Обмануть смерть

Невзирая на все постигнувшие нас перипетии судьбы, время не торопилось замедлять свой ход, чтобы позволить группе расследования немного отдохнуть от своего бремени, не оглядываясь на множащиеся за нашими спинами смерти от рук восставшего из ниоткуда нового Киры. Дни бесперебойно сменяли друг друга, становясь все более вязкими, мрачными и удушливыми с каждыми уносящимися вдаль сутками. И дело здесь было не только в опустившейся на город жаре. Вернее, лишь малая часть данного феномена приходилась на погодные прихоти. Куда больший процент отводился потихоньку загибающейся работе. Упадок. Тупиковая ветвь. Регрессия. Все это как нельзя лучше описывало наше текущее состояние и заставляло меня чувствовать себя разжиревшей, не буквально, слава Богу, от праздного образа жизни лентяйкой, беззаботно наживающейся на исполнении заказов личностей, чья деятельность во всех странах мира была объявлена вне закона. Любая же попытка вырваться из удерживающей меня клетки безынициативности заочно обрекалась на оглушительный провал. Ведь вопреки всей поистине нечеловеческой настойчивости Рюдзаки, Лайт так и не стремился идентифицировать себя как настоящего Киру, напирая с не меньшей чем у детектива силой на собственную невиновность. То же самое творилось и с Амане. Девушка всегда была не прочь поболтать о своем обожании главного подозреваемого, неизменно вызывая у меня приступы мигрени от напыщенности и слащавости исторгаемых блондинкой речей, но наотрез отказывалась признаваться в соучастии в убийствах. Вот и получалось, что основные занятые в нашей умопомрачительной игре лица, не переставая ни на минуту, «тянули одеяло на себя», вынуждая меня и полицейских бесконечно наблюдать повторяющиеся раз за разом споры, угрозы, убеждения и периодически вклинивающиеся в словесный караван причитания Мисы. Один господин Ягами малость выбивался из общей картины. Он по-прежнему не изменял своему решению пребывать взаперти, чем меня саму едва не доводил до инфаркта, но разгоревшийся в нем после возобновления убийств огонек надежды придавал мужчине энергии и терпения продолжать свое добровольное «изгнание». Моей же «батарейкой», толкающей меня вперед и придающей хоть какой-то смысл моему существованию, исконно служили миленькие локальные скандальчики на двоих и продублировавшееся удачное стечение обстоятельств, подкинувшее мне шанс поупражняться во французском. Признаться, вновь застав брюнета посреди ночи отдыхающим, колебалась я уже значительно меньше. Но, все же, старалась не забывать при этом об осторожности — быть застигнутой на «месте преступления» Ватари или самим Элом не слишком-то и хотелось. Не говоря о том, что объяснить причины моего странноватого поведения, желательно не краснея до безобразия, было бы довольно затруднительным подвигом. Однако, в чем бы мы не искали утешение — в любви к родным, препирательствах с друзьями или отстаивании своей правоты — и как бы не коротали время, нельзя отрицать, что к пятидесятому дню всеобщего заточения группа расследования и арестанты в придачу были морально, а кое-кто и физически, выжаты до предела. Никаких результатов. Никаких улик. Никаких идей. И целая гора трупов, хаотично разбросанная по всей планете неугомонным маньяком. Исходя из этого кто-то, определенно, должен был взять на себя ответственность, собрать все доступное ему мужество и сказать детективу, что пора прекращать инициированные им посиделки. Что выбранный им курс бесперспективен и ведет исключительно в «никуда». Что нам нужен иной вариант. Иной способ докопаться до подлинной сути вещей. По логике именно мне, как самому непринужденному в общении с Рюдзаки индивиду, полагалось бы образумить брюнета. Но как только я планировала открыть рот, чтобы обсудить интригующую всех тему, язык, почему-то, не повиновался мне, превращая заготовленные доводы в нечто несуразное, частенько затрагивающее кондитерскую отрасль. Сия внезапно пробудившаяся особенность моего организма вгоняла в ступор не хуже шизофрении, но желание противоречить Элу конкретно в этом случае упорно не возникало. Возможно из-за того, что для меня было чрезвычайно