Обмануть смерть

Какие же все-таки странные существа — люди. Такие… переменчивые. Непостоянные. Сами себя порой не понимающие. Готовые прорубаться сквозь гранитные стены и пересекать водные просторы, карабкаться до самых облаков и спускаться в подземные глубины ради достижения заветной цели. Частенько игнорирующие при этом такой немаловажный вопрос как «Что будет после?». Кто-то, безусловно, заранее все спланировал и обретение вожделенной вещицы, будь она материальной или проявляющейся в ином аспекте, воспринимает как с боем достигнутый рубеж. Покоренную вершину, с высоты которой открываются новые, манящие горизонты. И этот некто намечает себе новую финишную черту. Делает новый шажок в своей жизни, устремляясь навстречу еще более грандиозным свершениям. Другие смертельно разочаровываются в заработанном кровью и потом подарке. Ведь невообразимо соблазнительный и притягательный издалека кусочек при приближении обернулся не стоящей и пенса пустышкой. Они жалеют о безвозвратно потраченном времени или сразу находят в себе силы перескочить сей неудачный эпизод своего путешествия, но, в любом случае, без всяких сомнений прощаются с печальным результатом принятых решений. А есть те, кто колеблется. Мечется из стороны в сторону, потому что знает, что получил именно то, чего хотел, но не имеет ни малейшего представления о том, как поступить с новоприобретенной игрушкой. Вертит ее в руках, рассматривает со всех углов, всех ракурсов. Она зовет его, не позволяя бросить чарующую безделицу, но, в тот же миг, не полностью раскрывается в ловких, изучающих ее пальцах, запрещая своему обладателю двигаться вперед, пока он не раскроет все секреты причудливого ларчика, не выпустит из него всех джиннов и не определится с направлением своей грядущей судьбы. И вот бедолага топчется на месте, неспособный покинуть раскинувшийся перед ним перекресток. Он задыхается от восторга, мечта осуществилась, причем та самая — нужная, и проклинает все на свете, поскольку не предполагал, что она окажется сплошь усеянной острыми шипами. Совсем как Буриданов осел, никак не хотевший выбирать, из какой кучи ему есть. И каким бы уничижительным не было сравнение, мы сейчас выступаем в роли той самой скотины, пусть и с некоторыми коррективами. А виноват во всем Лайт со своим немыслимым признанием, которого группе расследования, и мне в том числе, отчаянно хотелось упрятать в казематы и не выпускать до тех пор, пока убийства, сводящие мир с ума своей невозможностью, не прекратятся. Мы настолько погрязли в поисках улик, выстраивании допущений и переплетении интриг, что когда запретный плод упал наземь, не преминув при этом стукнуть нас по макушке, мы совершенно растерялись. Ну хорошо. Вероятно, не совсем «мы», но в моей черепушке в текущий период точно безраздельно властвовал наплевавший на все приличия бардак. Будто десятибалльный ураган пронесся в рассудке, круша все на своем маршруте и оставляя мне лишь разрозненные обломки бывшей некогда перспективной стратегии. Обломки, которые уже не склеишь воедино, но, может быть, при должном старании и толике творческого подхода воссоздашь из них нечто альтернативное. Ведущее к изначальному итогу не широкой магистралью, а объездными тропками. Благо у меня теперь есть достаточное количество свободных часов, дабы вдоволь поразвлекаться с умственным конструктором и почувствовать себя настоящим архитектором мысли. И, тем не менее, возвращаясь к состоянию моих коллег… Подозреваю, что иногда чрезмерно импульсивный Мацуда ненамного оторвался от меня по спектру обуреваемых нас эмоций. Вечно доброжелательному и оптимистичному Тоте всегда было тяжело видеть Лайта в качестве подозреваемого, а здесь такое. Парень пришел и сам во всем сознался. И как придерживаться бесстрастности в подобной ситуации? Впрочем, и Аидзава с Моги тоже хлебнули свою порцию потрясений, чему немало помог выкинутый их шефом фокус. Вот уж кому поистине не позавидуешь. До последнего отказываясь верить в виновность своего отпрыска, господин Ягами по собственной воле обрек себя на тюремное заточение до того момента, пока его сыну не будет вынесен окончательный приговор. То есть на неопределенно длительный срок, что явно никак не могло разогнать сгущающиеся