***
Спустя еще несколько недель рабочая атмосфера более-менее нормализовалась, но ни на йоту не изменилась. И это, вопреки всему, начинало надоедать. Лето заместо солнца и веселья принесло с собой банальную скуку. Никакой изощренной шахматной партии с выверенностью маневров. Никаких головокружительных виражей и прочих будоражащих кровь мелочей. Один сплошной застой и затишье. Почти как дома, в Англии, до моего похищения синдикатом и получения судьбоносного письма. А если бы, вдобавок, люди перестали умирать с завидной частотой, сходство было бы абсолютным. Вот только вернуться к стандартному образу жизни оказалось сложнее, чем я предполагала. Пристрастившийся к регулярным выбросам адреналина организм не планировал довольствоваться игрой в «гляделки», томясь по свежей дозе впечатлений и активно выискивая способы ее компенсации. Которые находились в ничего незначащих, нередко возникающих из пустоты, препирательствах с Рюдзаки, щедро сдобренных приступами самокопания и зубодробительными беседами с Генджи. Уверена, детектив специально позволял мне изводить его претензиями к неказистому внешнему виду, поведению в обществе и остальной надуманной ерунде, понемногу развлекающей меня. Поддерживающей стабильность моего внутреннего «я», не давая ему увязнуть в клубке неконтролируемой жалости к арестантам. Справедливости ради стоит отметить, что не все мои придирки не имели под собой почвы. И если большинство из них я действительно забывала едва ли не через пару часов, то некоторые занозами впивались в мозг, игнорируя все рациональные доводы. Они набухали, подпитываясь моими увещеваниями о том, что Эл — взрослый, самостоятельный человек со сформировавшимся характером и привычками. Часть из которых, безусловно, негативно сказывалась на нем. Но это, в конце концов, его выбор и его жизнь. И нагло влезать в нее, преимущественно учитывая, что наше сотрудничество рано или поздно завершится отъездом в разные страны, малость… неуместно. Все это чудесно звучало мысленно, а на деле раздувшиеся язвы лопались под напором беспокойства, отправляя мешающие им резоны куда подальше. Как, например, сегодня. Конкретно эта опухоль росла долго. Чрезвычайно, непозволительно долго и сдерживать ее впредь было выше моих сил. Причем финальной соломинкой, сломавшей спину верблюду, стало, как ни странно, наступившее ложное перемирие. Детектив терпеть не мог неопределенности. Не мог допустить, чтобы Кира обскакал его, оставив побежденным, как бы все не указывало на это. Отсутствие прогресса и виртуозно исполненный Лайтом гамбит с потерей памяти, или чем бы там ни была его шалость, лишь усугубляли ситуацию. В результате, брюнет целыми днями просиживал перед монитором, размышляя, сопоставляя и анализируя данные, допрашивая Ягами с Мисой. Наверняка, во всех подробностях воображая их поход на эшафот. И совершенно поглощенный следствием, никогда не думала, что это возможно, становился еще бледнее. Еще… болезненнее. Чему в значительной степени способствовали огромные мешки под цепкими, подмечающими любые детали глазами. Наблюдать за этим изысканным методом истощения было совсем не забавно, а, не то чтобы больно, но почему-то удручающе. Первое время я всерьез рассчитывала на то, что Ватари, со своей должностью наставника-опекуна, вмешается и возьмет обстановку под контроль. Когда этого не произошло, я не расстроилась, уповая на рассудительность Эла. На то, что он знает, что делает и не собирается сдаваться, умерев от бессонницы. Когда и эти надежды канули в небытие, стало очевидным — либо я пускаю ситуацию на самотек, заглушая протестующие против этого эмоции, либо… Либо отдаюсь им без остатка, вторгаясь туда, куда меня не звали. Ну как можно было уродиться такой