Драббл-альбом

Хогвартс отстроили удивительно быстро. Восстановили всё, вплоть до разодранных оборотнями гобеленов домерлиновых времён, и это совершенно нелогично, абсолютно бессменно и тотально нелепо раздражало Гарри. Он не мог объяснить, в чём конкретно была проблема: в том, что он до сих пор просыпался по ночам от фантомных криков; то, что в памяти всё ещё алыми лужами крови были обведены тела товарищей; или то, что Хогвартс - был ли он могучим замком или могильником - оставался ему домом, и больше идти было некуда? Гарри и сам не знал. Но факт оставался фактом - седьмой курс, на который они все зачем-то вернулись после войны, стучал его по нервам отбойным молотком. Отдушиной для него теперь был не круглый кабинет бывшего директора в тёплых тонах и с мирно посапывающим Фоуксом, не уютное кресло в гостиной Гриффиндора, даже не кабинет Римуса, где раньше Гарри мог часами беседовать с профессором о юных годах своих родителей, - теперь найти покой, вздохнуть, наконец, полной грудью после назойливой помпезности замка получалось только в Астрономической башне: разнесённая по кирпичикам валунами великанов, даже магия не в силах была вернуть ей первоначальный вид. Заваленная хламом, обломками стекла и кем-то запасливо сложенными старыми балками, она была единственным напоминанием о том, что за безумие царило здесь всего пару месяцев назад. Была единственным памятником - эхом войны - докатившимся до ничего пока что не знающих первокурсников. Именно в Астрономической башне Гарри впервые со Дня Победы встретил Драко. Увидев его тогда, он замер у полуразрушенной лестницы, не в силах пошевелиться. Это не мог быть Драко, не должен был быть, только не он!.. Гарри хотел развернуться, хотел убежать туда, где его никто не найдёт - спуститься, что ли, в тайную комнату? Свернуться в груде костей василиска и просто не думать. Не жалеть. Не болеть... Но Драко был быстрее: услышав шаги, он вскинулся, круто развернувшись к нему. На лице в свете звёзд сверкали дорожки слёз, руки тряслись, а глаза были настолько широко распахнуты, что Гарри сильно сомневался, что Драко вообще что-то видел. – Гарри, – выдохнул он, – Поттер! — и бросился к нему, грациозно лавируя между грудами старых книг. – Прячься, беги, скорее! Они идут за тобой, они ищут тебя! Палочка уже у них, нельзя, чтобы Лорд... Нельзя, Поттер... Гарри тогда с трудом, но удалось его успокоить. Печальная эмпатия, пинок понимания прямо под сердце, он прекрасно знал, каково это - чувствовать, что война ни черта не закончена, что победа была лишь сном, сладкой мечтой, желаемой всем сердцем. Тем вечером они с Драко долго сидели вдвоём на тех ступенях, дыша ставшей такой родной атмосферой разрухи. Немного говорили - точнее, стоило Драко успокоиться, и они не говорили вообще - но когда Гарри пришло время возвращаться в спальню, на тихий вопрос «Придёшь завтра?» он просто кивнул. Так всё и началось. Сразу после своих занятий Гарри бежал в башню, где его уже ждали и частенько не отпускали до самой полночи: Драко говорил обо всём и ни о чём, саркастично, едко, но беззлобно шутил, даже помогал с конспектами по Зельеварению, хотя, конечно, это случилось не сразу. Первым, что он сказал Гарри, на третий день его визита, было: – Не думал, что увижу столько первокурсников на Слизерине, – поймав удивлённый взгляд в ответ, Драко лишь пожал плечами. – Думал, факультет и вовсе распустят. Гарри неловко пнул лежащий рядом камень. – Война всех учит быть осторожными, изобретательными и в какой-то мере эгоистами, – честно ответил он, сцепив руки в замок. – Если бы нас, вернувшихся, проверили шляпой, ты бы удивился ещё сильнее. Драко долго задумчиво на него смотрел, а затем неожиданно улыбнулся. – Пожалуй, ты прав, Поттер, – вздохнул он, отворачиваясь навстречу ветру. – Ты прав. – Гарри, – улыбнулся тот в ответ. – Зови меня Гарри. Сентябрь пролетел незаметно. Хотя, разумеется, это было ложью. Гарри, возможно, не многое усваивал из школьной программы, зато все их разговоры с Драко мог пересказать в подробностях. О чистокровной жизни. О странных змеях, ползающих вокруг него каждый день рождения. О трусливом отце и слишком смелой матери. О том, что творилось за дверьми подземелий Хогвартса. О тихом, по-своему извращённом веселье слизеринцев. О мечтах. О надеждах (и их потере). О мире. О войне. О жизни и смерти. (– Я его чувствую иногда, – однажды сказал Драко, раскачиваясь на каком-то троссе, как на качелях. – Профессора. Северус был... Он был таким сильным. Я чувствую его здесь, – Гарри невидящим взглядом смотрел в простирающуюся под башней ночную пропасть, до боли сжав ржавую ограду. – Он простил, Гарри. Он всегда всё прощал.) Гарри и сам помогал Драко, разумеется. По крайней мере, ему хотелось в это верить: в эти "трансы войны", как Драко сам их окрестили, он впадал по меньшей мере дважды в