Обмануть смерть

Боевые действия, разворачивающиеся преимущественно не в реальности, а в умах и душах конфликтующих сторон, продолжались уже четвертые сутки. И ни один из нас пока не собирался сдаваться, демонстрируя своему сопернику безграничное упрямство и напрочь отсутствующее желание идти на какие-либо уступки или компромиссы. И если поведение детектива, извечно сдержанного и собранного, никакими аномалиями не выделялось, то со мной, способной оправдать бессердечные поступки Рюдзаки практически в любой ситуации, дела обстояли немного иначе. Не стану скрывать — обуявший меня гнев схлынул буквально на следующее после размолвки утро. Стоило только хорошенько выспаться, испить ароматного кофе и вдоволь побаловать себя нежнейшими пирожными с заварным кремом, как скандал, разразившийся накануне, слегка затерся в сознании, оставляя в нем весьма тяготящее меня послевкусие. Которое, растерянно побившись по стенкам лабиринта эмоций, вылилось в банальную апатию с периодически озаряющими рассудок вспышками обиды, негодования и возмущения. «Корнем зла», отравляющим нежданно свалившуюся дружбу и мешающим мне все забыть и простить незадачливого гения, служил один-единственный вопрос. Как можно настолько безжалостно вести себя с окружающими тебя людьми? Я понимаю причины подобного отношения к Лайту и Амане. Как-никак, они — наши главные подозреваемые, которым из-за статуса не положено доверять. Понимаю некоторую жесткость при обращении с незнакомцами. Ведь все эти безликие личности ничего полезного для тебя не сделали и сам ты, соответственно, ничего им не должен. Но разве близкие, зарекомендовавшие себя исключительно с положительных ракурсов, не выделяются в отдельную категорию, заслуживающую чуть более теплого участия, немного завышенную планку выдержки и некоторое снисхождение к своим чудинкам, коли таковые имеются? И поэтому я совершенно не понимаю, чем наши добровольные помощники, ни разу не позволившие нам усомниться в их верности и порядочности, обрекли себя на нескончаемые проверки. Да даже если и так. Какому нормальному индивиду придет в голову заставлять подчиненного выбирать между работой, составляющей смысл его жизни, и любимой семьей, ради безопасного будущего которой он, наверняка, и рискнул связаться с загадочным L? Разумеется, Аидзава колебался. И будь на его месте любой другой человек, обремененный схожими условиями, он тоже не смог бы определиться за выделенные брюнетом сроки. А может, в этом и кроется ответ? В том, что Рюдзаки, будучи воспитанником сиротского приюта, никогда не испытывал ничего аналогичного? В том, что привык полагаться только на себя, лишенный заботы и внимания родных? В том, что маска холодной машины, движимой одной лишь логикой, настолько плотно прилипла к нему, что он и вовсе разучился чувствовать что-либо не связанное со стимулирующими мозги расследованиями? Но как бы метки не были мои догадки, утверждать что-то со стопроцентной точностью я не вправе. И поэтому я решила погрузиться в информационный вакуум, заперевшись у себя в комнате до тех пор, пока не накоплю достаточно сил, чтобы посмотреть Элу прямо в глаза и не увидеть в их темной глубине рациональное, подминающее под себя всех, чудовище. Поскольку рассчитывать на то, что детектив первым выкинет белый флаг и будет слезливо извиняться под моей дверью было невероятно глупо. Таким образом, дни мои кардинально изменили свое расписание. И главным новшеством, введенным в него, стало валяние в постели до самого обеда. Затем следовали краткая вылазка в город, основной целью которой были сытный перекус вкупе с бесплодной прогулкой по магазинам, и возвращение в мою импровизированную тюрьму, где я до рассвета по самые уши увязала в наполненном адреналином мире наркоторговли, бандитизма и прочих нарушениях закона разной степени тяжести. Но и обрубив все каналы связи с населяющими штаб-квартиру коллегами, я не могла не заметить некоторых изменений, нагло шныряющих по коридорам небоскреба с вполне себе хозяйским видом. Айбер и Уэди. Оба блондины, один из которых взирал на всех с легкой беспечностью, застывшей в голубой радужке, а вторая предпочитала скрывать половину лица за стеклами солнцезащитных очков. Вор и взломщица, пополнившие собой растущую коллекцию не умеющего разбрасываться кадрами Эла. Случайно столкнувшись с ними в необъятном здании, я перекинулась с ребятами парой