благодушной, сострадательной, заботливой дурой? Естественно, я пошла на поводу сердца, а не разума, выстраивая приемлемую тактику по спроваживанию Рюдзаки в постель и набираясь мужества для ее воплощения в реальности. Откладывать сие мероприятие бесконечно было нельзя и потому, наметив подходящую дату, я принялась дожидаться ночи, дабы мой несусветный позор не был засвидетельствован коллегами. Стрелки часов неторопливо бежали, послушно отмеряя минуты до эпического столкновения. Самого… неординарного в моей жизни. И вот, где-то ближе к рассвету, я, придав лицу непринужденно-непреклонное выражение, бросилась в бой с несвойственной мне прямолинейностью, отринув прочь все лисьи хитрости. — Рюдзаки, скажи. — прогнувшийся на начальных слогах голос выровнялся. — Когда ты последний раз по-человечески высыпался? Я не имею в виду те смехотворные полчаса, которые ты считаешь нормой. А по-настоящему достаточное для отдыха время. Пусть не полноценные восемь часов. Хотя бы шесть. Пять. — пошла я некоторые уступки после секундных колебаний. Надо же иметь пространство для торговли. — Мне это не нужно. — удостоилась я ответа от не отрывающегося от экрана детектива. — К тому же, у меня нет на это времени. Необходимо понять, что замышляет Лайт. Я уверен, он и есть Кира. А Амане Миса — второй Кира. Я выразительно хмыкнула. Интересная интерпретация фразы «Я не помню». Что же. Такое развитие диалога меня ничуть не удивило. Более того, я предугадала его со стопроцентной подлинностью. Пусть стартовый залп пронесся мимо противника, у меня припасена еще парочка. — Я согласна с тобой. Поведение Лайта и впрямь вызывает подозрения. Но мы не сможем вывести его на чистую воду, если ты начнешь падать от усталости. Он сидит в камере уже больше месяца. Гарантирую, если ты немного расслабишься, ничего страшного не произойдет. Да и я пригляжу за ним. Сделка. Вариант, имеющий мало шансов на успех. Но не испробовать его я не могла. — Ты напрасно беспокоишься, Кори. Я пока не намерен «падать от усталости». — бесстрастно отмахнулся от меня Эл. — Поверь, я прекрасно себя чувствую. Исключительно по твоим собственным меркам, друг мой. Но не по общепринятым. И уж точно не по моим. — Хорошо. Давай не пять. Может, сойдемся на четырех каждые два дня? — устроила я аукцион. Теперь собеседник и вовсе замолчал, хмурясь и сосредотачиваясь на подозреваемых. И разжигая тем самым угли моей ярости. Видит Бог, я старалась быть доброй и ненавязчивой. Но разве с этим бестолковым, упрямым бараном это работает? Разумеется, нет. Значит, переходим к основной ставке. — Либо ты отправляешься спать, либо в следующем торте вместо клубники будет дюжина таблеток барбитала. — в интонациях зазвенела сталь. — И скажи «спасибо», что я тебя честно об этом предупреждаю. Бинго! Рюдзаки наконец-то отлип от своего драгоценного монитора и повернулся в мою сторону. Каким бы невозмутимым он не пытался выглядеть, в глазах явственно читалось изумление напополам с опасениями в осуществлении выдвинутой угрозы. Не верит, что я осмелюсь замахнуться на святое? — Что? — я чуть приподняла брови. — Неужели Ватари ни разу не пробовал накачать тебя снотворным? Дурацкий вопрос. Мистер Вамми никогда не пойдет против воли детектива, потакая ему во всем. Какое счастье, что меня не сдерживают его рамки. — Нет. — подтвердил мою гипотезу брюнет. — Вот как? Ну… Все когда-нибудь случается впервые. — философски заключила я, пожимая плечами. — Заметь, я не настаиваю на чем-то категоричном. Выбор остается за тобой. — я поднялась с дивана и подытожила. — У тебя есть сутки. Потом ход перейдет ко мне и, даю слово, я не упущу его. Зевая, я поторопилась удалиться в свою комнату, пока собеседник не придумал кучу отговорок, напрочь сметающих мой воинственный настрой. В том, что они вот-вот посыпятся на меня, в высшей степени связные и неконтраргументированные, я не сомневалась. А так ультиматум был успешно выдвинут и оставался открытым. Подавив порыв довольно потереть руки и зловеще ухмыльнуться, я с головой забралась под одеяло, мудро прислушиваясь к собственному совету. Ведь всем нам, не только Рюдзаки, присуща потребность высыпаться.***
