Обо всём и ни о чём

      - Я бы рассказал тебе сказку, о мальчике. Плохом мальчике. Он и сам об этом знал. Он не получал подарков к новому году и рождеству и был лишен того, чем гордились остальные - у него не было родителей. Катсуки смерил обращающегося к нему мужчину взглядом, явно говорящем о том, что из него хреновый сказочник, а рассказчик и того хуже. Но взгляда оказалось мало, чтобы заткнуть говорящего, а на большее не имеется возможностей.       - Рассказал бы, но не буду. Сказка, разумеется, захватывающая, но не для тебя. Ты не поймешь и не оценишь. Кто он такой, Катсуки если и не знает, то точно об этом догадывается. О нем ходит много слухов. За глаза, а это в полиции и теперь во всем городе, его прозвали Кукольник. О нем мало что известно, но они это самое “мало” знают. Понаслышке, но из достоверных источников. Его чураются, стараются не произносить его имя, веря в нелепые слухи, что именно оно и становится первой связующей тебя с Кукольником нитью. О коллекции живых кукол известно не всем. Но тем, кому известно, хотелось бы об этом забыть. Полиции однажды удалось напасть на след Кукольника, но в последний момент они упустили его. Все, кого они надеялись спасти, оказались отравлены. В последствии, их, как Героев, пусть и не лицензированных, ввели в курс дела. Но вариант: предупрежден - значит вооружен, не то чтобы очень и рабочий. Как результат, этого оказалось недостаточно.       - Тогда, возможно, стоит рассказать тебе о мальчике, который имея то, что делало его нормальным в глазах общественности, это нормальное ненавидел? Пожалуй, и это тебе придется не по вкусу. Катсуки стиснул челюсти с такой силой, что заскрежетали зубы. Он бы и сам мог рассказать сейчас этому куску дерьма сказку о мальчике, у которого с рождения все получалось слишком хорошо. Не прилагая особых усилий, с легкостью. О мальчике, которым всегда восторгались, которого хвалили. О том, кто всегда был лучшим и не намерен опускать эту планку. И именно это так возвысило его самооценку, что она разве что не пронзила небеса. Рассказал бы, но от этого сейчас нет никакого проку. Никакая самооценка, ни стремление к первенству сейчас не могли стать его карающим оружием, потому что сам он словно изваяние на постаменте своего позорного превосходства. На нем форменная спортивная одежда UA, кандалы и намордник - все как в тот день. На шее медаль за первое место, а под ногами пьедестал, тот же самый или один в один, как тот к которому его приковали на награждении по случаю завершения спортивного фестиваля. Его победоносное поражение запечатлено и увековечено. И он сам стал частью памятника себе. А Кукольник, за то и обзавелся данным именем, что жертвы его, словно куклы в коллекции психа. Он создает себе игрушки, воссоздавая образ, привлекший его внимание и материалом становятся люди. Кто-то, впоследствии, просто украшает собой пространство, кем-то, на правах обладателя, играют. Что это за игры, Катсуки предпочитает не думать. Он старается не смотреть по сторонам, ему вовсе не хочется знать, частью какой коллекции он стал. Ему вполне хватает слышать. Слышать звон цепей, болезненные стоны, невнятные мольбы о помощи. Слышать безнадежность происходящего и давиться своей невозможностью что-либо предпринять.       - Я решил, расскажу тебе сказку о мальчике, который оказался не в том месте, не в то время. Кукольник растянул губы в улыбке и закинул руку, сидящего на его коленях парня, на свою шею. Эту сказку Катсуки слушать особенно не хочется. Он впился взглядом в Кукольника. Тот, растягивая губы в мерзкой улыбке, не сводит взгляда со своей игрушки. С его обветренных потрескавшихся губ срывается, как кажется Катсуки, горячее сухое дыхание и опаляет бледную кожу парня. Кожу Деку. Неудачника, добавил бы он, но ровно в той же степени неудачником сейчас является и он сам.       - Ты готов слушать эту сказку？ Мужчина осклабился и уткнулся носом в шею Деку. Тот даже не дернулся. Руки его висят плетьми, одна вдоль тела, другая на шее его пленителя. Бакугоу подался вперед и его возмущенный протестующий рык заглушил звон цепей и надрывный бесцветный смех их мучителя. Бакугоу не сводит взгляда с своего вечного раздражителя и все его существо содрогается от того, что не находит в этом безвольном теле признаков жизни и прежнего упрямства. Он закусывает губу, ощущая во рту слишком знакомый металлический привкус. И это отрезвляет. В его напичканном раздражением и злостью сознании просыпается страх. Не за себя. Осознание этого словно бьет под дых, выбивая из легких воздух. Ему страшно видеть Деку таким - не способным к сопротивлению. Это не то к чему он привык. Даже