***
Звонок раздается около двух пополудни. Настроение разговаривать отсутствует напрочь. Однако человек на другом конце провода крайне настойчив. Решаю, что ответить все-таки проще, чем продолжать игнорировать раздражающий сигнал. — Слушаю. — недовольный голос должен показать непрошеному абоненту, что ему неприкрыто не рады. — Мисс Перрен? Это доктор Уэйнрайт. Мне необходимо сообщить вам нечто важное. Кто? Мне требуется пара секунд на осознание. Герберт Уэйнрайт. Один из ведущих специалистов «Рамптона». — Примите мои соболезнования. Ваша мать… Дальше идет набор бессмысленных предложений, фактов, выводов и напоследок приглашение еще раз пройти обследование. Внимаю врачу, не перебивая, сухо благодарю за предоставленную информацию и вешаю трубку. Я ничего не чувствую. Почему? Мне действительно безразлична судьба моей матери или генетический подарок выкинул новый фортель? Разгадка приходит через несколько дней, когда я не в силах сдержать поток слез на похоронах. На церемонии только я и священник. Отец не приехал, хотя я почти сразу отправила ему письмо. Знакомых и друзей покойной миссис Перрен вряд ли выпустят из места их обитания. Пусть даже и по такому уважительному поводу. Ближе к концу погребения начинает накрапывать дождь. Мне всегда нравился дождь. Осенью так здорово укутаться в плед и с чашкой горячего шоколада наблюдать за ливнем в окно, постепенно засыпая. Летом же не грех и прогуляться под ласковыми каплями, а затем, словно ребенок, бежать искать конец радуги, надеясь раскопать горшочек с золотом или поймать самого владельца сокровищ — озорного лепрекона. Сегодня я особенно рада дождю. Он скрывает слезы и уносит с собой боль. После еще некоторое время стою у свежей могилы и, положив небольшой букетик рядом с надгробием, бесцельно брожу по кладбищу. Одежда промокла насквозь, но холода я не ощущаю. Наоборот, мне становится тепло и в какой-то степени спокойно. Я даю себе обещание, что не закончу также — в абсолютно белой комнате с мягкими стенами, накачанная лекарствами под завязку. У меня достаточно средств и влияния, чтобы позаботиться об этом. Мой выбор определен — лучше эвтаназия, чем медленное затухание в застенках. Непереносимо хочется напиться. Впервые за долгое время. По счастью у меня на примете есть небольшой бар, где никто не будет лезть с расспросами и читать нотации о количестве выпитого спиртного. Его владелец, мистер Финч, полноватый добряк неопределенного возраста с благородной сединой на висках, мой относительно близкий приятель. На тот момент, пожалуй, самый близкий и единственный. Звучит печально, но с моей работой трудно сходиться с людьми. Нельзя ни назвать свое настоящее имя, ни с упоением рассказать об очередной провернутой афере. Сплошная ложь. А от единственной крупицы истины большинство само не горит желанием общаться. Как-никак, а у шизофреников не самая лучшая репутация. Я усаживаюсь за стойкой и передо мной из ниоткуда возникает бутылка добротного виски и соответствующий стакан. Хозяин никогда не забывает моих предпочтений и по одному взгляду определяет крепость необходимого мне напитка. На моей памяти Артур Финч еще ни разу не ошибся. Кто бы что ни говорил, а от барменов намного больше пользы, чем от психиатров. Они выслушивают тебя и, если это в их силах, дают стоящий совет или, по крайней мере, не осуждают. Они не пытаются влезть в твою голову и вывернуть мозги наизнанку так, что после сеанса ощущаешь себя еще большим психом, чем до. Благодарно улыбаюсь и наливаю себе первую порцию за этот вечер. Гнетущая аура вокруг меня отпугивает посетителей и соседние места долго остаются пустыми. Время перевалило за полночь, но «Клевер» и не думает закрываться. Наконец по правую руку от меня усаживается молодой парень и предлагает следующую бутылку за свой счет. Понимаю, что, в принципе, мне уже хватит, но чего только не сделаешь на пьяную голову. Под осуждающий взгляд Финча я принимаю далекоидущее предложение. Мы мало разговариваем, но много пьем и спустя какой-то час вместе покидаем заведение. Меня ощутимо шатает