Обмануть смерть

Пешая прогулка по ночному Токио не смогла в полной мере унять властвующую надо мной тревогу, но немного подавила ее, превратив придавившее меня бревно в небольшую пульсирующую занозу. Доставляющую неудобства, но не приводящую к летальному исходу. Не в моих силах повернуть время вспять и прожить день заново, стараясь избежать совершенных ошибок. Так к чему накручивать себя до состояния истерии приступами самобичевания? Не полезнее ли принять во внимание открытые Лайту мелочи и подкорректировать намеченную стратегию? Какими бы незначительными не казались эти факты, они предоставляют по-настоящему расчетливому человеку широкий простор для манипуляций. Сымитировать ответную симпатию, постепенно раскручивая ее до состояния влюбленности. Подстроить пару невероятных происшествий, уверяя меня в слабости рассудка, или банально попробовать подменить лекарства. Все это только верхушка айсберга, сиюминутно приходящая в голову. И мне страшно представить, какие дополнительные каверзы можно придумать, если поставить перед собой заманчивую цель и основательно поразмыслить над методами ее достижения, опираясь на ставшие известными уязвимые места оппонента. Игра на чувствах — одна из самых сложных и эффективных наук из созданных людьми. И чем умнее игроки, тем изощреннее и опаснее она становится. А уж когда один из них получает весомое преимущество над другим, то положение отстающего значительно усугубляется, вынуждая незадачливого участника принять наиболее устраивающий его вариант из доступных. Самый бесхитростный и притягательный из которых — отказаться от борьбы и признать свое поражение. Поскольку меня это не устраивает, то идем далее по списку. Прыгнуть выше головы, рискуя надорваться и вырвать заслуженную победу из рук ошеломленного противника. Маловероятная перспектива, учитывая, что, если судить беспристрастно, Лайт будет несколько посообразительнее меня. Таким образом, наш краткий перечень замыкает шулерство. Интриги, ложь и изворотливость. Что идеальнее подходит для лисы, как не это? Соврать здесь, подыграть там, приукрасить и утаить тут, не забывая, чьи интересы я отстаиваю на самом деле. Но готова ли я бросить кости и сойтись в эмоциональном поединке с неприятелем? Я всегда старалась быть честной сама с собой и, как ни прискорбно это признавать, я — заложник собственных ощущений. Да. Иногда мне удается сдерживаться, опираясь на приличия и безвыходность ситуации. Я способна взять себя в руки и проявить хладнокровие, оказавшись в эпицентре кризиса. Но гораздо чаще, будучи по натуре достаточно дружелюбной и общительной, я добровольно окунаюсь в потоки впечатлений, не стыдясь демонстрировать окружающим свое истинное «я». Не самое выдающееся качество для криминального дельца, но мои покупатели никогда не увидят, как я со злости ломаю клавиатуру или катаюсь по кровати от смеха, раскопав нечто несуразное на заказчика или его жертву. Поэтому потребности меняться до сего момента у меня не возникало. И отсюда вытекает весьма непростой вопрос. До какой степени преобразит меня расследование? И останется ли к его завершению что-то от той Кори, давным-давно сошедшей с трапа в аэропорту «Ханеда»? От той ни о чем не подозревающей, самонадеянной девушки, которая ныне каждую ночь просыпается от преследующих ее кошмаров и ищет успокоения в компании детектива L, некогда бывшего ее потенциальным соперником. Девушки, которая боится сгущающихся теней и обвиняет себя в абсолютной беспомощности. И так нерешительно вертит в руках ключ от общего с Рюдзаки номера, не торопясь заходить внутрь. Чего я жду? Ведь самое худшее из того, что могло сегодня случиться, уже произошло. Осталось лишь отчитаться, побаловать себя каким-нибудь лакомством и отправиться на не отличающуюся разнообразием встречу с не слишком удачно воплощенным шинигами. Сущая ерунда по сравнению с головокружительным ужином. Печально