над нами тучи хандры. Таким образом, единственным, кто умудрялся сохранять видимость спокойствия оставался Рюдзаки. Но даже великий детектив тщетно пытался раскусить мотивы, толкнувшие Лайта на совершенный им поступок. И от того испытывал нечто, что в его классификации чувств соответствовало раздражению. Негодованию. Непониманию. И пусть он не говорит об этом в открытую, как и о многом другом, я вижу это в наклоне лохматой головы, различаю в веренице исчезающих сладостей, улавливаю в маркерных нотках флегматичного голоса. А что поделать? Если для Эла я всегда была распахнутой книгой, страницы которой он с легкостью перелистывал, как ему будет угодно, то сам брюнет не менял свой статус неподъемного фолианта. Правда, чуть-чуть приподнявшего свою обложку, потому что когда твой приоритетный собеседник всем видом напоминает неприступную скалу, приходится учиться ориентироваться на более мелкие детали, чтобы тщательнее вникать в реальное положение дел. И я училась, училась каждый день понемногу, кропотливо собирая доступные мне крупицы информации. И выучила достаточно для того, чтобы с твердостью заявить — Ягами Лайт сполна сумел удивить не ожидавшее такого поворота событий воплощение справедливости. Опередить догоняющих его охотников и получить коротенькую передышку от выматывающей погони. Хоть и находясь круглосуточно под стражей, о чем нас исправно уведомляет подергивающаяся рябью картинка на экране. Монитор, бездушный охранник, разделенный на части записями с нескольких камер видеонаблюдения, вопреки своей миссии ничуть не облегчает свалившуюся нам на плечи дилемму. А мне так и добавляет пару килограмм беспокойства за господина Соитиро. Не самые комфортабельные условия вкупе с выходкой его сына ничуть не пойдут шефу полиции впрок и я всерьез опасаюсь, как бы он не словил очередной сердечный приступ или чего похуже. И случись с ним непоправимое, я сама сообщу об этом его семье, как бы больно и антиконспиративно это ни было. Я не стыжусь демонстрировать свои переживания, позволяя себе превратиться в хлопотливую наседку. Рука тянется к одному из микрофонов, расположенных на небольшом круглом столике, и мягко нажимает на кнопку, пробуждая аппаратуру к жизни. — Господин Ягами, вы уверены, что вам ничего не нужно? Может, принести вам поесть или еще чего-нибудь? Динамики, холодное скопление шестерней и проводов сглаживают интонации, но все же передают достаточно озабоченности, чтобы складки усталости, глубоко залегшие на лице шефа, слегка разгладились. Мужчина приподнял опущенную голову и посмотрел прямо в поблескивающий глазок своего безмолвного надзирателя. — Спасибо, Кори. Ничего не нужно. — голос наполнен всеми оттенками изнеможения и едва не скатывается в сломленность. Секундная пауза, за которую мое сердце успевает сжаться в мучительном спазме жалости, обрывается режущим слух вопросом. — Лучше скажи, за это время Кира кого-нибудь убил? Я отвожу взгляд и отрицательно мотаю головой, хоть собеседник и не может этого видеть. Надо же, как все перепуталось. Я не могу винить господина Соитиро за то, что он, возможно, сам того до конца не осознавая, с жадностью желает услышать новость о состоявшейся смерти. О смерти, которая оправдает его сына и вернет течение жизни в прежнее русло. О смерти, которой не было. — Нет. — я ненавижу себя за оглашенное извещение. Хочу максимально минимизировать удар, но мне не выдали никаких инструментов для этого. Плечи мужчины опадают, спина сгибается. Он больше не произносит ни слова. Палец медленно соскальзывает с клавиши коммуникатора. Мне тоже больше нечего сказать. Делаю глубокий вдох, до боли наполняя легкие кислородом, и усаживаюсь в кресло, бесцельно рассматривая помещение. Ожидание — весьма изощренный каратель, смакуя, выпивающий свою жертву до последней капли надежды. И бороться с ним невыносимо. — Господин Ягами принял правильное решение. — раздается рядом голос Рюдзаки. — Его личные мотивы возобладали над разумом и, чтобы не навредить расследованию, он предпочел отгородиться от него. Вроде не утешение, но почему-то звучит именно так. А еще — истина, на которую нечего возразить. Вернее, можно попробовать огрызнуться. Привести не очень-то убедительные доводы в пользу того, что