будучи слабым, Деку шел наперекор, проявлял участие и демонстрировал свой покладистый, но дерьмовый характер. Упрямство, Катсуки уверен, у того в крови. Именно поэтому он и без постороннего участия, пусть и примерно, но представляет себе, что произошло. Мидория Изуку, этот чертов задрот Деку, гребанный искатель приключений на свою тощую задницу... Катсуки более чем уверен, что после того, как он не явился на занятия и выяснилось, что и в общежитии при академии его след простыл, этот чертов ботаник кинулся к нему домой. Там, разумеется, он смог услышать только то, что он, Катсуки, сейчас там, где ему и положено быть - на занятиях в академии. И, надо полагать, именно в этот момент Деку перемкнуло. Он пришел к определенному выводу, что и столкнул его в последствии нос к носу с Кукольником. Как и к какому выводу он пришел, для Катсуки остается не совсем ясным, потому что у Деку своя, извращенная, логика. Но даже не это сейчас важно. Катсуки проследил взглядом за крючковатыми когтистыми руками, блуждающими по телу Деку, и нервно закусил губу.       - Он хороший мальчик, - истязатель вновь потерся носом в районе сонной артерии и, запустив руку в темные волосы, дернул, запрокидывая голову Деку назад, - слишком хороший. Ты любишь сказки про хороших мальчиков？ Катсуки не любит. Не только про хороших мальчиков. Он не любит сказки в принципе. Все это ложь. Сопливые грезы неудачников. Но здесь, он это понимает, сказки, в основу которых легли реальные события. И сказок этих в арсенале этого психа, равно, если не больше, количеству клеток в этом помещении. Сказки, сочиненные больным воображением и претворенные в жизнь этими скрюченными руками, что все больше ассоциируются у Катсуки с лапами хищной птицы. Той, что вцепившись в свою жертву, уже никогда ее не отпустит. Да и сам он тоже похож на птицу. Крючковатый нос и лохмотья черных одежд услужливо добавляют ему схожести. И сейчас Бакугоу отдает себе отчет в том, что не может отвести взгляда от игры этой хищной птицы. Кукольник обдал дыханием шею своей игрушки и прикусил Деку за ключицу. Катсуки нервно сглотнул. В месте укуса алыми бусинами выступила кровь.       - Пожалуй, начнем. - Вступил Кукольник, и Катсуки невольно обратился в слух, цепляясь взглядом за оголенные участки усыпанного веснушками бледного тела. На коже, после каждого касания, оставались легкие отметины оставленные когтями. - Сказка о том, как судьбы, одного плохого мальчика и одного хорошего, переплелись. - Кукольник замолчал, выдерживая паузу, что, как понял Катсуки, должна подогреть интерес. - Имя, которое дали мне в городе хорошо, но не дотягивает. И не думай, это вовсе не жалобы. Но, все же, я предпочту именоваться пупенмейстером, пусть и не звучно, зато смысл глубже, проникновенней. Я ведь не создаю кукол, вы всегда были ими. Но Я - ваш король. Так что жалуйте и не жалуйтесь. Что же касается этого маленького героя в моих руках… Ему повезло стать избранным. Я его заметил. Он привлек мое внимание и поплатился за это, заняв почетное место в моей коллекции. Кукольник провел когтем по коже, глубже впиваясь в нее, вспарывая. Бакугоу поймал себя на мысли о том, что шрамов на этом, и правда не очень большом теле станет больше. Тех шрамов, которые Деку будет раздирать, ненавидя себя за то, что появились они не в борьбе за чью-то жизнь, не в попытках стать сильнее, а из-за собственной беспечности. Он смотрит на Деку и ловит себя на мысли, что не может отвести от него взгляд. Осознает, что его совершенно не устраивает происходящее. В голове бегущей строкой транслируется навязчивая мысль, во что бы то ни стало, оторвать этому куску дерьма руки и нафаршировать его ими же.       - Не нужно так на него смотреть, ты меня слышишь? - Кукольник, поймав взгляд Бакугоу, вскидывается, переходя на крик, но тут же берет себя в руки. - Не нужно. Может быть, ты и склонен думать, что этот маленький герой твоя игрушка, но ты совершенно не умеешь с ним обращаться. И поэтому я забрал его себе. Теперь уже Катсуки ловит его взгляд. Взгляд хищника. Хищника загнавшего свою жертву. Заполучившего ее без остатка. Это еще больше ему не нравится. Сильнее, чем вынужденное смирение с собственным бездействием. Он ощущает, как потеют ладони и сокрушается об отсутствии наручей, а их принудительная замена - кандалы - тут же нейтрализуют малейшую попытку воспламенения. Хочется очень громко и смачно выругаться, проклиная все на свете, а в самую первую очередь этого чертового Деку, который никак не препятствует тому, что с ним происходит.       - Тебе бы стоило перестать меня отвлекать. Да, этот маленький герой жив. Пока. А если ему вовремя не сделать вентиляцию легких, то играть мне в последствии придется с тобой. Но ты не переживай, перед этим, хоть, признаться, меня мало интересуют трупы, но для него я исключение сделаю. Но тогда мои игры станут совсем непристойные. Тебе стоит об этом подумать. И Катсуки подумал. Подумал о том, что Деку медленно истекает кровью, что пачкает соблазнительное, хорошо натренированное тело и о том, что он пока жив. О том, что это не похоже на игры. О том, что после того как Деку пересек черту, ворвавшись в мир квирков и их носителей, к нему устремилось слишком много взглядов. Настолько, что теперь внимание Деку, ранее всецело принадлежащее ему, рассредоточено. И Бакугоу это бесит. Это то, с чем он в корне не согласен и не намерен мириться. О том, что Деку желают заполучить многие и по разным причинам. Среди желающих есть Герои и Злодеи. Парни и Девушки. И даже, пожалуй, пришло время признаться в этом, он сам. Тот, кто не считает себя ни хорошим, ни плохим. Только вот их всех обставили. Забрали. Увели из-под самого носа. И только он, Бакугоу Катсуки, знает о том, чем и как все это может закончиться для Деку. Деку - не игрушки, а человека, которого он не признал и не уберег. Катсуки подался вперед. Металлический звон разнесся по помещению. Кукольник растянул на лице улыбку. Сухие обветшалые губы местами потрескались, и теперь на них выступила кровь. Он облизал их, и склонился к телу Деку, проводя языком вдоль ключицы, оставляя на его теле влажный след. Скользнув языком выше, он лизнул его в губы, тут же прикусывая нижнюю. Катсуки поморщился, изрыгая проклятия, что теперь заглушал надрывный смех Кукольника. Это все не могло продолжаться долго. Катсуки рассчитывал на то, что это прекратится, чем раньше, тем лучше. Уже мертвенная бледность Деку разжигала в нем панические искры. Он не боялся оказаться на его месте. Он боялся, что ему придется занять это место. Что бы и когда бы Катсуки ни говорил, такой смерти он Деку не желает.       - Правильно делаешь. - Кукольник обхватил обеими руками тело, что истязал до этого, прижимая его к себе как можно теснее. - Я чувствую чудесный запах. Твоя тревога горчит. Ты осознал всю ценность этого маленького героя？ Но поздно, не так ли？А сейчас нам пора. Оставлю тебя упиваться собственным сожалением. Я бы составил тебе компанию, зрелище обещает быть занятным, но, видишь ли, я не хочу его убивать, поэтому предпочту вдохнуть в него жизнь с помощью оборудования, чтобы ненароком не увлечься. А когда он придет в себя, то снова получит порцию яда. И я буду рядом с ним, объятия мои станут крепче, а процесс умирания медленней. И это будет повторяться снова и снова, до тех пор, пока мне не надоест играть. Ну, бывай. Следующую игру мы начнем не здесь. А там, где свидетелей не будет. Катсуки вперил в Кукольника полный презрения и ненависти взгляд. Взгляд полный жажды убийства. До Деку ему не дотянуться, но сейчас, когда тот нашел его, пусть и таким нелепым, совершенно абсурдным, способом, он предпочитает видеть его. Видеть и знать, что тот все еще жив. Несмотря на то, что это зрелище и это знание, одновременно, причиняют ему боль и облегчение.       - Почему ты так смотришь на меня, мальчик？ - Кукольник в недоумении вздернул широкие брови. - Неужели думаешь, что ты вправе использовать свой квирк, а я нет? Да, твое тело выделяет вещество на основе нитроглицерина, мое - на основе яда кураре. Ты, заметь, хоть и зовешься будущим героем, далеко не всегда добродетельствуешь. Я же не давал зароков помогать. Есть только я и то, что интересно мне. Поэтому мой квирк и работает на меня. Достаточно правильно рассчитать дозировку, чтобы не убить игрушку сразу. Конечно, вместе с расслаблением скелетных мышц и блокировкой нервно-мышечных синапсов приходит и смерть, но не сразу. Поэтому меньше презрения. Я все еще хочу играть с этим героем. Катсуки плевать на квирк этого психа, и знание о нем не приносит пользы. Катсуки плевать, что о нем думаю и кем считают. Сейчас. Теперь. Все, что сейчас важно находится в чужих скрюченных и костистых руках, в то время, как его руки недееспособны. Катсуки не сводит взгляда с тела в чужих собственнических объятиях и не оставляет безуспешных попыток вырваться, освободиться. Он видит как Кукольник, больше не глядя в его сторону, подхватил тело Деку на руки, такое несуразное и маленькое в сравнении с угловатым и массивным телом его самого. И не оглядываясь, покинул помещение. Оставшиеся на полу капли крови притягивают его безумный и полный злобы и отчаяния взгляд, и Кастуки не думает о том, в какие игры собирается играть этот ненормальный. Он думает только о том, сколько еще протянет Деку.