улыбаясь своим мыслям, я уверенно распахнула дверь, проходя внутрь и переобуваясь в удобные тапочки. Вопреки моим ожиданиям и позднему часу далеко не все успели разойтись по домам. К моей радости, господин Ягами как раз отсутствовал. Зато задержавшиеся, будто специально дожидаясь моего появления, Аидзава и Мацуда не замедлили поддаться собственному любопытству, поскольку стоило мне переступить порог комнаты, как я практически моментально подверглась перекрестному допросу со стороны служителей закона. — С возвращением, Кори. Как вечер прошел? — Хорошо время провела? Я прищурилась, всматриваясь в лица коллег, что при выключенном свете было не очень-то легко. Почему они ведут себя так, словно ничего не знают? Слишком уж довольными они выглядят для тех, кто осведомлен обо всех аспектах моей тяжелой работы. — Лучше, чем могло бы быть. Ни к чему нагружать их подробностями о развернувшемся катаклизме. Правдой я поделюсь лишь с Элом, когда полиция соизволит удалиться или, хотя бы, переместится на расстояние, с которого нас нельзя будет подслушать. И, если повезет, получу дельный совет за перенесенные мной невзгоды. — Врунья. — галлюцинации не только не собирались исчезать, но и усилились, разрастаясь в мозгу и захватывая себе все больше пространства. Чересчур много стрессов для индивида, привыкшего к уединению и взаимодействующему с внешним миром посредством Интернета. И именно поэтому мой путь до отеля был расписан жутковатыми видениями с символикой Смерти. Не любящей яблоки, согласно запискам убийцы. Не красочной мексиканской калаверой. А исконно европейским Мрачным Жнецом. То фигура в балахоне промелькнет, растворяясь стелющейся по земле дымкой. То раздастся скрежет точильного камня о и без того бритвенно острые кромки косы. Или распустятся под ногами белые хризантемы, венки из которых на моей родине традиционно возлагают на могилы. И только на подступах к дому наваждение потихоньку рассеялось, заставляя сосредоточиться на более насущных вопросах. Таких, например, как ставшие еще более счастливыми собратья по расследованию. Что с ними не так? — Вы же в курсе, что это не то, чем кажется? — я изогнула бровь, требуя ответа. Определенно не в курсе. Иначе как расшифровать этот калейдоскоп изумления и непонимания, красноречиво выраженный мимикой товарищей? Картинка неохотно начала складываться, доказывая, что конкретно с моими пожеланиями относительно дела Киры считаться будут в последнюю очередь. — Забудьте. — срыв на неповинных соратниках не принесет удовлетворения. — Где Рюдзаки? А вот высказывание брюнету своих претензий вполне. Но будет ли от этого толк? Я пробовала договариваться с ним. Пробовала ругаться, угрожать и шантажировать. Пробовала быть послушной и не перечить. И ни один из опробованных способов не привел меня к запланированному результату. Мои мнения и пожелания учитывались лишь тогда, когда они совпадали с мнениями и пожеланиями самого детектива, обрекая меня на роль безвольного исполнителя. Во всех прочих случаях они внимательно выслушивались и нещадно игнорировались. Или опровергались безукоризненно выстроенными контраргументами. Что, впрочем, все равно не меняло итога. Неужели мне просто не дано переспорить Эла? Единожды проявить смекалку, чтобы он засомневался в принятом решении и переманить в свой стан? Что такого выдающегося нужно совершить, чтобы реализовать эту крохотную мечту? С кем заключить дьявольскую сделку? Но не здесь и, однозначно, не сейчас. Сейчас время для обещанных последствий, если мне снова не приведут несокрушимые доказательства правомерности содержания наших коллег в неведении. Тогда придется закусить удила и обиженно наедаться тортом, приходя в норму и великодушно прощая все обиды до следующего раза. — Он просматривает записи из Аоямы. — откликнулся Мацуда, показывая рукой в направлении устроившегося в кресле брюнета. — Опять? — я повернула