неделю, и Гарри всегда его вытаскивал, снова и снова рассказывая, как храбро его спасла миссис Малфой, как смело сам он бросил ему палочку, как им удалось победить, всем им. Включая Драко. Он всегда был исключением из всех правил Гарри: легко вызывал ярость в первые годы знакомства, оголял эмоции, выводил на честные (пусть и гневные) слова. Когда Драко с лёгкостью мотылька вспорхнул с пьедестала школьного врага на пьедестал одного из лучших друзей, Гарри даже толком не удивился. Удивился он, когда понял, что на этом пьедестале Драко стоял на одной ноге, балансируя на самом краю непроглядной тьмы оврага, название которому Гарри пока что не готов был дать. Так же бесследно прошла первая половина октября. Гарри даже начал потихоньку приходить в себя - перестал в особо плохие дни взрывать Бомбардой доспехи в коридорах - но одним "прекрасным" днём хрупкое самообладание всё же лопнуло: – Бал! Решили объединить Бал Всех Святых с церемоний награждения героев войны! – он бросил сумку прямо на пыльный пол, напоследок ещё и пнув её. – Нет, ты это слышал? Драко тихо фыркнул, беззвучно спрыгнув с подоконника. – Не слышал, конечно, мы же в разных Хогвартсах живём, – закатив глаза, он улыбнулся. – Не сердись на них, Гарри. Все, кроме тебя, этому решению рады - поверь, я знаю, – Драко забавно дёрнул бровями, и Гарри машинально улыбнулся уголками губ. – Я всегда считал, что нужно праздновать жизнь, а не скорбеть о смерти. Дай им эту возможность. Гарри ничего не ответил, лишь тяжело вздохнул и грузно осел на грязные ступеньки. Они сидели в комфортной тишине достаточно долго, каждый в своих мыслях, и Драко первым нарушил этот покой. – Уже решил, кого пригласишь на бал? Гарри почувствовал, как румянец пополз вверх по груди. Вмиг вспотевшими ладонями он нервно потёр шрам. В голове всплыл недавний диалог с директором МакГонаналл, когда Гарри, по какой-то своей причине последним остался в кабинете Трансфигурации. – Я знаю, куда вы ходите по вечерам, мистер Поттер, – сказала она тогда, вкрадчиво смотря на него поверх очков. – Не в моём праве вам это запрещать... Но, прошу, будьте осторожны. Вы и так потеряли достаточно дорогих вашему сердцу людей, чтобы вам его разбили снова. Гарри тогда криво улыбнулся, накидывая лямку сумки на плечо. – В том вся прелесть Драко, директор, – сказал он, шёпотом добавив: – Его я потерять не смогу. Крепко зажмурившись, Гарри вынырнул из воспоминаний, а затем распахнул глаза, натыкаясь на любопытный, искрящийся потаенным весельем взгляд Драко. – Я... – начал он. Замолчал. Тяжело вздохнул. Поспешно вытер влажные ладони о брюки. – Я, вообще-то, подумал... Может, мы... Может, можно... Драко, ты пойдёшь со мной на Бал Всех Святых? Драко удивлённо моргнул, а затем улыбнулся той спокойной, печальной улыбкой, которую Гарри одновременно обожал и ненавидел. – О, Гарри, – тихо сказал тот, вытянув руку: Поттер шумно вздохнул и задержал дыхание, решив, что Драко сейчас коснётся его щеки, но вместо этого смахнул клубочек пыли, повисший у Гарри в волосах - единственное касание, которое он себе позволял, – с удовольствием бы, но я уже пригласил на бал другую. Гарри осоловело хлопнул ресницами. – Другую? Кого? Драко, по-прежнему улыбаясь, сжал губы в тонкую ниточку. – Ты не представляешь, скольким я обязан мисс Миртл Уорен. Знаешь такую? Милейшая когтевранка. Гарри рассмеялся, чувствуя, как напряжение покинуло его тело также стремительно, как появилось. Той ночью он так и не вернулся в спальню. Они проговорили до самого рассвета, и Драко впервые за всё время их общения проводил Гарри на занятия, пугая встречавшуюся на пути малышню яркой меткой, навечно выжженой у него на предплечье. И если бы кто-то спросил у Гарри, понравился ли ему тот самый бал, тот бы сам удивился искренности своего ответа - очень. Нет, он не танцевал, не пировал, не смеялся и не вёл светских бесед с шишками из министерства. Если совсем уж честно, после награждения ветеранов орденами Мерлина, он весь вечер провёл в тени колонны Большого зала, наблюдая за тем, как чуть поодаль от основной толпы в беззвучном танце кружились Драко и Миртл - крайне смущенную, но явно довольную гордую девушку вёл партнёр, галантно пристроив руки там, где было прилично держать юную даму. Драко улыбался ей, искренне и беззаботно, и Гарри улыбался тоже, сжимая в руках бордовую коробочку с орденом. Куда дел свою собственную, он не помнил, да и это было не так важно: осторожно приоткрыв футляр в очередной раз, с трепещущим сердцем снова прочитал «Драко Люциус Малфой. Пал в Битве за Хогвартс 02.05.1998 гг. Орден Мерлина II степени. Награждён посмертно». Крышка футляра хлопнула, повинуясь пальцам, и Гарри снова перевёл взгляд на двух веселящихся призраков, кружащихся теперь у всех над головами. Откинувшись на колонну, он улыбнулся. На следующий бал Драко точно пойдёт с ним.