и моему «кавалеру» приходится практически тащить мою несопротивляющуюся тушку на себе. Его, впрочем, это ничуть не смущает. Наутро я просыпаюсь с гудящей головой в абсолютно чужой квартире и с неопознанным телом под боком. События прошлой ночи яркими вспышками проносятся перед глазами, и я готова провалиться сквозь землю от стыда. Поспешно выбираюсь из постели, стараясь не разбудить своего соучастника, и едва ли не бегом улепетываю прочь из ловушки собственной дурости, не нацарапав никакой записки. Это был первый и единственный раз, когда я подцепила кого-то в баре. И последний, когда вспоминала о матери.***
В этот день до штаб квартиры я так и не добралась, вместо этого закрывшись у себя в номере. Уж не знаю, что там наплел Ватари группе расследования, но я была ему бесконечно признательна за то, что меня никто не беспокоил. Укутавшись одеялом по самую макушку, я погрузилась в черную меланхолию, решив серьезно переосмыслить дело Киры в общем, и свое в нем участие в частности. Главную проблему удалось сформулировать на удивление быстро. Во сколько человеческих жизней нам обойдется поимка наводящего на преступников ужас маньяка? Кто станет следующим? Господин Ягами, Мацуда или, быть может, я сама? Случай с агентами ФБР и Мисорой Наоми показал, что Кира, кем бы он ни был, является исключительно целеустремленной и изобретательной личностью. Если он поставил перед собой задачу избавиться от препятствий на своем пути, то придумает способ, как разузнать необходимые ему для устранения жертвы данные. Осознание этой незамысловатой истины оптимизма явно не добавляло. К тому же с начала сего эпохального действа моральные устои нашего убийцы претерпели значительные изменения. Если раньше Кира ограничивался виновными, то теперь не гнушается поднять руку и на безвинных. Неужели он сам не понимает, что, идя по этой дороге, превращается в такого же злодея, как и ненавидимые им слои общества? Кем он себя возомнил, что так легко обрекает кого-то на смерть? Определенно кем-то выше обычного человека. Так как я, ничем не примечательный индивидуум, могу помешать ему творить подобные бесчинства? Я — не могу. Но знаю того, кто может. У меня есть выбор. Сбежать по-тихому, сделать пластику, сменить имя и начать жизнь с чистого листа, наплевав на доверившихся мне людей и достигнутые вершины, либо… Либо перестать жалеть себя и вступить в борьбу, смирившись с неизбежными потерями, как бы тяжело и больно мне от этого ни было. Размышления затягиваются до глубокой ночи, но я довольна результатом. Выкарабкавшись из теплого кокона, решаю наведаться в незыблемый островок здравомыслия посреди окружающего меня хаоса. Островок, в котором я в любое время суток могу рассчитывать на три вещи: чашку кофе, горку сладостей и беспристрастное заключение о том, на сколько процентов снизился коэффициент моего умственного развития после очередной выходки. Робко стучусь и запоздало соображаю, что, возможно, сейчас не самый подходящий час для поиска компании. Следовало бы подождать до утра и уже на свежую голову присоединиться к коллективу. Собираюсь уйти, но не успеваю преодолеть и метра, как мои опасения развеиваются. Отчасти. Вместо ожидаемого Ватари дверь мне открывает Эл, засунув руки в карманы джинсов. Тощий и угловатый, детектив, даже сутулясь, на полголовы выше меня. Я мгновенно попадаю под прицел иногда до жути пугающих непроницаемо черных глаз. Понятия не имею, к каким выводам он приходит, но мне позволяют проскользнуть к ранее намеченному креслу. Что и требовалось доказать — рядом расположился такой знакомый поднос с кухонной утварью и коробка песочного печенья. По-свойски разливаю бодрящую жидкость и утягиваю к себе пяток чрезвычайно аппетитно выглядящих кругляшей. И дело здесь не столько в том, что я целый день опять ничего не ела. Иначе можно просто остаться с носом. Пока я увлеченно притупляю голод и распоряжаюсь посудой, Рюдзаки устраивается на соседнем месте в своей излюбленной позе. Ни разу не видела его сидящим нормально. Хотя, сдается мне, для нас это слово имеет немного