Очень долгая зима

Под дружеское ржание, под бодрое топтание, под тесное мычание является на свет большая кастрюля маминого борща, которой я пытаюсь соблазнить Лёшу. — Ты посмотри, какой вкусный, — говорю я, глядя в кастрюлю влюблёнными глазами, помешиваю нежно поварёшкой. Поднимаю взгляд на Тимура, который явно намыливается свалить. — Хочешь? Поднимаю полный черпак, покачиваю им в воздухе и ловлю сорвавшуюся каплю губами. Я, конечно, промахиваюсь, и она стекает по подбородку на шею. Я надеюсь, что это выглядит эротично: м-м-м, я такая нямка. Тимур в дополнительном приглашении не нуждается, шагает ко мне и слизывает тёплую каплю с моей шеи, при этом удерживая моё лицо за подбородок. Втягивает кожу губами, скользит языком по ключицам, оттягивая ворот моего свитера вниз. Я смеюсь от щекотки и, типа, смущения. Ума не приложу, почему он всегда так делает: то руки в раковину, то отворачивает моё лицо, чтобы я не мог до него дотянуться, то мордой в стену. Не то, чтобы мне не нравилось, но иногда, особенно после такого долгого и мучительного ожидания, клинит: хочется же и просто пообжиматься, как нормальные люди на первом свидании — без всяких там извращенских деприваций и доминирования. За неимением других возможностей облизываю и посасываю его пальцы — горячо, мягко, слюняво. Я опять его хочу, и хочу до одури, но чтобы произвести хорошее впечатление непомешанного на сексе Мазина, я сдерживаюсь. Наконец, Лёша разжимает пальцы и поднимает голову. Мы лижемся, так что я забываю про бурлящий на плите борщ. Какой же он классный. Даже пофиг на секс — я хотел бы с ним вот так сосаться вечно. Я всё ещё мечтаю поваляться вместе на диване, пожрать вместе борща, вместе посмотреть что-нибудь, а в перерывах можно и потрахаться. — Твои родаки скоро придут. Мне валить надо, — говорит он глухо и отстраняется. — Да похуй, познакомлю, — отмахиваюсь я, и тянусь за ним, но Тимур меня отодвигает. — Думай головой, а не яйцами. Они же на раз поймут, что мы трахаемся, а не к контрольной вместе готовимся. — Ну и что? Мама хотела познакомиться с моим парнем, — улыбаюсь я до ушей.  — Может, ты ей понравишься, и она перестанет рыть в Интернете средства излечения от гомосексуализма. — Не хочу я с ней знакомиться, — говорит Тимур и вытирает обслюнявленные пальцы о мой рукав. Это выглядит и мило, и оскорбительно одновременно. — А то ещё решит попиздеть с моими. Дружить семьями, я не знаю… Ну нахуй. Мне обидно. Повинуясь внезапному тупому порыву удержать его во что бы то ни стало, я тянусь, чтобы его поцеловать, но он уворачивается и криво усмехается, плохо скрывая возникшую неловкость. Вот это да — Тимур и смущается! — я бы умилился, если бы не был так взбешён. Мне будто в душу харкнули, романтики как ни бывало. — Ну и вали тогда, — говорю я. — Не-пидр, блядь. Тимур смотрит на меня в лёгком ахуе, потом лицо становится непроницаемым. Я уже жалею о своих словах, жалею, что вообще начал этот разговор и размечтался, как наивная сельская барышня, но уже ничего не исправить. Я — ебанатка, раз решил, что у меня могут быть «нормальные отношения». Какие, нахуй нормальные отношения, если я НЕ нормальный. Я люблю групповушку и дрочить на камеру за деньги, что это на меня нашло, не понимаю. Натягиваю на лицо улыбку, но чувствую, что она болезненная донельзя. — Соррян, братишка, грубить не хотел, — хлопаю Тимура по плечу и топаю мимо него в коридор, игнорируя выкипающий борщ. Он выключает плиту и идёт следом. — Тот косячок буду считать подарком? — спрашиваю я, пока он обувается. Он не отвечает, и я чувствую себя неловко. — Я бы ещё прикупил, принесёшь завтра? Тимур разгибается, смотрит на меня, чуть откинув голову, типа, ты кто такой ваще? Еблище каменное, вообще не понять, что он там себе