слов, попутно выведав об их славных профессиях и кратко поделившись сведениями о своей, и, незаинтересованная в дальнейшем развитии разговора, поспешила удалиться на собственный этаж, чтобы возобновить свою тихую забастовку. Вопреки моим надеждам, никакой радости от игнорирования Рюдзаки, сумевшего-таки переполнить чашу моего терпения, я не ощущала. Наоборот. В груди что-то болезненно щемило. Не давало покоя. Вынуждало прорастать абсолютно выходящие за все допустимые рамки зачатки вины. И это изрядно пугало. Потому что я никогда не думала, что привяжусь к детективу до такой крайности, что обычная пощечина настолько выведет меня из зоны комфорта. Это было, мягко говоря, неправильно. Неподобающе для тех, кто еще полгода назад воспринимал себя заклятыми врагами, связанными воображаемой, но обладающей властью бумажкой. И, что поистине внушало ужас, отдаленно, крайне отдаленно напоминало то, что не побоялась высказать вслух неугомонная Амане. Кстати, о последней. Избавиться от назойливой, движимой страстью блондинки, окрыленной моим обещанием всячески отвлекать Рюдзаки от ее бесценного Ягами оказалось гораздо сложнее, чем я предполагала. Мне-то, дурочке, мнилось, что мое осадное положение весьма красноречиво передавало всем вовлеченным в дело Киры лицам, что мне необходимо остыть, стабилизировать свое внутреннее «я» и глобально все обдумать. Поэтому беспокоить меня по разным мелочам, за вычетом прибежавшего каяться детектива и его опекуна, на которого эмбарго не распространялось по умолчанию, не нужно, так как это чревато еще более апокалиптическими результатами. По счастью, бывшие полицейские проявили поразительную чуткость, и я ни разу не видела ни одного из них в ближайшем от себя радиусе. Чего нельзя сказать об Амане. Снаружи слабохарактерная и милая девушка запросто могла дать фору в дисциплинах упрямства и приставучести всем нам вместе взятым, если на кону стояло ее благополучие с Лайтом. И мое затворничество представлялось ей весьма смехотворной преградой на дороге к мечте, в чем мне довелось убедиться на собственном опыте, когда чем-то расстроенная Миса возникла на пороге моей комнаты и, не спрашивая разрешения, залетела внутрь, пристраиваясь на небольшом диванчике. Разбираться в чужих проблемах, имея солидный багаж из своих собственных, мне не хотелось и я уже намеревалась избавиться от непрошеной гостьи, грубо вытолкав ее из апартаментов, но, немного пораскинув мозгами и придя при этом к выводу, что отвлечься от гоняемых по кругу мыслях о методах Эла мне не повредит, я только прикрыла оставленную нараспашку дверь и, тоскливо рассматривая блондинку, полюбопытствовала у нее: — Что случ… — Кори, — тут же перебила меня собеседница, по всем признакам едва удерживающаяся от перехода на ультразвук. — почему тебя не было сегодня на свидании? Ты же говорила, что обязательно займешь чем-нибудь этого противного Рюдзаки, чтобы Лайт наконец-то показал мне, что он чувствует. А так они опять все время болтали о какой-то «Ецубе» и не обращали на меня никакого внимания! Претензии. Снова претензии. Но, ради разнообразия, заслуженные и обоснованные. Не в пример многим. Устало потерев затекшую после длительного корпения над ноутбуком шею, я с ногами забралась в одно из украшающих помещение кресел, для пущего уюта заворачиваясь в тонкий плед, и не без доли дружелюбия призналась изнемогающей от ожидания девушке: — Прости, Миса. Знаю, что виновата перед тобой, но… Мы с Рюдзаки поссорились и теперь не разговариваем. Мне даже не сообщили, что вы сегодня встречаетесь. — Поссорились? — глаза Амане округлились, а брови взметнулись вверх. — Но я же спрашивала о тебе, и он сказал, что ты очень занята и поэтому не смогла прийти. Он что, обманул меня? — Выходит так. — сил удивляться коварству нашего предводителя не осталось. Закончились еще в ту минуту, когда он обрек Аидзаву разрываться на части между равноценными для него полюсами. А новые не успели восстановиться. — По-моему, ничего необычного в этом нет. — я повела в воздухе рукой, посылая к черту камеры. Пусть брюнет получит дополнительное подтверждение того, как был не прав в своих маленьких подлостях. Так оно и лучше. Намного меньше стресса, чем при открытом диалоге. — Разве ты еще не поняла? Для него утаить что-то от тебя, меня, кого угодно все равно, что дышать. Так же естественно и совесть не нагружает. — Правда? — тон приобрел