голову, следуя за жестом Тоты. — Что он надеется в них найти? — Рюдзаки считает, что если Кира все же один из тех за кем наблюдал Рей Пенбер, то это может быть только Лайт. — пожал плечами Аидзава. — Следовательно, второй Кира, скорее всего, кто-то из тех, с кем он разговаривал в тот день. Меня едва не перекосило. Если, если, если. Кто бы знал, как мне надоели эти бесконечные «если». Этот нелепый бег по кругу. Будто бьешься головой в запертую дверь, а она и не думает отворяться, награждая тебя взамен весьма предсказуемыми синяками. Но ты с ослиным упрямством продолжаешь свое бессмысленное занятие в надежде на то, что, может быть, в тысячный раз тебе улыбнется удача и проклятая преграда рухнет к твоим ногам, стократ окупая заработанную трещину в черепе и измочаленные до предела нервы. — Но он ни с кем не разговаривал кроме меня и ребят, которые были с нами. — привела я свои доводы. — Я его не оправдываю, но в этой поездке я не заметила за Лайтом ничего странного. — И мы тоже. — поделился наблюдениями Мацуда. — Однако Рюдзаки полагает, что на пленках должно быть нечто, указывающее на второго Киру. Я вздохнула, искренне поражаясь упертости союзника. Любой другой на его месте уже давно бы сдался и принялся бы разрабатывать иную версию происходящего, искать новых подозреваемых. Но только не Эл. И это, помимо удивления, вызывало восхищение преданностью детектива своему делу и его уверенностью в собственной правоте. Нечасто доводится встречать подобных людей в современном, прогнивающем насквозь, мире. — Ладно. — я двинулась к расположившемуся рядом дивану, заодно нацеливаясь на вазочку с печеньем. — Пойду, побеседую с ним. Полицейские не стали останавливать меня, и я благополучно добралась до пункта назначения, протягивая руку к выпечке. Забралась с ногами на неизменный предмет интерьера, откусывая от сдобы солидную часть, и только тогда обратилась к впавшему в немилость брюнету, почти до шепота понижая голос. — Ты им ничего не объяснил. — интонация вышла настолько обвиняющей, что о моем состоянии догадался бы даже полный идиот. — Почему? Эл поставил запись на паузу и пристально посмотрел на меня, словно оценивая, достойна ли я ответа. После непродолжительного сканирования и неких умственных вычислений, во время которых моя злость лишь набирала обороты, выяснилось, что достойна. — Будет лучше, если остальные поверят, что у тебя действительно складываются дружеские отношения с Лайтом. Так они смогут вести себя более естественно и не выдадут тебя. Признание прозвучало… обескураживающе, утихомиривая готовую выплеснуться наружу ярость. Почему меня не посетила аналогичная мысль? Тогда мне не пришлось бы выглядеть такой глупой и недальновидной. Ведь детектив прав, как никогда. У нас есть три основных участника — я, L и Лайт-Кира — непосредственно задействованных в разыгрываемом спектакле. Все прочие же — массовка, лишь оттеняющая главные партии. Но и способная внести существенные изменения в судьбу «звезд» своим непрофессионализмом или фальшью. И если для моей безопасности выгоднее, чтобы все были убеждены в том, что сын господина Соитиро назначает мне свидания, а я отвечаю ему взаимностью, то кто я такая, чтобы возражать? Но признаваться в этом я не собираюсь. Хватит с Рюдзаки и того, что воспитательный разговор с Ватари о непоправимом вреде сладкого откладывается на неопределенный срок. — Я слишком устала, чтобы препираться с тобой. — выкручиваться из дискуссионных ситуаций у меня всегда получалось неплохо. — Поэтому скажи, удалось найти что-нибудь в записях из Аоямы? — Пока нет. — Эл перевел взгляд на экран и подчиняясь кнопке статичные человечки на нем вновь зашевелились. — Но меня кое-что беспокоит, Кори. Я распахнула глаза, не понимая, что имеет в виду собеседник. Затем переключилась на телевизор, где моя копия как раз вешалась на подозреваемого. Осознание так и не наступило. — И