думает. Игорь его читал на ура, убедил меня, что я Тимуру нравлюсь, но теперь я в этом сомневаюсь. Очень сильно сомневаюсь. — Принесу, — наконец рожает он. — Только в детском саду больше не появляйся. Во второй раз она точно ментов вызовет. — Да она больная, — усмехаюсь я, разглядывая свои носки. — Решила, что я к пятилетке подкатывал, прикинь? Хотя… — задумчиво тру подбородок, у меня чё-т зубы аж сводит от напряжения. — Видел как-то в Инете чувака, который искренне считал, что все геи — педофилы. Серьёзно. Недоумевал такой, типа, какого хуя вы против педофилов, но не против пидорасов? Всех, блядь, на кол нужно, извращенцев богомерзких. Сегодня он сосёт хуи, а завтра родину продаст. Тимур уже одетый смотрит на меня со странным выражением, а я стараюсь не встречаться с ним взглядом. У меня, видимо, отходняк типа похмелья, синдром отмены или что там ещё бывает — короче, чувствую себя не просто дерьмом, а дерьмищем. — Даня, — говорит Тимур. — Какого хуя ты несёшь? Опять на измену подсел? Хорошо быть не-пидором с двумя прямыми извилинами: все человеческие эмоции раскладываются на раз-два — тебя прёт или кумарит, третьего не дано. Как меня вообще угораздило в него влюбиться? Игорь — классный, умный, нежный, а этот ни хера не понимает, ему, может, вообще похуй кому присунуть. Девок на свидания водить надо, а я так, бесплатный вариант, можно грубо, можно без прелюдий. Пока Тимур топчется на месте, а я пытаюсь понять, что меня бесит больше: он, я сам или окружающий меня мир, в двери проворачивается ключ. — О, мама пришла, — говорю я. — Что делать будешь? Может, в окно? Лететь не высоко. Я хихикаю, а Тимур бесится. — Вот нахуя ты вечно нарываешься, долбоёб? Рожей в Инете светишь, до Шахты доёбываешься? Анжелке на уши присел. Ты же вроде всё понимаешь, так нахуя?.. Последнюю фразу он глотает на полуслове, потому что входит маман. Я хочу ему ответить, что это не я нарываюсь, а он ссыт вечно, гомофоб недоделанный, припомнить Катюху и игнор в школе, но молчу. Мама смотрит на нас, на Тимура, который невежливо отворачивает лицо, говорит что-то вроде «я пошёл» и съёбывает мимо нас в дверь. Я машинально следую за ним, но маман хватает меня за плечо. — Это ещё кто? Что за хулиган в нашем доме, Даня?! Я была в школе, — я отталкиваю ее руку и выбегаю босиком в подъезд, но Тимура уже там нет. Внизу хлопает подъездная дверь. Блядь. — Это он избил того мальчика? — кричит мама из квартиры, за руку втягивает меня обратно и захлопывает дверь. — Что происходит, Данил? Отвечай! Почему ты не берёшь трубку? Может, тебе и телефон не нужен? Даня, чёрт бы тебя побрал! Кто этот мальчик? Он выглядит как… я не знаю! Как преступник! Это кольцо в ухе… Это он, да? Да что с тобой? Ты под наркотиками? Хотел бы я знать, что со мной. Я начинаю ржать, понимая какие страшные картины рождаются сейчас у нее в голове. И даже расскажи я ей всё до мельчайших подробностей, она решит, что меня совратили, подсадили на наркоту, свели с ума, заставили продавать себя и так далее. Боже, какие же люди долбоёбы, и всем насрать на правду. На мою версию правды. Поэтому я отмахиваюсь и иду в свою комнату. — Почему свитер мокрый? Даня! — я выпихиваю её из своей комнаты и закрываю дверь. Запираю на щеколду, которую прибил, чтобы они оставили меня в покое. Уморительное зрелище, если подумать — модная деревянная дверь и щеколда, как в деревенском туалете. Мы могли бы с ним запереться, думаю я, поваляться на моем диване и поиграть в PS, но я, дебил, рассказал о себе маме, поэтому она никогда больше не поверит, что у меня могут быть и просто друзья. — Я позвонила твоему отцу! — кричит мама через дверь, — раз ты нас вообще ни во что не ставишь! Будешь жить с ним, если меня не хочешь слушать! Я отпираю дверь и распахиваю