нотки сомнений. — Не зря он мне с самого начала не понравился. Я все еще никак понять не могла, что ты в нем нашла. Он ведь такой странный и неопрятный. Совсем не похож на моего Лайта. — пустилась в сравнения модель, внезапно хитро прищуриваясь и резко вскакивая со своего места. — Постой. Получается, он и тебе соврал? Вы из-за этого поругались? Я отрицательно помотала головой, поудобнее раскладывая норовящие вылезти из-под укрытия конечности. — Нет. Просто он огласил мне не все подробности своего «великолепного» плана, хотя и должен был. И повел себя… не слишком красиво тогда, когда требовалось проявить немного гибкости. — исповедавшись, я отвернулась от гостьи, невидяще фокусируясь на пляске пылинок, кружащихся в заливающих помещение солнечных лучах. Крошечные танцоры неутомимо сплетались друг с другом, образуя витиеватые узоры и исполняя невозможные для людей пируэты. Сходились в геометрические фигуры только для того, чтобы через секунду взорваться ажурным кружевом, не уступающем по толщине и самой паутине. Завораживающее в своем совершенстве зрелище. — Вот как? — разбила транс недовольная Амане. — Кори, расскажи мне, что у вас произошло. Я, между прочим, отлично разбираюсь в отношениях и, уверена, что смогу дать тебе совет, как заставить Рюдзаки извиниться. — Это неважно. — рискнула я отмахнуться от поддержки. — Да и потом… Я же не ребенок, чтобы мнить себя центром вселенной. Пора бы и… Худшее, что могло приключиться со мной в присутствии Мисы, не осведомленной обо всех аспектах моего заболевания, произошло. Губы онемели. Тело замерло в том же положении, какое придали ему более неподвластные мне мышцы без каких-либо шансов на самостоятельное исправление ситуации. Но при этом я по-прежнему ощущала мягкость наброшенной на плечи ткани на обнаженных участках кожи. Ясно и четко различала расставленные по комнате предметы мебели с ярко выделяющейся на их фоне блондинкой. Слышала, как она пыталась что-то донести до меня и попробовала сосредоточиться на этом, не давая сознанию ускользнуть в пучины безумия. — Я не согласна. Ты должна показать ему, что он здесь не самый главный. Ну же, Кори, рассказывай. Я не отстану от тебя, пока ты не поделишься с Мисой всеми своими секретами. — девушка замолчала, передавая мне эстафету и не догадываясь о том, что роль активного собеседника для меня сейчас приравнивается к чему-то столь же далекому, как и звезды на небе. Интересно, как скоро она поймет, что что-то неладно? Что я не уворачиваюсь от ответа, пренебрегая нашим товариществом, а элементарно не могу озвучить его. — Кори-и, не вредничай. — Амане топнула ножкой и сделала шаг по направлению ко мне. — Я думала, мы подруги. Я ведь тебе о Лайте все-все рассказываю. Почему ты не хочешь немного посплетничать и о Рюдзаки? Все ли? А как насчет такой мелочи, как массовые убийства? Приобщили ли бы меня к данной тайне или без сожалений оставили за бортом любовной гондолы? Не разбрасывайся словами, которые могут быть использованы против тебя, Миса. Пусть мы и не в суде, но это здание работает по тем же принципам. — Кори, ты что, игнорируешь меня? — голос девушки подскочил на пару октав, выдавая обиду, но уже в следующий момент окрасился более веселыми оттенками. — Я поняла! Ты решила разыграть меня, да? Ох, если бы. Как же мне втолковать ей, что я и впрямь не прикидываюсь, и все, что требуется от блондинки — это предоставить мне полный покой на несколько часов? Насколько проще стало бы мое бытие, сумей я хоть единым жестом выразить свою беспомощность. — Это уже не смешно, Кори. — Амане вплотную подошла ко мне и зрачки ее начали постепенно расширяться. — Ой! — модель поднесла руку ко рту. — Тебе плохо? Судя по всему, моя неподвижная поза, восковая бледность лица и немигающие глаза все-таки сложились в ее голове в нечто нестандартное, дергающее за язычок тревожного колокольчика. Перспективная тенденция. — Я… Я сейчас позову кого-нибудь. — заверила меня Миса, прежде чем, хвала Господу, опрометью выбежать за дверь, оглашая этаж криками «Лайт!». Стоило вторженке испариться из моего поля зрения, как я, уставшая бороться с притоком многочисленных накладок и бушующим рассудком, позволила себе расслабиться и выпустила из рук удерживающие меня наяву нити. Близился сеанс галлюцинаций, и хотелось надеяться, что он будет намного более увлекательным, нежели окружающая меня действительность.