разные значения. Тишина сегодня другая, нежели накануне. Более… умиротворяющая, что ли. Но от того не менее неприятная. Так много хочется сказать, но красноречие с недавних пор определенно не мой конек. Эл спасает ситуацию, опережая меня. — Ты была не обязана этого делать. В голосе нет ни осуждения, ни похвалы. Лишь констатация факта. — Я знаю. Мне показалось, так будет правильно. — я не собираюсь оправдываться за свой поступок. Однако что-то вынуждает меня добавить: — Прости. Во взгляде брюнета читается легкое недоумение. — Тебе не за что извиняться, Кори. Ты поступила так, как считала нужным. — детектив привычно подносит палец к губам. — Но я все равно не одобряю твоего решения. Еле сдерживаю легкую улыбку. Такой упертый. Печеньки заканчиваются, а в желудке все еще пусто. Тяну руку за следующей партией и с изумлением обнаруживаю, что мне достается последнее. Вот он — момент моего триумфа! Более подходящей мести и не придумаешь. Насладиться победой в полной мере не позволяет возмущенно-обиженное выражение, на долю секунды промелькнувшее на лице Рюдзаки. Чувствую себя настоящим монстром, отобравшим конфету у ребенка. — Держи. — стараюсь не рассмеяться и возвращаю позаимствованную выпечку собеседнику. Тот не спешит ее забирать. — Уверена? — На все сто. — тихий смешок все-таки вырывается на волю. Эл внимательно всматривается, пытаясь уличить меня во лжи, но, не обнаружив оной, принимает подношение. Отчего-то становится легче и появляется необъяснимая уверенность в том, что справедливость рано или поздно восторжествует. Депрессия отступает и на первый план выходит такое нетипичное для меня желание поработать. — Я пропустила что-то интересное? — Нет. Но я хочу узнать твое мнение. Посмотришь записи? — Давай. — не имею ничего против, раз другого занятия не предвидится. Детектив стряхивает с пальцев крошки и включает кассеты. Я забираюсь в кресло с ногами. Зрачки расширяются от принятия очевидного. Господи! Я медленно, но неотвратимо превращаюсь в такое же лохматое чудовище, что и мой компаньон. Из видимых отличий — не такие роскошные круги под глазами, да выгляжу я, пожалуй, поопрятней. Уверена, неделя — другая и сходство станет полноценным. Резко выпрямляюсь и гоню прочь всякую ерунду. Между тем на экранах возникают черно-белые картинки. Изображения помогают отвлечься от заполонившей голову ереси. — За кем шпионим? — пытаюсь придать голосу непринужденности, но получается не очень. То, что мы делаем — вторжение в частную жизнь во всей красе. Лишь тяжко вздыхаю. Перечень моих преступлений с каждым днем растет в геометрической прогрессии. Такими темпами к концу расследования я стану правонарушителем не только с самым выдающимся послужным списком, но и с самым длительным сроком заключения. — За семьей господина Ягами. Единственная преграда между мной и тюремной камерой явно не испытывает угрызений совести. Везет ему. Всматриваюсь в сменяющие друг друга кадры, выискивая малейшие признаки, указывающие на причастность близких шефа полиции к сложившейся обстановке. Но не нахожу ничего. Передо мной обычные люди, живущие своей размеренной жизнью. Заботливая супруга, хозяйка и опора после трудовой смены. Дочка, беззаботная школьница с кучей подружек. Сын, будущий студент. Наверняка гордость семьи. Не спорю, сложно судить по относительно короткому фрагменту, выдернутому из привычного течения бытия, однако никаких подозрений у меня не возникает. Разве что отпрыск господина Соитиро производит впечатление слишком рассудительного для своих лет подростка. В остальном же — типичная ячейка общества, коих вокруг миллионы. Я по-белому завидую и втайне мечтаю, чтобы моя семья хотя бы отдаленно напоминала эту. Но чего нет, того нет. Одного родителя я уже лишилась. Второй не горит желанием общаться, предпочитая делать вид, будто меня не существует. Иногда накатывают мысли о том, что было бы, будь у меня брат или сестренка. Все мечтания обрываются, стоит вспомнить о факторе наследственности. Не лучшее сочетание для идеального образа жизни. Режиссура, конечно, не на