Лето. Сезон свободный от учебы. Сезон игр с друзьями и длительных, затягивающихся допоздна, прогулок на свежем воздухе. Сезон ловли бабочек и плетения венков. Таким было мое обычное лето. Но лето в год, когда мне исполнилось восемь, стало совсем другим. Оно показало мне свою изнанку, заставило моих родителей, даже становящуюся все более безразличной ко всему, включая меня, мать, переполошиться как никогда прежде и наградило меня длинным, рваным шрамом и поныне украшающим мое левое бедро. И все эти потрясения вызвало одно-единственное происшествие… Если Нинет я всегда считала своей лучшей подругой, то медовую блондинку с нотками лукавства в проницательных карих глазах, Изабель Кавелье, бесспорно, можно было назвать ее заместителем. Отношения между нами были чуть менее доверительными, но нас обеих это вполне устраивало и ничуть не препятствовало нашему общению. Несколько избалованной моднице Изабель безумно нравился цветочный магазин моей семьи, откуда я, на правах будущей хозяйки, таскала ей материалы для декорирования многочисленных шляпок и кофточек. Наградой, или взаимной услугой, служила ежегодная поездка загород. Отец Изабель был бизнесменом, и притом весьма обеспеченным, поскольку ему хватало средств каждое лето снимать домик для своей жены и дочери в менее шумном, но более живописном, нежели Марсель Кассисе, рядом с потрясающими видами на каланки. Не знаю как, но настойчивой Изабель вечно удавалось уговорить и своих родителей, и чужих отправлять к ней в гости на недельку, или на целый месяц, кого-нибудь из друзей, дабы не сильно страдать от отсутствия знакомых лиц. Этим летом мне выпали четырнадцать дней жаркого июля, часть из которых так и осталась неиспользованной. Я помню, как скакала от восторга вокруг отца, когда он складывал мои вещи в багажник нашего старенького серебристого «Пежо». Помню прощание с мамой и мадам Бошан, выслушивающую от отца инструкции на время его краткой отлучки. Помню саму поездку и тепло встречающую меня Изабель. Я не могу вспомнить каждый из проведенных в Кассисе дней, но день, когда на меня свалилась самая большая удача в моей жизни, и в прямом, и в переносном смысле, чрезвычайно отчетливо запечатлелся в моем сознании. Утро начиналось как обычно. Мадам Полин, мать Изабель, приготовила на завтрак яичницу, которая была воспринята без особого энтузиазма, поскольку мы с подругой рассчитывали на нечто более сладкое и сдобное. Но спорить было бесполезно — мадам Кавелье, в противовес своему супругу, слыла волевой женщиной с примесью доброты. Проявившейся в обещании собрать к обеду корзинку для пикника и удовлетворить нашу просьбу о долго вымаливаемом походе в горы. Посмотреть на фьорды с высоты и вдоволь полазить по испещренной овражками местности. В ожидании заветного момента, мы с Изабель играли в «Эскарго» и строили грандиозные планы на предстоящее путешествие. Когда же мадам Полин окликнула нас, мы, опережая друг друга, бросились к ней и всю дорогу ангельски вели себя, чтобы не спровоцировать женщину на скорое возвращение. Спустя час с небольшим наша маленькая компания присмотрела себе симпатичную ровную площадку неподалеку от обрыва. Пока мадам Кавелье расстилала на земле покрывало и располагала на нем принесенную с собой снедь, я устремилась к краю утеса, вполуха вслушиваясь