Эпилог?

Год 2009       А с сегодняшнего дня должна была снова начаться интенсивная работа по подготовке тура и альбома; в первой половине дня запись, во второй-подготовка к концерту. Записать в студии оставалось всего четыре из двенадцати песен, и Вадим не хотел затягивать с этим. Вообще, в процессе создания песни для него самым трудным всегда была именно совместная работа в студии; ему всегда было проще просто сидеть в одиночестве и хоть целый день заниматься сведением, доработками. А последнюю неделю Вадим занимался ещё и составлением видеоряда для заднего фона, получалось красиво. Задумка была в том, что во время вступительной песни красивым шрифтом на экранах должны были всплывать имена участников группы, а затем названия песен, плавно сменяя друг друга, Самойлову старшему нравилась эта задумка, но тот факт, что идею эту предложил Глеб, он всегда опускал.       Вадим почти не спал этой ночью; сон долго не приходил, а когда всё-таки пришел, то был тревожным и постоянно прерывался от каждого резкого звука за окном. Утром Самойлов старший с трудом заставил себя вылезти из постели, зевая, он пошёл на кухню, сварил себе кофе покрепче и, закурив, сел пить его у открытого окна, из которого тянуло утренним морозцем. Сегодня было заметно холоднее, чем в предыдущие дни, на улице был каток из заледеневших луж, которые были коварно прикрыты снегом. Вадим натянул старый, но тёплый и мягкий шерстяной свитер поверх футболки, так как его пальто было недостаточно зимним для такой погоды и, намотав шарф как можно сильнее, вышел на улицу.       Глеб проснулся в половине девятого. Через час он должен был уже быть на студии, но глянув на время, понял, что отчаянно не успевает- этот час ушёл бы только на то, чтобы добраться на общественном транспорте, а нужно было ещё привести себя в порядок. Из-за распахнутого всю ночь окна в комнате было невыносимо холодно. Самойлов младший, завернувшись в одеяло чуть ли не с головой, поспешил закрыть окно и поплёлся в ванную, чтобы принять горячий душ. По пути он натыкался на каждый угол, потому что оставил очки на тумбочке. Самочувствие лучше не стало, если не сказать, что ухудшилось. Глеб где-то полчаса просидел под горячей водой, а потом вернулся обратно в постель. Нет, сегодня он определённо никуда не поедет, Вадик всё поймёт и не будет злится. Самойлов младший пообещал себе, что как только станет легче, он отработает втройне усерднее, оставалось убедить в этом брата. Он набрал номер, который не набирал уже года три- обычно они общались либо при заранее оговорённых встречах, или в какой то компании, ну или в критическом случае, Вадим звонил первым. Минута длинных гудков и тишина, нет ответа. Глеб попробовал позвонить ещё пару раз, но никто не брал трубку.       Тем временем Самойлов старший уже приехал на студию, чуть раньше назначенного времени, как всегда. Он разделся и стал неспешна настраивать инструменты. Немного времени спустя приехал Снэйк. А ещё чуть позже Костя. Глеба всё не было. - Я его убью, когда он соизволит явиться, - Вадим злился, очень. - Уже второй раз хернёй где-то страдает вместо того, чтобы работать. - Позвони ему, - выдвинул логичное предложение Снэйк. Вадим не хотел на него соглашаться, потому что звонить брату он не любил и, как говорилось выше, делал это в крайнем случае, но, поразмыслив, принял решение, что этот случай крайний. - Да сука! - Самойлов старший похлопал себя по карманам, - Телефон дома забыл, Дим, дай свой.       Намерение Глеба лечится, конечно, было похвально, только вот способ он выбрал странный и, мягко говоря, не слишком эффективный. Он лежал в постели, укутавшись в два одеяла, курил и допивал недопитый вчера виски. Вдруг телефон на тумбочке завибрировал. Не нужно было смотреть на экран, чтобы знать, кто звонит. Самойлов младший тяжело выдохнул, при этом закашлявшись, и нажал кнопку ответа. - Глебсон, ты где шатаешься? - В трубке раздался раздражённый голос брата. Он никогда не кричал, иногда только слегка повышал голос, но срываться на крик он считал не позволительным для такой выдержанной натуры. - Вадик, я заболел, отлежусь пару дней и наработаю, обещаю, - оправдывался Глеб. Он не чувствовал себя виноватым перед братом, но сам жалел упущенного времени. Им обоим просто хотелось поскорее разделаться со всем этим и больше не иметь никаких дел с друг другом, никогда. - Заболел он, так я и поверил. У тебя одна болезнь- похмелье, -шипел Вадим. - Чтобы через час был в студии и без отговорок. Да что б ты провалился, -последнее было сказано уже себе под нос, когда Самойлов старший положил трубку.       