отсиживаться лучше дома. Что Саю и госпоже Сатико с лихвой хватает одного отсутствующего Лайта, не говоря уж о главе семьи. Что надо беречь свое здоровье, а не приманивать новый инфаркт. Что… Сотни бессмысленных «что», никак не опровергающих напрашивающийся после произошедшего факт, на свободе господин Соитиро действительно может стать непредсказуемым, если обвинения, выдвинутые против его отпрыска, подтвердятся. Что он будет делать в данном случае? Устроит самосуд? Выступит против нас? Или обрушится под гнетом истины, не желая примиряться с ней? Никто не скажет наверняка, а риск не стоит того. Ведь безопасность превыше всего. И вместо того, чтобы разжечь бесперспективную свару, безопасность вынуждает меня буквально прошептать: — Знаю. Только не знаю, что теперь делать. Детектив задумался, потирая босые ноги и методично расправляясь с конфетами, украшающими белоснежное блюдце. — Полагаю, ты можешь порадоваться тому, что не придется больше ездить в Тодай. Опешив, я повернулась к Рюдзаки и не без изумления обнаружила в глубине направленных на меня, обычно непроницаемых глаз искорки смеха. Будто сквозь чернильные облака пробился солнечный лучик. — Эй! — настроение непроизвольно улучшилось, а груз ответственности уменьшился в размерах. — А ты не такой пропащий, каким кажешься. Может, даже к концу этого дела станешь почти нормальным. Если постараешься. — Следует ли расценивать твое мнение, как согласие? — ни намека на издевку, лишь ничем незамутненное любопытство. — Поскольку в основном ты только кричишь и споришь со мной. — Определенно. — я важно кивнула. — Однако ты сам виноват в том, что мы постоянно ругаемся. Нечего вести себя так неосмотрительно и подставляться при каждом удобном случае. Я, шутя, погрозила Элу пальцем, отчитывая друга и приходя при этом к выводу, что выказываемая им поддержка с проносящимися мимо днями становится все более и более односторонней. А так как, невзирая на мое нытье, моя ноша и мои проблемы никак не сравнятся по масштабам с поставленными перед брюнетом задачами, то это, черт возьми, до жути нечестно. Пора отдавать долги и догнать его по счету. И неважно, требуется ему это или нет, но участие еще никому не вредило. — Учитывая сложившиеся обстоятельства, думаю самое время поделиться с тобой секретом. — тон приобрел серьезность, заставляя Рюдзаки едва ощутимо напрячься, а отблески веселья покинуть вольготно занимаемое ими место. — Я понимаю, что сейчас мы оказались далеко не в лучшей позиции. Раньше у нас был хоть какой-то план, а теперь Лайт спутал нам карты и навязал свои правила. — от волнения я принялась перебирать пряди распущенных медных волос. — Мне это не нравится. Чрезвычайно не нравится, потому что я боюсь неизвестности. Боюсь, что мы несемся прямо в расставленную ловушку и не успеем свернуть с подсунутого нам пути. И проиграем. Я нервно облизнула губы, собираясь с силами для продолжения. Эл не перебивал меня, терпеливо ожидая и позволяя упорядочить мысли. За что получил еще пару баллов благодарности. — В общем, как ты уже должен был заметить — я страшная трусиха, которая только и знает, что вызывать сострадание у окружающих. И единственная причина, которая мешает мне сдаться и сбежать — ты. — как хорошо, что Аидзава сегодня пропадает в офисе, а Моги и Мацуда чем-то заняты в соседней комнате. — Вера в то, что в каком бы тупике мы не очутились, ты обязательно вытащишь нас оттуда. Я могу сколько угодно препираться с тобой, ставить под сомнения твои решения и всячески усложнять твое существование, но эта вера не затухает. И не меняется. Я верю, что только ты можешь поймать Киру и непременно сделаешь это. А если начнешь впадать в депрессию, я всегда с радостью толкну какую-нибудь воодушевляющую речь. Возможно, ты и так знаешь это или догадывался об этом, но я подумала, что будет не лишним сказать все вслух. Я замолчала, переводя дыхание после слишком откровенного, слишком дружественного для меня монолога и покосилась на товарища. Тот замер, вникая в суть вываленного на него откровения и не проявляя признаков активности. Довольная произведенным эффектом, я потянулась к блюдцу, захватывая в плен шоколадное лакомство. На то, что оно было последним, никто и внимания не обратил.