важным поддерживать веру в безукоризненность моего коллеги. Ведь если он ошибся в одном, то что мешает ему ошибаться и в остальном? Размышления же в этом скользком аспекте грозили завести меня очень-очень далеко и вернуть тщательно подавляемые сомнения и симпатии в отношении Лайта. А допускать подобную глупость в разгар кризиса было бы весьма опрометчиво и недальновидно. Да и потом. Прислушается ли детектив к нашим советам? Поскольку предыдущая практика доказывала, что ни за что и никогда. В итоге, после очередной порции терзаний и приглушения совести до отметки «минимум», «первую кровь» пришлось пролить Аидзаве. Не иначе как самому старшему из присутствующих на тот момент в комнате. А может ему просто даже больше чем мне надоело смотреть, как шеф медленно истаивает от беспокойства за сына. Как Ягами теряет свой боевой настрой. Как жизнерадостная Амане совсем пала духом. Как… Как бы там ни было, а час кардинальных перемен пробил, возвещая о переходе следствия на другой уровень. Хотелось бы надеяться, что на более многообещающий. — Рюдзаки… Почему ты не освободишь Лайта? Преступники умирают, несмотря на то, что и он, и Миса не получали никакой информации. Мы выяснили все, что могли… Роковая фраза настигла меня, развалившуюся поперек кресла и безразлично разглядывающую Токио в окно сквозь щель между неплотно задернутыми шторами, как удар грома с голубого неба. Ничуть не изменив своего положения и не отрываясь от крайне «увлекательного» занятия, я, тем не менее, чутко прислушивалась к разговору, параллельно подводя цели, достигнутые нами за совершенно бездарно проведенные месяцы. Выводы получались неутешительными. Вычислить какую-либо закономерность в творящихся бесчинствах, кроме того, что все покойные относились к наихудшим элементам социума, если она и присутствовала, пока не представлялось возможным. Количество жертв непрестанно росло, уподобляясь сорнякам в давно заброшенном, покинутом хозяевами садике. А новый кукловод, со своей стороны, не был столь любезен, чтобы подкинуть нам парочку зацепок, ведущих прямиком к его логову или выдающих сообщников самопровозглашенного палача. Если, конечно, он удосужился обзавестись ими. Таким образом, любая помощь, особенно помощь Лайта, способного взглянуть на проблему под альтернативным ракурсом, безусловно не будет лишней, поскольку иначе мы рискуем навеки увязнуть на одном месте, обрекая себя на неминуемое поражение. Детектив и сам должен осознавать это. Так что мешает ему проявить толику уступчивости? Нацепить маску лояльности и пойти на навязанное сотрудничество. Никто не заставляет его слепо доверять Ягами и принимать за чистую монету каждое вылетающее из его рта слово. Вдобавок, слежку еще никто не отменял и при первых намеках на недобропорядочность шатена мы элементарно сможем опять упрятать его под замок. В чем же кроется загвоздка? Что служит камнем преткновения на и без того тернистом пути следствия? Неужели непомерная гордость Рюдзаки, не позволяющая ему разделить хлеб с потенциальным врагом? Этакая профессиональная этика. Потому что я не вижу дополнительных предпосылок, аргументирующих ослиную упертость нашего лидера. — Нет. — что и требовалось доказать. Похоже, Эл просто не в состоянии согласиться с кем-то, кроме себя. — Единственное, что мы выяснили, это то, что Амане Миса до безумия любит Ягами Лайта. Верно. Также как и то, что он не отвечает ей взаимностью. Но что это дает нам? Абсолютно ничего. Разве что знание того, что модель сделает все, что угодно ради дорогого для нее человека. Хотя это и так было понятно по ее попытке принести себя в жертву правосудию взамен своего наставника. Другой вопрос, и чертовски хороший, осведомлен ли об этом наш подозреваемый. Не хотелось бы, чтобы он, в случае своей виновности, свалил все на бедную девушку, подтасовав при необходимости улики, и вышел сухим из воды. Такой расклад оказался бы весьма прискорбным. — Рюдзаки, извини, но я считаю, что твоя теория провалилась. А ты не признаешь этого! — подскочивший на пару октав тон недвусмысленно подсказывал, что терпение у Аидзавы скоро иссякнет. Детектив и бровью не повел в ответ на прозвучавшие нападки. Мне же, в отличии от него, слышать в адрес товарища не вполне справедливые упреки было на порядок горче. После всего, что нам пришлось пережить вместе, могли бы выражаться и помягче. Потревоженная набирающим обороты спором, преимущественно однобоким, я слегка сдвинула свешивающиеся с подлокотника кресла ноги и прикусила металлическую дужку очков, задумавшись. Действительно ли теория Эла провалилась? Преступников карали и после лишения Лайта свободы — это установленный факт. Но, как ни крути, а мы многого не знаем о загадочной «силе Киры». В чем она сосредоточена? В самом человеке или в каком-либо диковинном инструменте? Инструменте, который при возникновении опасности можно передать преданному исполнителю. И если корень зла затаился в самом сердце таинственного мстителя, отравляя его и толкая на немыслимо чудовищные поступки, то я буду первой, кто побежит подписывать петицию о снятии с моего бывшего сокурсника всех наветов. Еще и постараюсь компенсировать нанесенный ему ущерб, коли таковой был. Поскольку такой расклад неминуемо обеляет Ягами перед обществом. А вот если в деле замешано второе… Слишком важные вещи упираются в эту, казалось бы, пустяковую дилемму. И кто на самом деле прав, а кто всего лишь заблуждается, принимая эфемерное за нечто осязаемое, нам только предстоит выяснить. Но пока ниточки расследования донельзя запутаны и утверждать что-либо наверняка — не самая лучшая линия поведения. Пусть и не лишенная некоторой притягательности. — Лайт же говорил… Кира убил Линда Л. Тейлора и агентов ФБР. Если бы для убийств ему не нужна была информация, то эти смерти были бы ему не выгодны. — между тем Аидзава разошелся не на шутку. — А ты сам решил, что Кира не совершает бесполезных убийств. К тому же, мы не нашли ничего подозрительного в доме Лайта. Прошло пятьдесят дней. Нет смысла продолжать все это. Нам пора начать думать, как поймать настоящего Киру. Полицейский, наконец, выдохся и на несколько минут воцарилась тишина. Все анализировали полученные сведения. Пожалуй, в пылкой тираде Сюити есть рациональное зерно. Но все же… Рано расслабляться и без опаски подставлять шатену спину, как бы заманчиво это не выглядело. А то, не приведи Господь, получишь в нее более нежданный, разящий насмерть, изысканный клинок. Однако в одном коллега попал в самую точку. — Я поддерживаю Аидзаву. — тихий голос перевел внимание окружающих на меня. — Возможно, не во всем. Но затягивать этот цирк и дальше нельзя. Я чувствую, еще месяц противостояния с монитором и я окончательно сойду с ума. И никакие лекарства не исправят этого. Мужчина чуть наклонил голову, выражая признательность за присоединение к его позиции. Я в ответ лишь пожала плечами. Благодарить меня явно было не за что. Все равно последнее слово принадлежит Рюдзаки. Который, спустя с десяток томительных секунд, не замедлил подвести черту под провокационной дискуссией. — Я понял. Полагаю, мне необходимо кое-что обсудить с господином Ягами. Вникнув в суть утвержденного вердикта, я повернулась в сторону брюнета, с изумлением смотря на него. Потому что у меня и в мыслях не было, что детектив примкнет к нашей точке зрения. По крайней мере, только после отчаянного сопротивления. Получается, Эл и сам не видит иного выхода из сложившего замкнутого круга, раз позволил уговорить себя. Губы расплылись в едва заметной улыбке. Упрямец. Сколько еще дней ты провел бы замершим словно статуя перед не открывающим ничего нового экраном, если бы Аидзава не устроил тебе эту маленькую встряску? Довел бы себя до полного изнеможения, отказываясь признавать чужую победу, или сумел бы сломать Ягами, выбив из него, не исключено, что ложное, покаяние? К моей радости, мы этого уже никогда не засвидетельствуем. Крохотная доза веселья чуть приподняла поникшее настроение. Но знай я заранее, какое испытание приготовил нам детектив, я бы многократно, скрупулезно, взвесила все «за» и «против», прежде чем высказывать свое мнение. Поскольку до такого мог додуматься только абсолютно не отягощенный эмоциями человек или непревзойденный тактик. Либо, что гораздо страшнее, и то, и другое.