Короткие гудки прежде, чем Глеб успел что-то сказать. Конечно, можно было забить на то, что сказал Вадим и послать его далеко и надолго, но Самойлов младший всё-таки вылез из постели и стал натягивать на себя одежду. В отличии от старшего брата, он оделся опрометчиво легко: тонкая рубашка и сверху пальто, он даже никогда не наматывал шарф, зато неизменная чёрная шляпа всегда была при нём. - Ненавижу тебя, - со злостью сказал Глеб, застегивая пуговицы пальто, - И себя тоже ненавижу, - он посмотрел на своё замученное бледное отражение в зеркале, висевшем в прихожей и вышел.       А на улице пошёл снег. Пальцы немели от холода и абсолютно не слушались. Глеб с трудом поджег сигарету. Не заметив сквозь мокрые от снега стекла очков полоску льда, он поскользнулся и растянулся на снегу. Поднявшись, он отряхивался, тихо выругиваясь то на Вадима, что тот последняя бездушная скотина, то на себя, что полный дебил, что вышел в такую погоду из дома, то просто на жизнь. От холодного воздуха кашель стал мучить ещё сильнее. - Какие люди почтили нас своим присутствием, - язвительно сказал Вадим, даже не глянув в сторону открывшейся двери.       Глеб пропустил это мимо ушей. Он, не раздеваясь, тяжело упал на диван и запрокинув голову, закрыл глаза. Только сейчас Самойлов младший осознал, что последний раз ел вчера в первой половине дня. Нет, раньше бывали случаи, когда он голодал по два дня, просто потому что забывал поесть или не хотелось, но сейчас организм был ослаблен и это дало о себе знать. Вадим сказал ещё что-то едкое, чтобы задеть брата за больное, но тот решил не тратить силы, которых и так не было, на бессмысленные споры, а просто собраться, сделать то, что нужно и пойти спать. - А ты и правда хреново выглядишь, на, выпей, может полегче станет, - не унимался Самойлов старший. Он поставил перед Глебом стакан коньяка. Вадим был неоправданно жесток к младшему брату, но обида и злость душили его, убивали и заталкивали в глубь души то нежное и счастливое, что когда-то было между ними, и он просто не мог перебороть себя, при каждом удобном случае издеваясь над братом. А тот всегда выслушивал с холодным равнодушным взглядом и кривой усмешкой на тонких губах, выслушивал всё до последней капли, будто впитывал в себя, всё больше скапливая в душе ненависть к брату. А потом выплескивал эту ненависть на Вадима со всей своей надменностью, стараясь отдать вдвое больше боли и жестокости, чем получил. - Отвали, мудак, - Глеб снял пальто и взял гитару, показывая, что все разговоры окончены, работаем и расходимся.       Он чисто отыграл гитарную и бас-гитарную партии (несмотря на сильную общую слабость, в пальцах всё же хватало силы, чтобы играть на должном уровне). Теперь нужно было записать вокал. "Ну же, Глебсон, соберись, вдох-выдох", - думал про себя Самойлов младший. Голова кружилась. Он закрыл глаза и повис на стойке для микрофона. В глазах потемнело. Ещё мгновение и он уже лежал на полу в обнимку с этой самой стойкой.       Снэйк с Костей тут же кинулись приводить в чувства своего товарища, а Вадим, который в тот момент хотел что-то сказать, так и остался стоять с открытым ртом, на его лице промелькнуло нечто похожее на ужас. В этот момент в душе Самойлова старшего на минуту стёрлись все обиды, злость и ненависть, верх взяла тревога за брата, который, несмотря на всё плохое между ними, в глубине души Вадима оставался маленьким Глебкой, который в детстве смотрел на него своими голубыми невинными глазками и просил подуть на очередную ссадину. Когда Глеб пришёл в себя, Вадим старался снова быть к нему как можно холоднее, но уже не мог. Как же давно он не видел брата таким...беззащитным? Как в детстве. Но все обиды, накопившиеся за эти годы, не давали Самойлову старшему признаться даже самому себе, что он беспокоится за младшего брата. - Прости, не думал, что тебе и правда так плохо, - Вадим смотрел на Глеба, который сейчас лежал на диване, укрытый пледом, курил и абсолютно игнорировал брата.       Снэйка послали принести какой-нибудь еды, с этой задачей он справился на удивление быстро, ему даже удалось заставить Глеба поесть. Стало немного легче. Вообще, сначала Глеб отказывался от еды, аргументируя тем, что у него нет сил, на что получил возмутительный ответ от Димы: "Курить, значит, силы есть, а ну лопай, зря я бегал что ли!". - Я отвезу тебя в больницу, - Вадим потрогал лоб брата. Горячий, очень. Глеб хотел возразить, но это было глупо: ещё одну прогулку по такому холоду он не осилит, это факт. Он молча кивнул.       За всю дорогу братья не проронили ни слова, даже не смотрели друг на друга. Сначала Костя старательно пытался спихнуть Снэйка поехать вместе с ними, аргументируя:"Димыч, да они ж друг друга передушат", но Вадим убедил, что всё будет нормально, отправил музыкантов по домам и сказал, что сообщит им все новости по поводу Глеба и дальнейшей работы. А через пару часов Глеб уже лежал на больничной койке с диагнозом: Пневмония средней тяжести. В запущенной форме. Вадим не стал оставаться в палате с братом, он пообещал что приедет завтра и ушёл, получив вдогонку ответ, что может катиться куда-нибудь подальше. "Помру-сообщат!"- колко заметил Глеб.