что же? — потребовала я подсказку. — Твое отношение к Лайту меняется, становясь все более… доброжелательным. — озадачил меня детектив. — Поскольку ты не умеешь так хорошо притворяться, я на семьдесят три процента уверен в том, что он тебе нравится. Какие-либо слова исчезли. На миг воцарилась тишина, бесцеремонно перебиваемая безумным хохотом подсознания. Вот кто воистину упивался происходящим, получая ни с чем несравнимое наслаждение от моих провалов. Я же совсем недавно переживала, как буду рассказывать Рюдзаки о трудностях в личной жизни и вот, пожалуйста. Следовало предугадать, что этот секрет недолго будет оставаться таковым. Но что мне сказать? Расписать обстановку как есть или попробовать ускользнуть и из этой петли? — Ты опасаешься, что я перебегу в другой лагерь, идя на поводу у чувств? — решилась я уточнить в рекордные сроки сформировавшееся предположение. Брюнет склонил голову, не соглашаясь, но и не опровергая догадку. — Если так, не стоит волноваться об этом. — темные глаза опять устремились на меня. — Лайт во многом похож на тебя и, несомненно, так же любит командовать. Но я не терплю, когда мной повелевают, как подручным. Я исполняю твои поручения, потому что нас связывает договор. Я запнулась, подбирая фразы, призванные успокоить союзника. Видеть все вероятности из возможных и делать все, что в твоих силах, чтобы пресечь худшие из них — неподъемное бремя. — Полностью отдаю себя в твое распоряжение. Я дала тебе слово, что помогу поймать Киру и не отступлю от него, что бы ни случилось. И какие бы мимолетные симпатии у меня ни возникали. Поэтому, как только тебе покажется, что я играю за противоположную команду, разрешаю упрятать меня за решетку без всяких последствий. Я замолчала, обдумывая выданный Рюдзаки карт-бланш. Не переборщила ли я с утешениями? Вверить свое будущее постороннему и отправиться в тюрьму по малейшему подозрению — рискованный шаг. Может, Эл и не производит впечатления личности, которая намерена злоупотреблять обретенной ей властью, но все же… Не стоило разбрасываться громкими заявлениями. Уголки губ детектива приподнялись, а на лице промелькнуло нечто, смахивающее на превосходство. Интересно, что бы это значило? Но вместо того, чтобы вдаваться в подробности, я обратилась к экрану, выискивая признаки, обличающие нашего убийцу. С проблемами нужно разбираться постепенно. У меня будет еще куча времени, чтобы проанализировать произошедшее, а пока не помешало бы сконцентрироваться на работе. По крайней мере, проку от этого куда больше, нежели от копания в переплетении человеческих эмоций. Особенно, когда понятия не имеешь, что ты надеешься там обнаружить.

***

Когда поступило сообщение от второго Киры, обещающее стать последним, я с трудом скрыла торжество и подавила желание буквально завопить на всю комнату «Я так и знала!», потому что имитатор в своем послании гордо отказался от предложения полиции о смягчении наказания. Чем, собственно, и навел Эла на мысль, что подражатель успел объединиться с настоящим Кирой и получить от него соответствующие инструкции. Этот вывод, как обычно подкрепленный замысловатой логической цепью рассуждений, неминуемо завел расследование в тупик, обрывая используемую линию связи с преступником. Сколько бы угроз или приманок мы не отправили через «Сакуру», второй Кира не станет вступать с нами в контакт, следуя приказам первого, доминирующего над ним. И нам пришлось бросить все силы на прокладывание новых рельс, по которым можно было бы пустить наше гиблое дело. Но, как становилось дурной привычкой наравне с периодическими голодовками, меня заботили совершенно иные сферы бытия. Во время состоявшегося консилиума Рюдзаки назвал Лайта своим другом и это высказывание неприятным осадком отложилось внутри, потому что меня Эл ни разу так не называл с самого дня нашего телефонного знакомства. В первый миг я не сразу разобралась