в звучавшие мне вдогонку предостережения. Изабель не отставала. Замерев на самой границе между твердой поверхностью и расстилавшейся передо мной пропастью, я опустила взгляд к каланкам. От великолепного зрелища, раскинувшегося под ногами, захватывало дух и оторваться от него казалось невозможным. Ощущение времени покинуло меня и только уверенная женская рука, цепко ухватившая мое запястье, отвлекла меня от созерцания этого чуда природы. Сытно перекусив, мы хотели задержаться в горах до вечера, любуясь пейзажами, однако быстро сливающиеся воедино тучи разрушили обволакивающую нас идиллию. Уложив посуду обратно в корзинку и подхватив покрывало, мы, под предводительством матери Изабель, спешно засобирались домой. Гроза настигла нас минутах в двадцати от ближайшего укрытия. И мне, и сверстнице теплый дождь был нипочем, только добавлял происходящему веселья. Но у мадам Полин было иное мнение. Она прибавила шагу и мы, следуя ее примеру, побежали вперед. Я и не заметила миг, когда моя нога то ли запнулась, то ли поскользнулась на мокрых булыжниках, и я, кувыркаясь, полетела вниз по крутому каменистому склону. Я помню мир, перевернутый вверх тормашками. Помню испуганный вскрик Изабель, гудящую голову и острую боль в левой ноге. А после я не помнила ничего, кроме кромешной темноты. Пришла в себя я уже в госпитале под противное пищание медицинской аппаратуры и чьи-то тихие всхлипывания. Приоткрыв возражающие против этого веки, увидела пристроившуюся рядом на стуле женщину. — Мама? — хриплый голос заметно подрагивал. Элинор Ренар резко вскинула голову, демонстрируя красные, заплаканные глаза и чуть сильнее проявившиеся на ее красивом лице морщинки. — Корентайн! Ты очнулась! Подожди, милая, я сейчас позову отца. — будто смерч мама упорхнула из помещения, оставляя меня наедине с не самыми радужными воспоминаниями. Поэтапно восстановив цепочку событий, приведшую меня на больничную койку, я попробовала приподняться и усесться поудобнее. Тело отозвалось глухой болью и, тем самым, подкинуло мне идею провести тщательный анализ полученных повреждений. За чем меня и застукала вернувшаяся в сопровождении отца и пожилого доктора мать, оторвав меня от меланхоличного поглаживания опоясывающей ногу повязки. — Одиннадцать швов. — не замедлил внести свою лепту врач. — Вам, юная мадемуазель, очень повезло, что вы не ударились о тот камень головой. Пусть мне и было всего восемь, но воображения хватило, чтобы представить подобную картину. И она меня отнюдь не приободрила. Сглотнув, я медленно кивнула в ответ на слова мужчины, который тут же стал светить мне в глаза фонариком, попутно задавая множество вопросов о моем самочувствии. Я вяло отбивалась от обрушившейся на меня информационной атаки. Наконец, удовлетворенный допросом доктор отстал от меня и переключился на моих родителей, заверяя их в том, что волноваться больше не о чем. Худшее позади. Досконально обрисовав ситуацию, он вышел из палаты, позволяя нам побыть в кругу семьи. Я хотела было рассказать, что сама во всем виновата. Что не нужно злиться на Изабель или мадам Полин. Что на следующий год я обязательно снова навещу их в Кассисе. Но утомленная расспросами врача, и не без содействия обезболивающих я не проронила ни звука, ускользая в объятия Морфея. Балансируя где-то на грани между сном и явью, я различила голос отца: — Отдыхай, Ураганчик. Скоро мы поедем домой. На макушку опустилась чья-то рука, принявшаяся ласково поглаживать меня по волосам, и женский мелодичный голос напел строки моей любимой колыбельной.Au clair de la lune Mon ami Pierrot…
А вскоре мы действительно вернулись домой и все вновь стало как прежде за вычетом приобретенного мной шрама.***