***

Вода. Колыбель всего сущего с радостью приветствует одну из своих блудных дочерей, променявшую бескрайний океан на из века в век оспариваемый различными державами клочок суши. Тонны бесцветной жидкости стискивают меня со всех сторон. Сминают, но не давят, будто крепко прижимая к себе давно потерянного соплеменника. Вот только я не принадлежу к их стихии, поскольку щедрая природа не удосужилась наделить меня ни хвостом, ни плавниками, ни жабрами для приспособления к иной среде. В этом царстве тишины я ощущаю себя круглым колышком в квадратном отверстии, а не вернувшимся домой путником. Все здесь разительно отличается от того образа жизни, к которому я привыкла. И основная разница состоит в том, что я не умею поглощать кислород из обволакивающего меня пространства. Мне нужно выбраться отсюда во что бы то ни стало, пока мои легкие еще способны снабжать меня энергией, выдергивая драгоценные молекулы из отведенного им запаса воздуха. Я поднимаю голову и в отдалении замечаю едва пробивающиеся сквозь толщу воды светлые островки. Поверхность. Делаю первый, неуверенный рывок и медленно устремляюсь ей навстречу. Глаза режет от соли. Кожа из-за низкой температуры покрывается мурашками. Распущенные волосы периодически закрывают обзор. А руки постепенно наливаются усталостью. Мне кажется, что я гребу уже целую вечность, но ничуть не приближаюсь к намеченной цели. Словно некий кукловод, поместивший меня в эту темницу без замков и решеток, специально увеличивает расстояние до спасительного голубого неба, не желая расставаться со своей марионеткой. Но, невзирая на козни загадочного злоумышленника, я не хочу сдаваться. Не хочу умирать во враждебной для меня обстановке, так и не поймав Киру. Не помирившись с Рюдзаки. Не заведя семью. Жаль только, что пловец из меня с самого детства был никакой. И в определенный момент наступает осознание — я не успею. Не успею сказать Элу, что прощаю его. Не успею поблагодарить Ватари за все те маленькие пустячки, без осечек поднимающие мне настроение в затяжные периоды хандры. Не успею завершить самое громкое дело за всю историю человечества. Умру, так и не раскрыв личность настоящего Киры, бесславно сгинув по воле не уступающего ему в изощренности убийцы — океана. Пальцы из последних сил тянутся к Солнцу. Губы разлепляются в немом крике, выпуская наружу целую стайку пузырьков. Горло обхватывают железные лапы удушья. Мысли путаются, воспроизводя в разуме бессвязные эпизоды из моей недолгой жизни. Соленая вода попадает в рот, горча на языке. Скользит по трахее и пищеводу. Пробивается через ноздри. Затапливает свою заслуженную добычу, не сумевшую дать ей достойный отпор. Такую скучную. Незапоминающуюся. Слабую. Не дарующую удовлетворения от ее свержения. Не выдерживая натиска захватчика сознание милосердно покидает меня, но лишь затем, чтобы спустя некоторое время зажечься вновь. Повторно придя в себя, я с нескрываемым изумлением понимаю, что глаза больше не щиплет, а дышать нашей праматерью не так уж и сложно. Нужно только довериться ей и не отталкивать проявляемую ей заботу. Ведь она так долго ждала своих своевольных детей. От состоявшегося открытия душу переполняет гармония. Восторг. Возбуждение. Потому что мне всегда нравилось море, но обстоятельства из раза в раз не позволяли нам постичь все оберегаемые нами секреты. И ныне судьба подкинула мне неподдельный приз. Подлинное исполнение желаний. В всплеске безудержного веселья я выделываю фантастические кульбиты, вовсю наслаждаясь открывшимися передо мной возможностями. Тело превосходно слушается меня и не помышляя об изнеможении. Подчиняется каждому порыву, беспрекословно воплощая в реальность все мои идеи. Все несбыточные на поверхности сальто и вращения. Когда же подводная гимнастика надоедает, наскучив своей простотой, я осматриваюсь вокруг в поисках новой игрушки. Нового развлечения, способного