***

— Это жестоко. Ты сам-то осознаешь, насколько это жестоко? Маленькая камера, уютно скрывающаяся в приборной панели автомобиля шефа полиции, без задержек передавала в штаб-квартиру творящуюся в салоне машины сумятицу, вызванную репликой господина Соитиро о том, что устроившимся на заднем сиденье Мисе с Лайтом вынесли окончательный приговор. Смертельный, надо заметить. Как, разрешите спросить, поездка, чье начало всем своим видом намекало исключительно на, вероятно, немного жесткий диалог по душам, обернулась путешествием на кладбище? Пусть фальшивым до мозга костей, но ведь напуганным до полусмерти ребятам об этом не сообщили! Для них происходящее, убеждена, кажется кошмарным сном, который вот-вот будет развеян дребезжащим сигналом будильника или, что более реалистично, механическим голосом Эла, вещающем о Кире. Может, они и впрямь виновны, но, все же, подобные проверки… Зверски, иначе не скажешь. И кто, интересно, подкинул бедолагам этот беспрецедентный заряд стресса? — Господин Ягами добровольно согласился принять участие в моем плане. — бесстрастно отозвался сидящий рядом со мной детектив. От бессердечности компаньона нестерпимо захотелось стукнуть его чем-нибудь тяжелым, но натренированная за месяцы ожидания выдержка сделала свое дело. Рукоприкладство прошло мимо. — Согласиться на твою авантюру и то, что приходится при этом ощущать — не одно и то же. — попыталась я образумить друга. — Ты что, не видишь разницу? Честное слово, Рюдзаки, это же не какой-то эксперимент с подопытными крысами! Это живые люди. Некоторые из которых, между прочим, наши товарищи. Брюнет повертел в пальцах покрытый глазурью пончик и, прежде чем откусить от соблазнительной сдобы, смерил меня усталым взглядом. — Кори, ты сама просила, чтобы я отпустил Лайта и позволил ему работать с нами. Не вижу причин, почему теперь ты так недовольна. Ответ резанул слух, заставляя меня мгновенно вспыхнуть. Каков наглец! Пустил в ход упреки, как ни в чем не бывало! Ну мы ещё посмотрим, кто кого. — Нечего приплетать сюда Лайта! Я намного сильнее беспокоюсь о здоровье господина Соитиро. Может ты и заставил его угрожать собственному сыну, но явно не подумал о том, чего ему это будет стоить. А если он от перенапряжения заработает новый приступ, тогда что? — Тогда… — Эл принялся облизывать липкие пальцы. — …мы незамедлительно вызовем скорую помощь и его госпитализируют. Но, уверен, этого не потребуется. Повторюсь, Кори, господин Ягами прекрасно осведомлен обо всех рисках и он осознанно принял это решение. Я его не заставлял. Шах и мат. В который уже раз? Обиженно надувшись, я наклонилась к низенькому столику, расположенному перед нами, и ловко выхватила очередное сладкое изделие прямо из-под протянутой к нему руки брюнета. Маленькая месть — тоже месть. Но, к моему недовольству, она была не в силах сгладить развернувшуюся в рассудке бурю. Как объяснить человеку, никогда не имевшему семьи в ее традиционном понятии, что чувствует отец, когда меч занесен прямо над его сыном? И оружие, на которое возложена опустошающая сознание миссия по затуханию искры незадачливого отпрыска, вложено именно в руки его родителя. Никак. Пока этот некто на собственном опыте