсткой, но даже на ней было приятно просто полежать. Грязные простыни приняли его почти ласково и тепло, он уткнулся в плохо пахнущую подушку, рыча в неё и пытаясь не расклеиться. Всё шло наперекосяк. Ему не давали поговорить с Дэсоном, единственным близким человеком хоть с какими-то связями, не давали увидеться с сестрой, не давали телефон, не давали даже секунду на мысли и размышления. Сейчас в его голове рой беспорядочных предложений, кто бы мог это устроить, затих от усталости. - Я здесь, - Джиён совсем непривычно ласково касается обнажённой кожи на шее, прикасаясь к нему мягко, становясь рядом и его запах как будто разгоняет туман проблем. Сынри тянется к нему сквозь боль, сквозь ощущение страданий во всем теле. - Я рядом с тобой. - Будь со мной, - слабо молит Сынри. Ему так больно, что нет сил говорить и шевелиться, но Джи рядом, он делится теплом и почти сказочной лаской. Единственно-важное, необходимое, смертельно-нужное – его присутствие. Он словно разгоняет тучи, освещает эту темень, Сынри тянется к нему в поисках тепла, в поисках помощи. - Буду, я клянусь, - Джиен трогает уголок его губ своими губами и ощущение безопасности рассеивается как снежный вихрь - Сынри просыпается. Была всё ещё ночь, сырость застыла даже в горле, он ничем не укрылся и совсем замёрз. Когда он попытался нащупать одеяло на кровати, то ничего не нашёл. Сжав в пальцах простыни, он сильно зажмурился, пытаясь вернуться в сон, в котором он на миг, на короткое мгновенье почувствовал себя в безопасности, почувствовал, будто спасение придёт к нему. Но тот сон больше ему не снился. Как бы сильно он этого не желал, как бы сильно он не пытался попасть назад, в тот чудесный мир, он не мог. За все дни, которые он провёл за решёткой, Джиён больше ему ни разу не снился. Он оставил его даже во снах. Тогда, они ведь даже не попрощались. Сынри разбудили рано утром, накинули на него тёплую вещь и вытолкали на улицу. Джиён не сказал ему – прощай, увидимся, до скорой встречи. Он ничего ему не сказал. Как будто эти дни, как будто все те слова Сынри о глубокой привязанности – ничего не стояли, были как медная монета, на которую ничего не купишь. Он даже не позволил Сынри ему что-то сказать. Несмотря на боль от дыры в груди, Сынри был благодарен. Он спас его. Спасал каждый раз, когда был так нужен, приходил к нему – снова и снова, всегда, никогда не отворачивался, протягивал руку помощи и говорил, что пока он здесь, Сынри будет в порядке. Его не было сейчас – и Сынри был не в порядке. Его жизнь была в грёбанном аду. И сил справиться со всем этим совсем не хватало. Вряд ли Джи мог себе представить, как сильно он был ему нужен. Не представлял, как Сынри его ждёт прямо сейчас, ждёт, как дети ждут чуда, зовёт его как настоящее спасение, единственно-нужное, как землю под ногами. Даже прыгая с обрыва в ледяную воду, он не нуждался в нём, как сейчас. - Эй, пацан, - лязг алюминиевой посуды по каменистому полу отдался болью в голове. Сынри разлепил слипшиеся веки, больными глазами глядя на мужчину за решёткой. – Вставай. Руки и ноги, которые он не смог накрыть тяжёлой подушкой, одеревенели от холода. Встать получилось не с первой попытки, но он знал, что еда в ржавой посудине не стоила его попыток сесть. Но этот человек терпением не отличался и предпочитал, чтобы нарушители закона вставали, когда он с ними разговаривает и предлагает пищу. Сынри благодарно кивнул и поднял с пола свой завтрак. - К тебе пришли. Ешь и я поведу тебя в переговорную. Ему было плевать. Он был тут не первый грёбанный день, надежда, что это Дэсон пришёл вытащить его, растаяла как снег сентябрьским утром ещё на той неделе. Кан не приходил, не пытался с ним связаться, не спешил разобраться с тем, какое дерьмо произошло с жизнью ген.