***

Шел седьмой день с начала массового ареста, а ситуация по-прежнему оставалась подвешенной в воздухе. Миса все также требовала отпустить ее, обещая автографы и сеанс позирования, если ей предоставят чистую одежду. Лайт беспрекословно сносил все лишения, изредка интересуясь количеством погибших за прошедшие сутки. Господин Ягами становился все мрачнее и обреченнее. В стане «свободных» отклонений тоже не фиксировалось. Полицейские изучали сводки жертв, надеясь выцепить нечто, указывающее на возобновление деятельности Киры. Ватари снабжал всех восхитительным, бодрящим кофе. Мои счета потихоньку пополнялись не без помощи наркоторговцев и прочих криминальных субъектов. А тортики с умопомрачительной скоростью покидали тарелки. Но никто не мог отрицать того, что кажущаяся видимость адекватности с каждым днем сдавливала все крепче, норовя скатиться в атмосферу нарастающих психозов. Тучи скапливались, набухали и просто обязаны были разразиться проливным дождем. Причем таким, который смоет все недомолвки и обнажит закопанные в почве расследования скелеты. Все ждали бури, украдкой поглядывая на небо. Которое, словно насмехаясь над неограничивающими его земными законами, предпочло воздержаться от очищающей влаги и поразить нас испепеляющей молнией, избрав своим проводником Ягами Лайта. Опять. И чем только мальчишка заслужил подобную благосклонность? Ухватил радугу за хвост? Нашел четырехлистный клевер? Избавил любимого кролика от ненужной лапки? Или… Или снова запряг в тележку везения глупых шинигами? Проклятье! Да хоть все вместе взятое! Ничто не исправит того, что он сумел уколоть нас. Нанести свежий мазок краски в пестрый рисунок неудач. И, главное, как! Как псевдо непринужденная дискуссия о самочувствии могла трансформироваться в нечто столь обескураживающее?! Я вновь и вновь прокручиваю в сознании этот необъяснимый этап перехода и раз за разом удостоверяюсь в его подлинности. Он — аксиома, не навеянная фальшью галлюцинаций и забавами разума. Вот шатен рассуждает о гордости и о том, что он отказывается от нее. В следующий миг глаза его невероятно расширяются, будто он проснулся от дурного сна и еще не понимает, где находится и почему привычная комната подверглась капитальному ремонту. В первые секунды никто не насторожился, не придал этому значения. А затем Лайт заговорил и, клянусь, это было ничуть не лучше, чем в случае с Амане. — Рюдзаки… Я не Кира! Выпусти меня! На какое-то время я забыла, как дышать и лишь нарастающее давление в груди вернуло меня в реальность. С хрипом я втянула в себя воздух, анализируя поведение подозреваемого. Сканируя. Жалея, что не умею читать мысли. Шокировано, беззвучно, одними губами перебираю диагнозы. Контроль? Притворство? Самовнушение? Амнезия? Не хватает данных. Примет. Мелочей, отсекающих побочные версии. Нужно что-то сказать, что-то спросить, что-то сделать, чтобы получить больше информации и выбрать. Хочу обрушить на парня поток вопросов, но язык не подчиняется, намертво прилипнув к небу. Слава Богу, у меня есть незыблемая страховка, идеально подходящая к ситуации. — Нет. — перехватывает инициативу детектив. — Тем более, ты сам сказал, чтобы мы