не проникнется всей глубиной ситуации. А учитывая отношение обсуждаемой персоны к окружающим, если чудо и произойдет, то еще трагически нескоро. И хоть мне также недоступен полный спектр эмоций, обуревающих сейчас господина Соитиро, мне, тем не менее, куда проще оценить невидимую глазу подоплеку затеянного представления, опираясь на полученные в детстве впечатления. Но если присмотреться по-другому, то, может, это и неплохо, что одному из нас удается довольствоваться холодным расчетом, а не сметающим все на своем пути гормональным торнадо? Взваливать на себя бремя обязательств и двигать следствие по предначертанным ему рельсам. Потому что слабохарактерные, угнетаемые моралью по любому поводу личности никогда не поймают Киру, давно отринувшего все правила приличия. Немного успокоенная притянутой за уши цепью рассуждений, я собралась было возобновить прерванную беседу, уже в более мирном русле, но донесшийся с экрана голос шефа полиции заставил меня моментально подкорректировать приоритеты. — Лайт… Мы оба убийцы… Тело парализовало. Мышцы шеи отказываются повиноваться и отвести голову прочь от гипнотической картинки. Даже глаза не получается зажмурить, что пришлось бы более чем кстати. Потому что у меня нет никакого желания лицезреть еще один кадр, нагло выдернутый из не столь далекого прошлого. Вот только в устремленном на меня пистолете, в противовес этому, патроны были боевыми, и я никогда не устану благодарить провидение за вмешательство в мою судьбу постороннего. Соперника, да. Но спасшего мою жизнь для того, чтобы я могла отобрать его. На мониторе господин Ягами твердым движением взводит курок, а меня охватывает озноб. Но я не замечаю этого. Равно как и того, что ногти практически до крови впиваются в ладони. Миг и… Выстрел разрывает тишину в помещении. Оцепенение спадает, и я понимаю, что все это время непроизвольно задерживала дыхание в предвкушении развязки. По счастью, в кои то веки положительной. Моргаю, делаю вдох облегчения и обращаюсь к Рюдзаки: — Ну? Теперь ты удовлетворен? — интонации подрагивают, но Эл великодушно игнорирует обрушившуюся на меня слабость. — Ты сам говорил, что будь один из них настоящим Кирой, то он без всяких колебаний убил бы господина Соитиро. Детектив нахмурился, будто сомневаясь в достоверности предложенного им же теста. — Есть вероятность, что Лайт раскусил наш замысел. Но, как я и обещал, Амане Миса вернется к нормальной жизни. Однако, за ней будет установлено наблюдение. Как и за Лайтом, который присоединится к расследованию. Я показушно фыркнула, внутри едва не лопаясь от смеха. Как можно поддаваться пессимизму и отвергать успех нашего предприятия, когда за дело взялся человек, с маниакальной точностью изучающий каждый сделанный шаг? Во всем находящий по дюжине ситуационных развилок. Не пропускающий ни единой вариации в калейдоскопе розданных карт. И пусть однажды мне несказанно повезло вылезти из подлинной ямы со змеями, события, бросившие меня в нее, никогда больше не повторятся. Поскольку милосердная Фортуна, утомленная моей непутевостью, вложила мою жизнь в руки определенно куда более надежные, нежели мои собственные. И за этот подарок я у нее в неоплатном долгу.