настежь. — Ты что сделала? — пялюсь на неё, не в силах поверить своему счастью. — Я решила, что тебе нужен отец. Ваша психолог сказала, что это хорошая идея, а то ты совсем запутался, — говорит она и смотрит на меня виновато. — А-а-а… «отец», да, тот самый ублюдок, что пиздил тебя, да? Хорошая идея? Да, просто отличная! — Прекрати так выражаться! Ты не оставил мне выбора, Даня, я не могу с тобой совладать. С тобой, с твоими друзьями, с твоими странными идеями! Наркотики, драки. Теперь этот… парень, у него дурная слава, ты знаешь? — она понижает голос, говорит с ужасом. — Его подозревают в распространении наркотиков, и он людей избивает! Я не хочу видеть его в нашем доме, ты меня понял? Понял, я спрашиваю? Я смотрю на неё и не знаю, что ответить. Она сама уже всё себе придумала, сама всё решила, как не оправдывайся толку не будет. И самое смешное — это ведь правда, только в её мире — это ужас, зло и преступление, а в моём… ну… в моём это просто жизнь. И даже любовь, романтика. Всё шиворот-навыворот. Я понимаю, что между нами пропасть, мы никогда друг друга не поймём. А ведь я как раз хотел чего-то «нормального», но «не в этой жизни, не в этой стране» — как говаривал Игорь Александрович, самый лучший учитель истории, что у меня когда-либо был. А уж он-то знает, о чем говорит. Я тру переносицу, давая себе зарок никогда больше не смотреть забугорные гейские фильмы про любовь с хэппи эндом. Лучше порнуху, лучше по-жескачу, чтобы потом не разочаровываться. — Я не собираюсь с ним встречаться, — возвращаюсь я к волнующей меня теме. — Тем более, с ним жить. Он убьет меня нахуй, если узнает, что я трахаюсь с мужиками. Ты же в курсе? Он же долбаный мент! — говорю я, и мама морщится. Понимает, что я говорю о бате, а не о Тимуре. — Не говори глупостей, Данил. Он твой отец. И уже давно там не работает. Занимается какими-то юридическими делами и бросил пить. Я смотрю на нее, терпеливо дожидаясь, когда она перестанет себе врать. — Ладно, он — долбаный мудак с теорией заговора в башке. А еще с непробиваемым чувством собственной правоты и глубоким комплексом неполноценности. Он убьёт меня из лучших побуждений. Круто, а? Я тебя породил… — Не преувеличивай, — отмахивается мама. — Тебе не повредит более жёсткое воспитание. Потому что мы тебя избаловали. — Это тебе наша психолог сказала? — интересуюсь я, устав удивляться. — Батюшка. Я ходила свечку поставить, поговорила с ним, — улыбается она, протягивает руку и гладит меня по щеке. — Он сказал, что родительская любовь всё победит. Бля-я-а-а-адь! Я отталкиваю её руку и запираю дверь. Как мог такой пиздатый день закончиться такой еботнёй? Я не верю, не понимаю, чо тут вообще происходит? Какого, мать вашу, хуя? Я спускаюсь рядом по стене на корточки, и меня трясёт. Что у неё в голове? Она никогда не смирится, позволит бате меня пиздить, как когда-то её саму, и даже, блядь, объяснит это себе воспитанием. Хэппи энда не будет. Игорь останется далеко, Тимур так и будет видеть во мне только шлюху, а я так ею и останусь, если только батя меня не убьёт или не воспитает из меня образцового гражданина, который женится вопреки своей природе и будет всё долбаную жизнь ненавидеть свою жену и детей. Чуть успокоившись, доползаю до компа, чтобы поплакаться Игорю, но его нет в сети, зато есть куча сообщений от Анжелки. «Колись, что у тебя с Тимуриным!» «Ты тут?» «Ну, ответь, я от любопытства же умру!» «Само собой никому ничего не скажу. Я — могила!» «Кстати, у меня все про тебя спрашивают. Я храню молчание и загадочно улыбаюсь. Надо придумать продолжать это или нет. Может, если ты с Т., то не стоит? Вдруг неправильно поймёт?» «Аааааааа! Мазин, ответь!» Ну ладно, чтобы поныть Анжелка подойдёт даже лучше, решаю я и набираю ей сообщение.