Вся в поту я, задыхаясь, резко пробудилась от очередного досаждающего мне кошмара. Свесила с края кровати ноги и вымученно посмотрела на часы. Выделенные детективу на раздумья сутки истекали сегодня, а подвижек в затеянной мной авантюре все не наблюдалось. Негодуя, я запустила пальцы в волосы, массируя кожу головы. Ну ладно, Рюдзаки. Ты сделал свой выбор и грядущее хулиганство ляжет исключительно на твою совесть. Посидев с минуту и относительно придя в себя после не отличающейся разнообразием собственной смерти, я поднялась с постели и направилась к двери, намечая себе путь до ближайшего источника воды. Горло терзала невыносимая жажда. Босиком, лениво потягиваясь, я возникла на пороге гостиной и обомлела. Оцепенела, ежесекундно моргая, не в силах поверить увиденному, но зрелище не торопилось опровергать себя. Эл несомненно спал. Пусть в кресле. Сидя. Но спал. И выглядел бы при этом вполне умиротворенным, если бы не едва различимый в тусклом свете монитора отпечаток тревоги, омрачавший его лицо. Я рассеянно почесала затылок, возводя очи к потолку. Какой Рюдзаки все-таки… проблемный. Наверняка даже во сне ловит Киру и думает как бы половчее раскусить Лайта. А значит, того и гляди проснется, если его, вдруг, посетит озарение. Я прикинула на пальцах. Когда я уходила, было чуть за полночь и фигуры в комнате явно были расставлены иначе. Сейчас же почти половина третьего. Получается… Определенно не так, как мы договаривались. От безысходности ситуации я впала в раздумья. Что можно предпринять при текущих обстоятельствах, дабы заставить брюнета вволю отдохнуть? На ум упорно лезли только два способа, неизменно навевающих на меня дрему. Один из которых пришлось сразу отвергнуть в виду возраста детектива и того, что прежде его следовало разбудить. Что я категорически отказывалась делать. К тому же, если в наличии у нас печенья я не сомневалась, то с молоком, да вдобавок теплым, могли возникнуть некоторые трудности. Оставался второй вариант. Еще более... деликатный. Я переступила с ноги на ногу, не решаясь приблизиться к Элу. — И чего ты застыла? Тебе ведь хочется. — голос Генджи громовым раскатом разорвал тишину. Я подскочила на месте и закрыла рот ладонями, чтобы не завопить на весь номер от неожиданности. Подонок опять застал меня врасплох. — Мало ли кому чего хочется. — злобно шикнула я на галлюцинацию, возвращая себе некое подобие суровости. — Надо уметь сдерживать себя. — Но никто не узнает о случившемся. — монстр придвинулся вплотную, со спины обнимая меня корявыми лапами за плечи и наклоняясь к самому уху. — Разве не заманчиво? Когда еще представится такая возможность? Я зябко поежилась, как от холодного ветра. Вкрадчивые речи чудища патокой просачивались внутрь, сминая мою защиту. — Ты не подсознание, а самый настоящий змей-искуситель. — упрекнула я Генджи, сдаваясь. — Знаешь, куда давить. Фантом довольно фыркнул, отступая в тень. А я постепенно, на цыпочках, шаг за шагом приблизилась к спящему Рюдзаки, осторожно пристраиваясь на подлокотнике кресла. Выждала минуту, вторую. Но ничего ужасного так и не произошло. Замирая от собственной храбрости, робко протянула руку и, буквально кончиками пальцев, провела по растрепанным волосам детектива. Когда и на этот раз опасность быть пойманной с поличным минула меня, я, обнаглев вконец, повторила незамысловатый жест, призванный развеять любые страхи. А после, сама еле разбирая слова, в такт зашептала на родном французском единственную выуженную из недр памяти песенку.Au clair de la lune Mon ami Pierrot...
Примерно на третьем куплете требующийся мне ранее стакан воды оказался позабыт, а уголки губ приподнялись, когда призраки переживаний принялись покидать бледное лицо. Пожалуй, сегодня я соглашусь на ничью.