Очень долгая зима

Наверное, это соседка снизу пришла за солью. Или Игорь задолжал хозяину квартиры. Или крестьяне с вилами пришли покарать нас за мужеложество, или делегация департамента здравоохранения… ну, не знаю я, зачем мы им понадобились. Или рептилоиды с планеты Шелезяка десантировались на Землю и решили начать захват с нашей квартиры. Я неподвижно лежу на кровати и прислушиваюсь. Игорь открывает дверь, в одно мгновение всё внутри сжимается и перекручивается: — Прости, солнце, у тебя есть привычка приходить в самый неподходящий момент, — говорит Игорь весело. — В следующий раз оставлю дверь незапертой. — Могли бы и подождать, — бурчит знакомый голос и прерывается характерным шуршанием. Блядь, не могу больше прятаться, разворачиваюсь и выглядываю из-под одеяла. Тимур в куртке, шапке, с чем-то ещё в руках, запрокинув голову, целует полуголого, дышащего теплом дома и недавнего секса, Игоря. Отступает на шаг, не прерывая поцелуя, потом всё-таки отрывает губы и улыбается по-мальчишески открыто и искренне. Я испытываю глупый укол ревности — мне он так никогда не улыбается, и снова прячусь под одеялом, хотя там душно, как в сауне. Может быть, он был с нами, потому что ему нравится Игорь, а не я? Дебильные мысли, я знаю. Я неебически рад, что он приехал — ещё и с моими вещами, я узнал рюкзак и куртку, — но ещё меня неебически плющит, хуй знает почему. Мне и охуенно, и страшно одновременно. — Я пытался, — говорит Игорь. — Но не смог. Я как бы тоже соскучился. — У тебя всё ебало в сперме. — И тебе привет, Лёша. Сквозь грохот собственного сердца слышу, как падает портфель у противоположной стены, слышу приближающиеся шаги и замираю, как зверёк под дулом охотника. Диван прогибается, рука ложится на моё бедро, гладит через одеяло и сдёргивает его с меня, лишая последней защиты. Сука, вот же сука. Я же тут прячусь… Тимур, по-прежнему в верхней одежде, только без шапки, стоит одним коленом на диване, нависает надо мной и зырит — гипнотизирует, как питон. Я чувствую себя беззащитным кроликом, причём во всех смыслах: только что трахался, но у меня снова встает тупо от его взгляда. Я хочу, чтобы он меня съел. Тимур наклоняется и целует меня в плечо. Это неожиданно, странно, волнительно и… уютно. Я расслабляюсь. Он переворачивает меня на спину, целует грудь, обводит языком соски, касается губами ключиц. Поднимает голову, смотрит в глаза, которые я старательно отвожу, потому что меня сейчас, блядь, просто разорвёт, поворачивает мое лицо к себе и целует в губы. Нежно. Нежно, сука! Ласково, будто я какая-то барышня из XIX века, даже без языка почти, только губами. Всё, больше не могу, сейчас разревусь от этого отвратительного слащавого чувства внутри — обнимаю его обеими руками и проникаю языком в его рот. Верни мне моего гомофоба-долбоёба, дебил! Тимур холодный — куртка, кожа, его лицо, но губы и язык — горячие, непривычно мягкие. Моя разбитая губа чуть саднит, хотя он явно осторожничает. Я скольжу ладонью по его короткому ёжику: пальцы покалывает, если остановить руку, а если вести дальше, ерошить, то возникает другое ощущение, приятное, будто гладишь что-то колко-бархатистое. Я так скучал по этому ощущению. Люблю тебя, обожаю, не бросай меня, пожалуйста, никогда, — крутится у меня в башке, как запись на повторе, и меня это, пиздец, пугает. Я ни за что не произнесу это вслух, потому что боюсь испугать и его тоже. Раньше говорил — легко! — но теперь у меня поехала крыша, и я палюсь на мелочах. Он подумает, что я сталкер. Откидываюсь головой на матрас (подушка где-то потерялась), смотрю ему в глаза и криво улыбаюсь. Приехали, называется. Тупой, озабоченный Мазин — нужно было поговорить с Игорем, а не трахаться. Лежи тут теперь и пухни от страшных мыслей. У школьной психологички транквилизаторов попросить, что ли? Или сразу ружьё? У каждого мозгоправа должно быть ружьё для неотложной психологической помощи. Тимур улыбается мне, слазит с дивана, расстёгивает куртку, а я остаюсь на месте, бесстыжий и испуганный. — «Привет, Даня», «привет, Лёша», — нарушает тревожную тишину Игорь и щелкает зажигалкой. До меня доносится запах сигаретного дыма, и я понимаю, что не курил целый день. У меня почти ломка, я сползаю с дивана, и чувствую, что из меня течёт. Ну что я за пиздец… С любовью в сердце, со спермой в жопе, навеки ваш Данила Мазин. Смущённо присаживаюсь на край и оглядываюсь в поисках салфеток. — «Прости долбоёба, Даня», — продолжает Игорь говорить за нас. — «Конечно, Лёша!» Я поднимаю на него глаза, перевожу взгляд на Тимура, тот делает вид, что запутался в свитере. Игорь курит в открытую форточку. — «Давно хотел тебе сказать, что я влюблён в тебя по уши, Лёша…» — продолжает он, и я напрягаюсь. — «Но я — придурковатый подросток, поэтому лучше буду выводить тебя из себя, чем признаюсь!» — я пунцовею, как та самая барышня, даже хочу убежать с криком «Игорь — дурак!» и закрыться в ванной, но вместо этого сижу на краю дивана и застенчиво тереблю одеяло. Ну какого хрена он меня