потешить меня и скрасить ставший несколько унылым досуг в империи Нептуна. И замечаю то, на чем не акцентировалась прежде. Я не одна. Повсюду, куда не посмотри, кипит жизнь. Разнообразная. Красочная. Не похожая ни на что из приютивших меня земных владений. Изнывая от нехватки общения, мне хочется подружиться с каждым из представителей океана и, после кратких раздумий, я пускаюсь в калейдоскоп рандеву с небольшого скопления медуз. Склизкая масса вне своей среды обитания, здесь они — непревзойденные королевы элегантности и изящества. Увлеченная их гипнотизирующим парением, я подплываю на непозволительно опасную дистанцию и поздно понимаю, что щупальца, изобилующие стрекательными клетками, тянутся ко мне. Паника уже готова ворваться в наполненный эйфорией рассудок, но хрупкие отростки, обвивающие меня, не причиняют боли. Наоборот, они ласково щекочут кожу, свиваются в кольца и ведут за собой. Я не сопротивляюсь и позволяю своим внезапно обретенным подругам сопровождать меня по густонаселенному царству редкостных диковинок. Наше путешествие насыщено дивными чудесами, бесперебойно сменяющими друг друга, как на торжественном параде. И ни одно из них не повторяется дважды. Вот я с замиранием сердца разглядываю причудливые кораллы всех форм и расцветок, какие только можно вообразить, и рука не поднимается оторвать хотя бы одну веточку на память. Чуть дальше вижу, как киты поют свои песни, ощущая нечто сродни преклонению перед этими величественными исполинами. Еще через некоторое время заколдованно наблюдаю, как облака биолюминесцентного планктона пересекают мощные течения, подчиняясь им. Распространяясь по всем закуткам множества морей. Спустя неисчислимую вереницу часов искусные полотна природы все же утомляют меня. Но спорый отдых, проведенный на панцирях зеленых черепах, возвращает растерянный энтузиазм. И, продолжая свое исследование неизведанного, я не могу удержаться от того, чтобы не присоединиться к забавам шаловливых дельфинов. И, если возня с этими бутылконосыми озорниками не требует от меня никаких особых усилий, то совсем иначе дела обстоят с пробудившейся во мне жаждой обладания огромной жемчужиной, открывшейся моему взору, когда створки примостившейся в тени каменистой насыпи тридакны распахиваются по моей просьбе. С колоссальным трудом мне удается подавить низменное желание и просто восхищаться талантом скульптора, сотворившего столь изысканное украшение. Однако, это лишь малая часть моих собратьев. А мне хочется столкнуться со всеми из них. Поведать каждому о моем прибытии. И поэтому, избавившись от полупрозрачной «свиты», я устремляюсь туда, куда мало кто осмеливается заплывать. Туда, где правят бал холод и темнота. Туда, где жизнь из прекрасной, пестрой и удивительной превращается в уродливую и пугающую. Инородную. Я спускаюсь на глубину. По мере продвижения мимо проносятся огоньки удильщиков, приманивающие своим потусторонним сиянием неосторожных странников. На периферии мелькают мантии гигантских кальмаров, не уступающих размерами самим кашалотам. Выскакивают из ниоткуда усеянные острыми зубами пасти большеротов. Таящиеся тут монстры не избегают меня. Не расценивают, как потенциальный источник пищи. Опровергая блуждающие о них слухи, они льнут к ладоням, суетливо вертятся вокруг, норовя впереди всех получить свою долю внимания, и я заливаюсь искристым смехом, пытаясь дотронуться до максимального количества навязанных мне питомцев. Казалось бы, предел достигнут. Но что-то неведомое зовет меня дальше — на самое дно, где не способны существовать никакие организмы — суля еще больше странностей и открытий. И я не могу противиться этому зову. Не оборачиваясь на оставшихся позади многочисленных знакомых, с необъяснимой грустью провожающих меня, я следую за чарующим шепотом все ниже и ниже. Пока окончательно не растворяюсь во всепожирающей бездне.