Очень долгая зима

Утром я просыпаюсь несколько раз, сначала из-за будильника Игоря, потом чтобы отлить, но добравшись до кровати, снова проваливаюсь в душную влекущую меня бездну. Успеваю только сграбастать Тимура и пообещать Игорю, что мы его дождёмся. Уже в полусне уверяю, что я почти как огурчик, только, может быть, маринованный, и там же в полусне со мной начинают происходить разные дикие вещи, которые так просто не рассказать — обычно они завершаются поллюцией, хотя я не страдаю подобным с тех пор, как научился дрочить. Наконец, я возбуждаюсь настолько, что приходится оставить полюбившегося мне, похожего на гигантское алоэ, тентакля и вынырнуть в реальность, где мой член увлечённо посасывает симпатичный гопник Тимурка. Приподнимаюсь на локтях, гляжу на него и падаю обратно, раскинув руки в стороны. — Благослови Господь это чудесное утро! Поглядывая на меня исподлобья, Лёша улыбается, целует моего восставшего друга, ласкает головку языком, обхватывает губами, как самый настоящий гейский гей. Опидорасился совсем, бедняжка. — О, Лё-ёша… Тебе бы ещё пару щупалец с присосками — и цены бы тебе не было, — постанываю я, раздвигая пошире ноги, и откидываю одеяло. Пиздец, я спарился, аж прилип. — Чего? — Ну, чтоб мне вообще нихуя не делать, — поясняю я и глажу его по голове, такого славного и занятого важным делом. — Может, скрестить тебя с осьминогом? Прикинь, круто будет? Человек-осьминог, только вместо ног будут такие языкастые хуи. Человек-хуеног всех спасёт и отъебёт! — Даня, блядь! — Тимур давится и ржёт, я подтягиваю его вверх и целую. Охуенно приятно ощущать его тяжесть на себе. Наверное, он давно проснулся — такой прохладный. — Чо-то ты горячий… — Лёша отстраняется, но я привлекаю его к себе снова. — Ну так я весь горю, — пока мы самозабвенно сосёмся, впиваюсь пальцами в его крутые рельефные плечи. — Давно спросить хотел, ты что, качаешься? — Да так, по-тихой, без фанатизма, — пожимает плечами и самодовольно лыбится, глядя мне в глаза. — Нравится? — Обожаю, — Тимур нависает надо мной, я смотрю на него, но вдруг смущаюсь и снова лезу целоваться. — Так бы и съел. — Я тебя тоже, — кусает меня за шею, я пищу, как девчонка, мне отчего-то даже не хочется сейчас разыгрывать из себя мачо, потом докажу, что я крут и невъебенен. Сейчас я хочу расслабиться и просто плыть по течению. Завтра будет завтра, а сегодня… — Понял, нет? — спрашивает Тимур, смотрит на меня, будто нужное ему понимание должно высветиться у меня на лбу. — А? — туплю я. — Чего это я должен понять? — Нихуя? — говорит обречённым тоном, будто окончательно утратил веру в мои умственные способности. — Да что? — Ничего, проехали. — Не, правда, ты про что? — Ни про что. Всё, заткнись, а то уйду дрочить в ванную. — Не-не-не! Обхватываю Лёшино бедро ногой и недвусмысленно трусь об него членом. Тимур берет его в руку, смотрит мне в лицо и начинает дрочить. Я закрываю глаза, закидываю руки над головой и выгибаюсь навстречу. Ну, правда — охуенное утро. Лёша наклоняется ко мне, целует, облизывает соски и надрачивает правой рукой. Я сегодня самый счастливый в мире сукин сын. Наверное, у меня действительно поднялась температура, потому что чувствую я себя странновато — возбуждение растекается слабостью и ломотой по всему телу, двигаться не хочется, зато хочется, чтобы меня трахали и трахали. Обнимали и любили. Дышу ртом, ощущение, будто из него исходят облачка тёплого пара. Облизываю горящие губы и открываю глаза. Точно, заболел, сука, но говорить об этом Тимуру я не собираюсь — народный китайский метод: забить на проблему, пока по реке не проплывёт труп твоего врага. Тимур закидывает мои ноги себе на плечи, деловито смазывает член лубрикантом, поглаживает его, встречаясь со мной взглядом. Входит без всякого предупреждения и подготовки — после вчерашнего я принимаю его легко, чувствую, как проскальзывает головка, а затем весь его член целиком, и испускаю довольный сытый вздох. Прежде чем начать двигаться, Тимур наклоняется ко мне, но вместо того, чтобы поцеловать, трогает языком ранку на моей губе, облизывает отёк на скуле и делает толчок бёдрами. Ух ты, я и не знал, что его такое заводит. Я тянусь к нему открытыми губами, цепляюсь пальцами за его плечи и встречаюсь там с собственными коленями — охуеваю от своей гибкости и прикольного угла, под которым он в меня входит. Мне, пиздец, хорошо, я беру свой член в руку, падаю спиной на простынь, а Тимур подхватывает меня под колени, приподнимает над кроватью и трахает — быстро, сильно — кажется, мы не собираемся тут рассусоливать.  — Чо ты… сказать хотел? — спрашиваю я, выжимая из себя смазку. Божечки, как хорошо, я скоро кончу. Тимур молчит, как партизан. Вытаскивает из меня член, переворачивает на живот мордой вниз — я едва успеваю подтянуть под себя колени, и входит снова. Бля-я… Звонко хлопает меня по ягодице. Я утыкаюсь мокрым лбом в диван, свободной рукой собираю в комок край подвернувшегося одеяла и говорю: «ещё» — и он хлопает меня ещё раз. Прикольное саднящее покалывание на заднице будто добавляет ёбле перца. Я отчаянно дрочу, кусаю губы и приближаюсь к оргазму. Три, два, один — пуск! Ракета покидает земную атмосферу! Выжимаю себя до капли, нечленораздельно мычу и пускаю слюни на простынь, пока Тимур продолжает свое грязное дело. Упираюсь ладонью, в пальцах которых хлюпает моя сперма, в диван и поднимаюсь на четвереньки. Хочу извернуться и поцеловать его, но Лёша делает еще несколько резких заходов, хлопает меня по заду и вынимает член. Одной рукой до боли сжимает ягодицу, второй помогает себе кончить на мой сладенький сжимающийся сфинктер. Рычит сквозь зубы с таким глупым и озверевшим лицом, что я начинаю ржать. Падаю обратно, на этот раз подтянув под щёку подушку, хочу расслабиться, но он меня останавливает, удерживает мой выпяченный зад в вертикальном положении за ягодицу и озирается в поисках телефона. — Подожди, я сфотаю, классно выглядит. — О, в инстаграм выложишь? — Конечно, — ухмыляется он и фотает. Крупным планом, потом всего меня целиком. Ходит вокруг с видом крутого фотографа, мерит пальцами расстояние. — Хэштег «завтрак» и «кофе со сливками». — О, завтрак… — я растягиваюсь на кровати, уверенный, что никогда больше не смогу с нее встать: так я слаб, голоден, истощён и, кажется, болен. Игнорируемые за возбуждением вещи становятся более чем очевидны. — Это такая классная штука, которую обычно принимают орально? — Есть хочешь? — Умираю, бля. Когда я выхожу из ванной, кутаясь в полотенце (в душе не ебу, где мои трусы и всё остальное), на сковородке скворчат вчерашние макароны, наполняя квартиру аппетитным запахом. После душа чувствую себя совсем убитым — кости болят, мышцы ноют, я надеюсь поправить дело макаронами, но они не то, чтобы совсем не лезут — лезут, но застревают, с трудом пропихиваясь в моё несчастное опухшее горло. Вдобавок меня начинает знобить. В общем, хана котёнку. Перебираюсь на диван, кутаюсь в одеяло и вижу — эврика! — свои трусы и футболку, болтающиеся на батарее. Постирали их, что ли? Но прежде, чем успеваю их надеть, сам собою приземляюсь на курящего на табуретке Лёшу и утыкаюсь лбом ему в плечо. Голова тяжелая, пиздец. — Ты покурить? — Нет, я сказать, что я завещаю тебе свою коллекцию порно, — дышу ртом, как огнедышащий дракон, рискуя подпалить Тимуру дорожку волос, уходящую в расстегнутые джинсы. Нос до самого мозга забит соплями, я даже не хлюпаю, я просто не дышу. — Ебать, ты горячий, — наконец, замечает мой обман Лёша, поднимает мою голову и трогает лоб прохладной рукой. — Какого хуя сразу не сказал? — Думал, рассосётся… Когда ещё получится нормально потрахаться. — Дебил озабоченный, — он позволяет моей голове рухнуть обратно себе на плечо и затягивается от сигареты. Вишу на нём пьяным ленивцем — руки по швам, в правой — трусы, в левой — футболка. — Не говори Игорю, а? Что я тебя больного тут трахал. — Какой ты, блядь, милый, Лёша. Заботливый, — я тру лоб рукой с трусами. — Не скажу. — Сильно плохо? Он гладит меня по спине, а я смотрю вниз за своего вялого дружка, который даже не думает подавать признаки жизни: удручающая картина. Кажется, я умираю. — Нормально, — вру я и, как бы ни было мне грустно, говорю: — Поехали домой. — А Игорь? — Переживать будет, нафиг. Напиши ему, что пришлось срочно свалить. У меня включается аварийный генератор взамен перегоревшего, который требует: домой, к маме, пусть она меня лечит и жалеет, а Игоря надо от этого счастья оградить — так что я усилием воли сгребаю себя с Тимура и начинаю одеваться. Тот следит за мной со своей табуретки у окна, докуривает и тоже берет одежду. — Может, лучше здесь отлежишься? — подливает масла в огонь, сволочь. Можно подумать, я не рассмотрел все возможные варианты. — Нахуй я тут сдался больной? К тому же мать меня скоро в розыск объявит. Давай реще, Тимурин, двигай, пока Игорь не пришёл, а то я ему расскажу, какой ты, сука, заботливый. Трахал и даже не заметил! Может, ты немного некрофил? — Нет, ну, а хули ты мне не сказал, что больной? Я же, блядь, тебя спрашивал! Да и чо бежать-то теперь? Я твоей логики, вообще, не понимаю, бля, — Тимур злобно пыхтит, но одевается. — Дебил. — Я тоже тебя обожаю, — бурчу я, и до меня вдруг доходит. Я даже замираю в полузастёгнутой куртке. — О! — кричу я, — О-о! Я понял! — Что? — Тимур смотрит на меня с подозрением. — Я понял, про что ты спрашивал! Ты не про «так бы и съел» говорил! Тимур молча натягивает куртку и идёт обуваться. — Серьезно, я же правильно понял, да? — я скачу за ним радостным горным козлом, почти забыв о важности поставленной передо мной задачи: умереть за пределами квартиры Игоря. — Это признание, да? — Обнимаю спину согнувшегося над ботинками Лёши. — И я тебя тоже. Классно, да? Теперь познакомишь меня с мамой?