так подставляет? Фу таким быть. — «Я тебя тоже люблю, Даня! Но и у меня не хватает мозгов, чтобы это выразить!» — Игорь затягивается и выдыхает дым в окно. — Это в переводе с языка лузеров на нормальный человеческий. «А давай вместе выносить мозг Игорю?» «А давай!» — Ну так правильно, кому ещё его выносить? У нас же своего нет, — в тон ему отвечаю я. —  А то чо вы тут самый умный и до сих пор с мозгами? Тимур подпирает стену напротив, смотрит себе под ноги, усмехается. — Даня, тебе стоит подтянуть русский перед экзаменами, ты что-то совсем в числах запутался, — Игорь переводит взгляд с меня на Тимура и резюмирует: — Долбоёбы, блядь. Я чуть было не уехал. На поиски твоего хладного трупа, Мазин. Лёша у нас тоже не знает сослагательного наклонения: «Всё, пиздец! Даня пропал! Подрался, убежал из школы в одной футболке без нихуя, дома нет, нигде нет. Замёрз, нахуярился, нашёл приключений на свою жопу, отпиздили, изнасиловали, закопали — и похуй, что земля мёрзлая! Найду — сам убью, суку!» Оля до меня уже на вокзале дозвонилась, я там круги наворачивал, не зная ехать или вестей ждать. Подозревал, что можешь ко мне приехать. Ну, так чо, блядь, Лёша? Нашёл? Закапывай. — Ну так, а хули он?! — подаёт наконец голос Тимур, возмущённо пыхтит и замолкает. — Ну расстроился я. Ты такой невъебенный вечно, с непроницаемым ебалом, хуй тебя поймёшь. Решил, что всё, приплыли: щас мне всечёшь. — А по тебе чо, поймёшь? — отвечает Тимур себе под нос. Хочет, что-то сказать, но вместо этого просто пинает стену. Потом поворачивается ко мне: — Блядь, да чо ты меня таким говном, вообще, считаешь? Схуяли мне тебя бить? Ты же, сука, мой парень. Я открываю рот. На моем разбитом лице должно быть такое неподдельное изумление, что Тимур начинается долбиться об стену затылком. — Не, ну ебануться просто… — он смотрит на Игоря, будто призывая его в свидетели моей вопиющей тупости. — Я сейчас точно ему въебу. — Я и говорю: долбоёбы, — радостно хихикает Игорь, разве что ручки не потирает. — Что бы вы без меня делали. Тушит окурок в пепельнице и присаживается на край подоконника, довольный собой донельзя. Я решаю забить на свой внешний вид и топаю к окну, чтобы покурить. Мне нужно переосмыслить жизнь — как так вышло, что я, с какой стороны ни посмотри, пострадавшая сторона, оказался главным долбоёбом? Смотрю на своё отражение в тёмном стекле и вопрошаю бытие: доколе? Доколе, мать вашу?.. Но вообще-то я до одури счастлив, настолько, что начинаю смущаться — не своего вида, конечно, а недопонимания. Из открытого окна веет холодом, но после духоты одеяла, это приятно. Игорь сам подкуривает две сигареты — мне и себе. — Не холодно? — и прикрывает форточку. — Как себя чувствуешь? — Да норм. Не заболею. В стекле отражается огонёк сигареты. Встаю одной ногой на нижнюю трубу батареи между разведенных коленей Игоря — я красавчик, чего комплексовать. Он смотрит на меня с полуулыбкой, склонив на бок голову и курит. Красивый, умный, охуенный и при этом мой — жизнь удалась, и чо я усложняю? Позади слышу Тимура, он шумно и возмущенно вздыхает, отталкивается от стены и подходит ко мне. Прижимается сзади, берёт мою руку и затягивается от моей сигареты. Я чувствую его эрекцию и вижу свою собственную в отражении. Надеюсь, за квартирой Игоря никто не палит из дома напротив. Представляю сталкера Шахту с биноклем и начинаю ржать. Тимур поворачивает мое лицо к себе и целует. Игорь поглаживает меня пальцами от колена к бедру, по внутренней стороне, и по моей спине пробегают толпы мурашек. Не то, чтобы я уже готов к активным действиям, но определенно хочу их обоих, желательно одновременно. Пытаюсь извернуться, чтобы увидеть нас троих в стекле. Они слишком одеты, из-за чего я между ними выгляжу совсем неприлично: растрепанный, возбужденный, с блестящими зрачками, разбитым ебалом и стоящим членом — нямка-прон-поролон, где ты, моя камера? Шахта, надеюсь, ты снимаешь? — Разговоры не ваш конёк, да? — говорит Игорь, одной рукой продолжая меня гладить, в другой сжимая сигарету. Его взгляд тоже изменился, я вижу, что его ведёт. Касаюсь коленом его паха, надавливаю. Он откидывается назад, опираясь спиной о стекло, затягивается и выдыхает дым в мою сторону, разводя ноги шире. Тимур скользит рукой по спине, между ягодиц, нажимает на сфинктер, который, учитывая обстоятельства, гостеприимен, как никогда. Я порывисто выдыхаю и окончательно решаю в пользу очередной своей безумной идеи. — Я с вас хуею… — говорит Тимур низким, каким-то обволакивающим голосом. — Ты чо, в него кончил? — Грешен, — отвечает Игорь и забирает у меня почти догоревшую сигарету. Тушит окурок в переполненной пепельнице. Нехуёвый такой диалог, надо запомнить для будущей карьеры. Меня уже во всю тащит, но я решаю продлить удовольствие и набраться сил. Было бы обидно отключиться посреди процесса. — Я бы пожрал, — говорю я. — Надеюсь, не остыло еще? Лёша замирает, вздыхает глубоко и несчастно, падает лбом мне на плечо. — Я тебя ненавижу, Мазин. Сука, урод моральный. За что?