прокурора и его семьёй. - Ешь, мать твою, быстрее. Что ты как беременная мадмуазель смотришь на свою еду? Тошнит тебя от неё? Сынри сел на свою постель и просто начал запихивать в себя слипшиеся остатки еды. Он знал, что с ним обращаются самым ужасным образом не просто так, они ждут, что он расклеится и сдаст свою сестру с потрохами. И если они думают, что оставляя его без нормальной еды и тёплого пледика, подоткнутого со всех сторон его постели, они устраивают ему филиал ада на земле, то они чертовски ошибаются. Каждый его день здесь начинался одинаково паршиво – его будили ни свет ни заря, заставляли есть паршивую еду, и даже не позволяли голодать, стояли рядом и глумились, пока он отходил с туалет справить нужду, тащили его в переговорную на встречу с прокурором До, от вида которого уже буквально тошнило, и по желанию – избивали или избивали. Ссадины на лице уже даже не заживали. В первое своё утро здесь, когда ему сказали, что к нему пришли, он почти расплакался от облегчения. На минуту он поверил, что не заслужил всего этого, что с ним не могли так обращаться, это была чёртова ошибка, и все эти люди жестоко поплатятся за то, что тронули его, младшего брата не последнего человека в стране. Но стоило двери в ненавистную комнатку распахнуться, как он понял, что никогда ещё так не ошибался. Это было больнее кулаков, сбитых об его лицо, больнее вида лица его заплаканной сестры, больнее удара об ледяную воду. Лучше бы он тогда утонул. - Как спалось, Сынри? – прокурор До, в костюме-тройке, в белоснежной рубашке и со стаканом дешёвого кофе из автомата, не заставил себя ждать. Он был уже тут, как и каждое грёбанное утро. – Надеюсь, ты не замёрз? Сынри прошёл вглубь комнатки, на своё место, на свой железный стул, холодный как и всё тут. Сел, выпрямил спину и сложил перед собой закованные в наручники руки, собираясь молчать и просто пытаться отключиться. Иногда ему хотелось, чтобы его ударили так сильно, чтобы, в конце концов, он просто впал в кому и никогда больше не просыпался.

***

Джиён пытается не загоняться. Не думать, выкинуть из головы, пока спускает пули, почти не прицеливаясь и вырубая молодых мужчин с автоматами. Но каждый час каждого дня он весь соткан из вопросов и отсутствия ответов. Он солдат, нет вопросов, есть только приказы, и те, что дают ему – он выполняет молча. Это то, ради чего он здесь находится. Спасать, убивать, выполнять приказы. Невиновные не должны страдать, это он знает на твёрдую пятёрочку, это то, чему он учит своих бойцов – сначала спаси, потом убивай. И сейчас он не знает, в порядке ли шкет. Да ладно, навряд ли в порядке. Наверное, он сейчас мечется в поисках выхода, пятого угла, способы обратить время вспять, всё исправить. Его жизнь катится к чёртовой матери, не надо от него ожидать полной посещаемости занятий и плаванья по субботам. Прошло только две недели, для заживления любой раны нужно время, а для такой сквозной дыры так и вовсе всё время мира. Наверняка он устраивает те ещё истерики Дэсону, таскается к сестре каждый божий день и отказывается есть свою мажорскую еду. У богатых засранцев даже тяжёлые времена переполнены лоском и роскошью. Остаётся надеяться, что он не пытается голодовкой или попытками самоубиться об стены дома, что-то кому-то доказать. Надо просто его проведать. - Когда мы вернёмся с Сеул, - говорит он Ханбину, державшему на мушке одного из террористов, всё ещё остающегося в сознании, пока Джи разрезал толстые верёвки, сковывающие четырёх укутанных арабских девушек, похищенных из родных домов. Они скрывают лица, но слёзы мочат их тряпки и они почти задыхаются от пыли и грязи, пока Джи грубыми ладонями заставляет их встать. – Я возьму несколько дней на отдых. - Как скажете, капитан. - Заменишь меня? - Не вопрос, - Ханбин не улыбается, но его голос заметно смягчается, когда он обращается на английском к напуганным девушкам, жмущимся друг к другу. Чжунэ волочит тела с разных концов небольшого каравана в одну кровавую кучу, ступая по горячему песку и болтая о чём-то с ребятами из спецназа Соединенных Штатов, хмуро им что-то наставляя. Из всех его ребят, Чжунэ тяжелее всех находил общий язык, когда им приходилось работать на чужой территории с ребятами других отрядов. Солнце здесь пекло просто адски, Джиён вытер пот на шее под повязкой, выдыхая горячий воздух жаркой пустыни, с прищуром глядя на склоны песка. Им было пора возвращаться назад, домой.