в истоках моего негативного настроения. Но затем… Зрачки расширились, поглощая собой радужку, а ноги едва не подкосились. Сравнить степень моего изумления можно было, разве что, с добротным ударом о наковальню. Когда? Когда это произошло? Когда я всерьез начала воспринимать этого лохматого чудика, как своего друга? Он ведь насильно заставил меня помогать ему и теперь помыкает мной, как заправский работорговец. Отдает распоряжения и пускает в авангард, отсиживаясь за моей спиной и подставляя мою голову на плаху. Бесспорно, он тоже рискует жизнью, но подавляющую массу работы выполняю-то я, разгуливая под ручку с Ягами и ужиная с его семьей. Так почему? Пришлось приложить немалые усилия, но разгадка, в конце концов, была найдена. Собралась воедино из всех тех разрозненных кусочков, которые накопились за эти четыре месяца нашего совместного, ну или почти совместного, проживания. И оказалась очевидной до такого неприличия, что не заметить ее не смог бы и слепой. Наверное, потому что обычные сослуживцы не предоставляют постоянного убежища, не избавляют от страхов самим фактом своего присутствия, не переживают за чужую жизнь настолько сильно, что готовы распрощаться со свободой, и не боятся сбрасывать напускные личины, оставаясь самими собой. Все это прерогатива друзей и родственников. Поскольку мы не связаны кровными узами, то остается... Абсурд. Скажи мне кто, что я буду считать детектива L своим близким другом, я бы посмеялась и тут же забыла об этом. Причем еще до становления меня, как Фокса. А уж после и подавно из-за контрастности наших профессий. Но теперь… Все течет, все меняется, не так ли? Еще одна перемена, затронувшая непутевую Кори Милтон в ее войне за справедливость и пробуждающая ее любопытство. Доводилось ли моему соратнику озадачиваться данным вопросом? Рассматривает ли Эл меня в качестве товарища или я для него всего лишь полезный инструмент? Однако, это сугубо конфиденциальный разговор, не предназначенный для чужих ушей. Поэтому я с громаднейшим трудом дождалась глубокой ночи, чтобы раз и навсегда расставить все точки над i, демонстрируя тем самым нетипичную для меня выдержку. — Рюдзаки, мы никогда это не обсуждали. — приступила я к дознанию, зевая и прикрывая рот ладошкой. — Но сегодня ты назвал Лайта своим другом, и я тут подумала. Мы знакомы гораздо дольше и… Я отвернулась, набираясь смелости, и вернулась к диалогу. — Конечно, я вечно таскаю у тебя сладости и ругаюсь с тобой. Да и толку от меня никакого, но… — очередная заминка и глубокий вдох. — В общем, нас можно назвать друзьями? Детектив странно покосился на меня и задумался, возводя глаза к потолку и заставляя мое сердце учащенно забиться в ожидании ответа. Почему мне так небезразлично его мнение? Неужели я настолько отчаянно тоскую по общедоступным социальным нормам, а погружение в работу кромешной пеленой застило глаза, что понадобилось вмешательство извне, чтобы прозреть? — Мне бы хотелось так считать. — спустя невыносимо тягучие секунды озвучил вердикт брюнет. Губы сами собой расплылись в улыбке от прямолинейности собеседника. Такой раздражающей иногда, но такой притягательной сейчас. Потому что не верится, что впервые за долгое время в моей жизни появился человек, которого я действительно могу расценивать, как своего друга. Но разве приехав в Японию я не допускала такого развития событий, отмечая нашу схожесть? Не об этом ли подсознательно мечтала, пребывая в изоляции в Девоншире? Сказать, что меня не переполняет восторг будет наглой ложью, так что запрещает мне в кои то веки порадоваться за себя? Порадоваться, что, наконец, нашелся кто-то, к кому я могу обратиться с любым затруднением. От кого не нужно прятаться. Не нужно врать. Кто-то, кому можно довериться. Кто-то, кто принимает меня такой, какая я есть. Ничего. И от открытия этой элементарной истины на душе отчего-то стало поразительно легко.