не выпускали тебя, пока все не прояснится. Независимо от того, что ты будешь говорить. Я алчно ловлю каждый жест, каждое сокращение мимических мышц. Больше. Мне нужно больше сведений. — Да, было дело. Но… — похоже, Лайт и впрямь кардинально поменял свою точку зрения. — Я запутался. Ты действительно считаешь, что Кира убивает, находясь в бессознательном состоянии? Может, он и обладает какими-то способностями, но он человек. Я знаю, что я не Кира! Я не он! Что-то определенно не так. Я чересчур много времени провела рядом с Ягами и интуитивно чувствую, что что-то изменилось. Но что? — Если ты Кира, то все становится на свои места. — не отступил от обвинений брюнет. — С того момента, как тебя посадили в камеру, убийства прекратились. Верно. И от этого Лайту не отвертеться. Рассчитывал ли он на такой исход, отправляясь на исповедь? Бездна загадок. И ни одного ответа. — Рюдзаки, послушай. Я не лгу и я не Кира. Я могу спокойно соображать. Меня просто подставили. Наконец, мне удается вычленить то, что не дает мне покоя. То, от чего зудит кожа и натягиваются струнами нервы. В Ягами отсутствует привычная холодность. Замкнутость уступила искренности. Желанию сотрудничать. Тени, укрывающие парня, рассеялись, выпуская наружу нечто иное. Нечто новое. — Подставили? — у Эла в разы больше выдержки, нежели у меня. Он не собирается сдаваться, даже если и сам колеблется. — Только люди, находящиеся здесь, знают, что ты арестован. И все же убийства прекратились. — Значит, Кира кто-то из следователей. Выпусти меня и мы сможем выяснить, кто именно. — Нет. Ни за что. Я едва сдерживаю молитву, восхваляющую то, что не на меня накинута мантия верховного судьи. Потому что я впервые за все время нашего знакомства не вижу в словах Лайта двойное дно. И боюсь того, что будь эта развилка предоставлена мне, я пошла бы по мнимой дорожке. Шатен склонил голову так, что пряди волос упали на лицо, закрывая его. Видимо, он не ожидал подобной стойкости. Однако это еще не завершение. — Кори, мне не удалось убедить Рюдзаки в своей невиновности. Но хотя бы ты-то мне веришь? Веришь, что я не Кира? Я вздрагиваю, как от удара. Почему он вспомнил обо мне? Чем я это заслужила? Осматриваюсь по сторонам, выискивая другую Кори. Ту, которая знает правильный ответ на эту провокацию. И нахожу исключительно устремленные на меня взгляды коллег. Все мое существо хочет сказать, прокричать «Нет». Это то, что необходимо услышать полицейским. То, что подкрепит прежде занятую позицию. И то, что, несмотря на резкую замену факторов, может разрушить уже проложенный к Ягами мостик. Поэтому я проглатываю отрицание и говорю: — Верю. У стражей порядка вырываются тихие возгласы недоумения, но они никак не задевают меня. Поскольку чуть различимое одобрение на лице Рюдзаки подсказывает мне, что я не ошиблась с репликой. Вот только догадывается ли он, что я правда верю Лайту? Не тому, с которым встретилась в университете, или тому, к которому напросилась в гости. А тому, который неделю просидел взаперти и ныне так истово настаивает на своей невиновности. И я до глубины души надеюсь, что эта внезапно пробудившаяся вера не приведет нас к самому краю пропасти.