высоте, но кино затягивает и когда на мониторах появляются помехи, свидетельствующие об окончании пленки, я еще некоторое время жду продолжения. Вместо этого получаю ненавязчивый экзамен по увиденному. — Что думаешь? — Эл прикусывает ноготь и требовательно смотрит на меня. — О чем-то конкретном? — потираю уставшие глаза за стеклами очков и пытаюсь сосредоточиться. За окном уже светает и меня неумолимо клонит в сон. — О Ягами Лайте. — Он симпатичный. — отвечаю первое, что приходит в голову. Судя по виду гения нечто подобное он ожидал услышать в последнюю очередь. Вот они, последствия нестандартного мышления и чисто женской логики. — А если серьезно. — я хмурюсь, связывая разрозненные мысли воедино. — Значит, он главный кандидат на пост Киры? — У нас пока нет оснований подозревать его. — Рюдзаки отворачивается и принимается за кофе. — Но, тем не менее, я права. Ведь так? Вопросительно изгибаю бровь и удостаиваюсь согласного кивка. — Он вызывает у меня наибольшее беспокойство. — Почему? Потому что раскусил твою хитрость с несуществующими агентами? — не могу скрыть ехидства. — Думаю, виновато число. Согласись, полторы тысячи звучит не слишком правдоподобно. Вот, если бы… Осекаюсь под осуждающим взглядом брюнета и незаметно прикусываю губу, чтобы не расхохотаться. Да. С чувством юмора у моего собеседника явно туговато. — Брось. — примирительно улыбаюсь. — Я же просто дразню тебя. Никакого эффекта реплика не производит. Ну ладно. Вынудил. Придаю своему лицу самое серьезное выражение, на которое способна и иду на уступки. — Извини. С моей стороны это было неуместно. Реакция нулевая. Ах, вот как! Недобро щурюсь и пускаю в ход тяжелую артиллерию. — У тебя нет права обижаться. Я, между прочим, пожертвовала тебе последнее печенье. Неужели это ничего не значит? Уголки губ детектива слегка приподнимаются, и я понимаю, что конфликт исчерпан. Нужно запомнить эту элементарную уловку на будущее. — Ты используешь нечестные приемы. Уж кто бы говорил. Впрочем, исход меня полностью устраивает. — И все-таки… — Эл возвращается к прерванному диалогу, нарушая воцарившееся на миг спокойствие. — Мы продолжим наблюдение. — Даже несмотря на то, что в семье господина Ягами нет виновных? — я искренне удивлена решением брюнета. — Разве те двое не умерли сразу после выпуска новостей? Насколько я заметила, его жена и дочь смотрели другой канал. А сын весь вечер занимался у себя. — Это еще ничего не доказывает. Убежденность Рюдзаки в собственной правоте изумляет и, наверное, вызывает восхищение. Похоже, L действительно оправдывает свое звание «лучшего». — Ясно. — я потягиваюсь, разминая затекшие мышцы. — Значит, ждем улики, позволяющие нам перейти к активным действиям? — Точно. Неформальное совещание закономерно подошло к логическому завершению. Пора поблагодарить за кофе и отчаливать к себе. Проблема заключается лишь в том, что мне до смерти лениво шевелиться и сползать с насиженного места. — Кори… Детектив намеревается спросить о чем-то, но мне не до поимки Киры и задушевных разговоров. Усталость, накопившаяся за последние дни, берет свое и я, свернувшись клубочком прямо в кресле, позволяю себе погрузиться в воображаемый мир сновидений, сладко посапывая. Расследование откладывается, как минимум, часиков на шесть. А если повезет, то и на все восемь. Уже засыпая, прекрасно осознаю несбыточность своих надежд. На пару мгновений я превращаюсь в провидца, расписывая грядущий день практически по минутам. Скоро придут полицейские и мы вновь приоткроем окошко в чужие жизни — такие манящие своей простотой и обыденностью. Ватари принесет полный кофейник животворящего бальзама и какой-нибудь тортик. Хорошо бы с фруктами. А Эл так и будет пристально следить за каждым движением своих подозреваемых, среди которых определенно наметился фаворит. Признаю свое полное поражение и отвожу себе всего лишь жалкие час-полтора до неизбежного участия в предсказанной канители. Но в моих силах провести это время так, как я хочу — в полной тишине и безопасности. На данный момент большего мне и не нужно.