Обо всём и ни о чём

Холодно. Это не тот холод, который накрывает разом, словно волной. Этот холод ненавязчивый, что сразу и не понимаешь, что замерзаешь. Холод проникающий под кожу, пробирающий до костей. Мысли, пробивающиеся сквозь сон, ленивые и нерасторопные, как холод медленно расползающийся по телу, сковывающий душу и, кажется, он вот-вот заставит кровь застыть в жилах. Наверное, именно так и умирают от холода. Эта мысль тоже очень неспешная, с ленцой, потому что сейчас умереть кажется проще, чем привести в движение хоть один мускул своего тела. Он не считает себя ни оптимистом, ни пессимистом, просто когда-то, возможно совсем недавно, так думать стало проще. Его карьера достигла своего апогея и неуклонно в нем прибывает. Всегда на виду, в центре внимания. Всегда улыбаясь и внушая доверие. Притупляя страх, даря уверенность в завтрашнем дне. Это настолько стало неотъемлемой частью всего, что только так: закинув ноги на стол и погрузившись в дрему в собственной холодной ко всему в ней происходящему квартире, он может дать возможность отдохнуть своим лицевым мышцам и всему своему существу. Только тут он может расслабиться настолько, что становится полностью равнодушным к остановке жизненных процессов собственного тела. Он услышал, как кротко скрипнула дверь и мягкой поступью в комнату ворвался кот. Заприметив его, своего человека, кот в один прыжок взобрался и устроился у него на животе. Когда-то он дал коту имя Шинсо, потому что, опять-таки, когда-то по абсолютной глупости влюбился в носителя данного имени - Хитоши. Но после решив, что это делает его глупость весьма очевидной и красноречивой, стал звать кота Со. Шинсо привлек его внимание. Воздействием. Холодный, отстраненный, принуждающий. И при этом такой небезразличный, полный не выказанного стремления. Он захватил его волю на арене. В итоге от квирка он освободился, от его носителя - это вряд ли. Не сказать, что после фестиваля ему не о чем было думать, как бы не так, голова регулярно была забита достаточным объемом информации, но и это не мешало ему обращаться своими мыслями к Хитоши, который успешно покорил его упрямую сердечную мышцу. И если бы его сейчас спросили за что он ударил Шинсо на арене, он, вероятно, сказал бы, что ударил, повинуясь предчувствию, преждевременное отмщение за невозможность освободиться от его влияния полностью. Сквозь сон он почувствовал покалывание в пальцах ног и неспешно пытался разобраться, то ли ноги свело, то ли это результат того, что они замерзли. Кот на животе потянулся и вновь свернувшись утробно замурчал. Со, стоит заметить, весьма чуткий кот, который всегда заботится о его хара*, выбирая место для лежанки там, откуда предки посредством харакири эту самую душу и выпускали. Обнажали, так сказать. Но это, видимо, добросовестная плата за однажды спасенную душу кошачью. Он уже и не помнит, что это было за задание, но никогда не забудет маленькое запуганное жизнью существо, которое он выловил из канализации. Ведь то, что смотрело на него испуганными синими глазами в ту пору было эхом самого себя сегодняшнего. Кот, получив имя и дом, познал все возможные прелести кошачьей жизни и заполнил своим присутствием пространство. Теперь в квартиру, что служила местом ночлега, хотелось возвращаться. Отвоевав для себя одну из подушек, Со всегда спит рядом. Но чаще всего мурчащий сожитель - любитель устроиться поудобнее, предпочитает не упускать открывшейся возможности, и ложится не на подушке, а как следует вытянувшись разваливается на нем. Сквозь все ту же одолевающую его дрему, он поймал себя на неспешно скользящей мысли, что подобные настроения ему не то чтобы свойственны, на них попросту не остается времени. Откуда бы им взяться сейчас？ Вновь раздался сухой скрип, дверь отворилась, и в голову закралась мысль, что кот у него всего один. Вот он - окружает теплом его хара. Легкая поступь и на его плечи ложится плед, слишком уютный и теплый, а губ в поцелуе касаются чужие сухие, но мягкие губы. Он улыбается сквозь сон, радуясь тому, что ему хватило глупости и смелости признаться в своих чувствах после выпуска. Наибольшего провала в своей жизни он вряд ли припомнит. Он говорил очень много и невнятно, явно забыв, что между словами можно дышать. Его признание плавно перетекло в рассуждения на темы абсурдности происходящего и грошовой вероятности положительного исхода случившегося. Он говорил и говорил, а замолчал лишь тогда, когда Шинсо применил на нем свой квирк. Он стоял и не двигался, а Хитоши оставлял на его губах легкие, едва ощутимые поцелуи. Самое немыслимое, это то, что, отдавшись на растерзание охватившему его холоду, он готов был об этом забыть. Забыть и, возможно, никогда не вспомнить. Проваливаясь в крепкий и безмятежный сон под теплым пледом, он подумал о том, что у очередного Злодея оказался совершенно дурацкий квирк, впрочем, как и его последствия.